Финт - Терри Пратчетт

Финту случалось находить все из вышеперечисленного по отдельности, а порою – одну-две вещицы сразу в укромной щели, которую он тут же мысленно брал на заметку и, конечно же, снова к ней возвращался. Но хотя паренек частенько притаскивал домой добычу, при виде которой Соломон расплывался в улыбке, ему так и не случилось отыскать этот грязевой пирог с начинкой из драгоценностей и денег, ключ к лучшей жизни.

«Но, – думал он про себя, – что может быть лучше жизни тошера, по крайней мере, если ты – Финт? Мир, то есть Лондон, создан для него и только для него; мир всегда играет ему на руку, словно сама Госпожа так приказала. Золотые побрякушки и монеты тяжелые, они легко застревают в щелях, а вот дохлых кошек, крыс и «шарлей», наоборот, уносит течением, и это хорошо, кому ж охота в «шарлика» вляпаться, – слава небесам, что оно не тонет. Но, – размышлял про себя Финт, словно бы бездумно, а на самом деле очень методично обшаривая туннель, заботливо проверяя по пути свои любимые ловушки и одновременно высматривая новые, – а как поступит тошер, если ему в руки и впрямь попадет самый настоящий тошерон? Он эту публику, тошеров то есть, знал как облупленных; если выпал счастливый денек, что они сделают с добычей? Что, спрашивается, они сделают с кровными своими денежками, тяжким трудом нажитыми, ради которых часами рылись в грязи? Пропьют, чего ж еще; и чем больше добудут, тем пьянее напьются. Может, тот, кто поумнее, и заначит малость на ночлег и ужин; к утру тошер снова гол как сокол».

Под пальцами звякнуло! Это стукнулись друг об друга два шестипенсовика в местечке под названием «Не подведи»: отличное начало!

Финт знал, что далеко превосходит всех прочих тошеров; вот поэтому, в нарушение всех тошерских правил, он полез в клоаку во время грозы, и здорово бы на этом выиграл, если бы не та потасовка и все, что случилось после. Потому что если ты в ремесле руку набил, то найдешь в туннелях местечко-другое, где можно отсидеться в пузыре воздуха, пока повсюду вокруг бушуют стихии. Он давно подыскал себе такое убежище, и пусть там зябко и мокро, зато ему первому посчастливилось бы собрать урожай минувшей ночи в близлежащих туннелях. А теперь надо поторапливаться: того гляди появятся и другие тошеры; глядь – а в полумраке что-то сверкнуло, поймав солнечный блик. Искорка тотчас же погасла, но Финт уже приметил место, осторожно пробрался туда и обнаружил горку грязи поверх песчаного наноса, где от туннеля отходил водосток поменьше; вода еще сочилась здесь тоненькой струйкой.

Ну вот, пожалуйста, – дохлая крыса, а в пасти у нее словно золотой клык посверкивает, а на самом-то деле – ну надо же, золотой полусоверен в зубах у Мистера Крыса застрял. Крыс по возможности лучше не трогать; вот поэтому Финт всегда таскал с собой в подземелья маленький ломик. Пустив его в дело заодно с ножом, он разжал хищные челюсти и вытащил монету. Балансируя ею на лезвии ножа, паренек подставил находку под сбегающую по стене струйку – ополоснул, стало быть.

Эх, кабы всегда так везло! Ну кому в такой день захочется быть наемным рабочим? Умелому трубочисту неделю придется вкалывать, чтобы заработать те деньги, что он сегодня играючи подобрал. В такой денек хорошо быть тошером, чего уж там!

И тут он услышал стон…

Осторожно обойдя крысу, Финт нырнул в туннель поменьше, наполовину забитый всяким сором – по большей части сучьями и палками, некоторые – острее ножа, – и прочими обломками, что прошлой ночью смело водой. Но тут потрясенному взгляду Финта открылось, что эта гора мусора в основном состоит из человека, и человек этот выглядит не лучшим образом: на месте одного глаза осталось не то чтобы много, зато второй как раз открылся и уставился прямо на Финта. Финт вгляделся в это лицо: от лица нестерпимо разило, и паренек содрогнулся, ибо узнал его.

– Никак, ты, Дедуля? – спросил он.

Старейший из лондонских тошеров словно бы побывал в руках палача; Финт разглядел то, что от бедняги осталось, – и его чуть не вывернуло. Небось работал в одиночку, в точности как Финт, – и уже не смог выбраться, когда хлынул водяной поток, а вода чего только не принесла, все, что повыбрасывали, что потеряли, от чего пытались избавиться. Это бесформенное месиво со всей силы обрушилось на Дедулю; тем не менее он попытался сесть прямо – весь в синяках, окровавленный, заляпанный невесть какой гадостью – такую только в затопленной канализации и встретишь.

