Воля мертвых - Дуглас Брайан

Аресса еще раз пожала плечами.

— Как бы это ни выглядело, магией в том виде, в каком воспринимают ее невежественные обыватели… вроде тебя, девушка!.. примитивной магией, чародейством, всем тем, чем пугают трусоватых домохозяек, боящихся сглаза и порчи злой соседки, колдовством мое высокое искусство не является! Дар творить чудеса я получила благодатью творца Митры, которому служу сызмальства. Он видит мою преданность и вознаграждает ее по заслугам.

— Но вы не сможете объяснить эту тонкую разницу тем, кто преследует любые внешние проявления чудесного и именует это все одним словом — «магия»! — горячо возразила Соня. Ее немного удивило видимое безразличие Арессы к грозящей ей опасности.

Странно. Аресса даже не знала о существовании Чистого Огня. Она словно жила в каком-то своем, обособленном мире. Какие силы хранили ее?

Рыжая Соня сама не могла бы сказать, с чего это вдруг она так обеспокоилась судьбой жрицы Митры, да еще аквилонки. Ни Митра, ни тем более Аквилония никогда не являлись предметами ее забот.

Однако в невозмутимости Арессы Соня находила что-то пугающее. Во всем облике, верховной жрицы велитриумского храма таилась какая-то страшная загадка… Возможно также, в этом забытом храме Митры скрыт ответ на вопрос, который уже так давно мучает Соню…

— Я никому ничего не намерена объяснять,— все так же ровно произнесла первосвященница.—

Наш храм и все мы обречены на скорую смерть. Мы скоро погибнем, рыжеволосая чужестранка, и все мы знаем об этом. Никто не задаст нам ни одного вопроса. Нас просто убьют. И то уже удивительно, что все мои жрицы и я до сих пор живы, что мы можем служить благому творцу Митре так, как считаем нужным. Наша гибель лишь отсрочена. Пикты, эти дикие, невежественные варвары,— тут мраморное лицо жрицы впервые выказало некое подобие чувств,— не допустят существования на завоеванной ими земле очага света, любви и культуры… Они сотрут нас с лица земли!

Краска бросилась Соне в лицо. Значит, вот как! Аквилония — «очаг света, любви и культуры»! Бросить бы в лицо этой надменной аристократке все то страшное, непоправимое зло, которое аквилонские наемники принесли Рыжей Соне! Озверевшие лица вояк, кровь матери на их руках… Соня стиснула зубы, чтобы не застонать при одном только воспоминании о трагедии, уничтожившей ее семью.

Но какой смысл затевать с этой невозмутимой женщиной подобные разговоры! Да и Рыжая Соня, в конце концов, явилась в храм Митры вовсе не за этим.

— Я буду говорить с тобой прямо и откровенно,— решилась наконец Соня.— Выслушай меня, Аресса. Моя речь может показаться неучтивой, даже грубой… Что ж, мы — бедные варвары,— здесь Соня не удержалась от иронии,— не изощрены в утонченной аквилонской культуре, так что тебе придется простить меня.

Аресса остановила Соню легким движением руки.

— Нет надобности в долгих предисловиях, девушка. Говори так, как привыкла. Я вижу в твоем появлении перст судьбы… судьбы, которая давно уготована мне и ждет… ждет…

Она замолчала, не договорив. Ее лицо приняло отсутствующее выражение, словно Аресса тщилась разглядеть где-то впереди какие-то смутные, странные тени.

Только тут Соня поняла, что вся хваленая невозмутимость Арессы — не напускная. Жрица так давно приготовилась к неизбежной смерти, что уже считала себя мертвой. А устрашить мертвеца чем бы то ни было — просто невозможно. И меньше всего — угрозами и намеками.

Соня ощутила нечто вроде глубокого сочувствия к этой «мраморной» аристократке. Но дело, которое привело ее сюда, не допускало ни сочувствия, ни простой деликатности. Говорить надлежало прямо, без обиняков.

— Я пробиралась сюда лесами и болотами,— начала Соня.— По… гм… ряду причин ни с аквилонцами, ни с пиктами, ни с боссонцами встречаться мне не хотелось. Ну, насколько это возможно, разумеется. И вот как-то раз довелось мне заночевать в лесу…

Это случилось в холодный предрассветный час, когда замолкали ночные птицы, но не успевали еще проснуться дневные. Соня проснулась оттого, что кто-то настойчиво трясет ее за плечо. Удивительно, что рыжеволосая воительница не пробудилась, когда этот неизвестный подобрался к ней в темноте. Обычно Соня вскакивала при самом слабом шорохе, каким бы крепким ни был ее сон и как сильно ни была утомлена она накануне.

Открыв глаза, Соня увидела рядом с собой молодую девушку, обнаженную и словно бы окутанную туманом. Лицо незнакомки, плохо различимое в рассветных сумерках, было искажено страданием. Насколько могла судить Соня, никаких ран на теле девушки не было. Скорее, боль причинял ей какой-то неведомый душевный недуг.

Девушка открыла рот, намереваясь заговорить, но только слабое шипение вырвалось из ее горла. Синеватый свет окутал ее. Девушка задрожала всем своим тонким телом.

Как ни странно, Соня не ощутила при виде этого жутковатого, потустороннего зрелища ни страха, ни смятения. Хотя, если говорить честно, далеко не всякую ночь ей приходилось просыпаться и видеть рядом кого-то из представителей явно потустороннего мира, да еще подверженного сильному душевному страданию.

Соня осторожно протянула руку и коснулась плеча девушки. На ощупь кожа незнакомки была прохладной и влажной. Рыдания сотрясали плечи несчастной.

— Тише, тише,— успокаивающе заговорила Соня.— Успокойся. Ты сможешь говорить на человеческом языке? Постарайся объяснить мне, что тебя терзает, и могу ли я помочь тебе. Ну, тише, тише… Что я могу для тебя сделать? Может быть, ты сумела бы показать жестами?

Соня несколько раз взмахнула руками, надеясь, что незнакомка поймет ее.

В больших широко раскрытых глазах девушки появилось отчаяние. Она мучительно пыталась выдавить из себя хоть какие-то звуки, отдаленно напоминающие человеческую речь.

Наконец Соня не без труда разобрала:

— Макдашу… Макдашу…

Девушка закрыла лицо руками и разрыдалась, странно, по-звериному, подвывая тонким голоском, сидя на корточках и покачиваясь из стороны в сторону.

— Макдашу,— медленно повторила Соня, словно пробуя это незнакомое слово на вкус.— Макдашу… Что это такое? Ты можешь объяснить? Постарайся! Иначе я не сумею тебе помочь!

Девушка вскинула голову и разразилась целым потоком речи, похожей на птичью. Она странно цокала, присвистывала, подвывала и взвизгивала, а потом заключила с какой-то безнадежной и в то же время умоляющей интонацией:

— Макдашу…

Соня уселась рядом со своей ночной гостьей, взяла ее судорожно подергивающиеся руки в свои.

— Успокойся, прошу тебя. Я попытаюсь понять, чего ты добиваешься. Ведь ты нуждаешься в моей помощи, не так ли?