Дедуля сплюнул грязь – по крайней мере, Финт надеялся, что это грязь и ничего больше, – и слабо выговорил:

– Да это ж Финт! Рад тебя видеть в добром здравии, как говорится; ты славный паренек, я всегда это повторял, и посмышленей меня будешь. Так вот чего я от тебя хочу прям щаз: добудь-ка мне пинту самого худшего бренди, что только найдешь, тащи его прямиком ко мне и залей туда, где у меня была глотка, идет?

Финт попытался освободить старика, сдвинув в сторону часть мусора, но Дедуля застонал и прошамкал:

– Поверь на слово, мне досталось – мало не покажется, ну не дурень ли я, да еще в мои-то годы! Мог бы и подумать головой, старый пень! Сдается мне, я нынче откусил кусок не по зубам; пора, значит, помирать. Будь ласков, притащи выпивон, ты ж мой хороший; у меня в правой клешне зажаты шестипенсовик, и крона, и еще пять пенсов; они все еще там, я прям чувствую – это все тебе, пацан; свезло тебе, стало быть.

– Слышь, – запротестовал Финт, – я у тебя, Дедуля, ни пенса не возьму!

Старый тошер покачал головой – тем, что от нее осталось, – и прошептал:

– Во-первых, я тебе никакой на самом деле не дед, вы, пацаны, меня так прозвали просто-напросто потому, что я старше вас всех; и, клянусь Госпожой, ты заберешь мое добро, когда меня не станет, ты ж тошер, а тошер подбирает все, что найдет! Я, кстати, знаю, где я, – знаю, что там наверху, ниже по течению, сразу за углом есть винная лавочка. Так мне, говорю, бренди, самого худшего, что у них найдется; и вспоминай обо мне с добром. А теперь сыпь со всех ног – или проклятие умирающего тошера настигнет тебя!

Финт опрометью кинулся к ближайшему люку, выкарабкался на поверхность, отыскал замызганную винную лавчонку, купил целых две бутылки бренди – разило от него так, что одним запахом ногу перепилить можно. Эхо его шагов еще не угасло в туннелях, а он уж спустился обратно.

Дедуля был на месте, никуда не делся, изо рта его обильно текло, но при виде Финта он слабо улыбнулся. Финт протянул бедолаге первую бутыль, загодя ее открыв; содержимое с долгим бульканьем потекло в Дедулину глотку. Кое-что, впрочем, вылилось изо рта обратно, когда он кивком попросил вторую, говоря:

– Во, отлично, мне как раз хватит, самое то, так тошеру и полагается помирать. – Голос его понизился до шопота; одной относительно целой рукой он вцепился в Финта и промолвил: – Я ее видел, парень; саму Госпожу – туточки она стояла, во всей красе, вот где ты сейчас; вся в багрянце и золоте, и сияла, как солнышко на соверене. Послала мне воздушный поцелуй, поманила меня к себе – и драпанула прочь, но только этак изящно драпанула, как истинная леди, сам понимаешь.

Финт не знал, что тут сказать, – но все-таки сумел найти нужные слова:

– Ты многому научил меня, Дедуля. Ты рассказал мне про Крысиную Королеву. Так что, знаешь, сплюнь-ка ты изо рта сточную воду – и думается, я смогу перетащить тебя отсюда в местечко получше. Давай хотя бы попробуем, ну пожалуйста.

– Ни шанса, парень. Сдается мне, если ты меня сейчас с места стронешь, я ж на куски развалюсь; ты бы лучше просто посидел со мной чуток, если не слишком торопишься. – В темноте опять забулькало; Дедуля снова приложился к огненному бренди и продолжил: – Из тебя чертовски хороший ученик вышел, этого не отнимешь; ну то есть у ребят по большей части просто нюха нету на это дело; а на тебя я смотрел все эти годы, и прям душа радовалась: для тебя ж ремесло тошера – что для прохфессора книги. Ты только глянешь на кучу дерьма, и глазенки так и засветятся: знаешь доподлинно – под ней точно что-то стоящее. Так мы и работаем, парень, – те, что почище нас, выбрасывают ненужное, а мы в отбросах находим по-настоящему ценное. Вот и с людьми так же. Видал я тебя за работой, парень, и сразу понял: у тебя тошерство в крови, прям как у меня. – Он закашлялся, и части его изувеченного тела заходили ходуном в жутком танце. – Меня, Финт, королем тошеров прозвали. На то похоже, теперь им стал ты, и мое тебе благословение. – Старик усмехнулся остатками рта. – Ты ведь папашу своего не знал, парень?

– Нет, Дедуля, – откликнулся Финт. – И я не знал, кто мой папаша, и мамаша небось не знала; да и ее я тоже не знал. – С потолка капало; глядя в никуда, Финт выговорил: – Но ты всегда был мне Дедулей, я это знаю доподлинно, и если б ты не обучил меня тошерству, мне б в жизни не отыскать всех здешних укромных уголков, и Мальстрем, и Королевину Спальню, и Золотой Лабиринт, и Соверенную улицу, и Пуговичный волчок, и Дыши-Легко. Эх, сколько раз это местечко меня выручало, пока я еще только уму-разуму набирался… Спасибо тебе за это, Дедуля. Дедуля?… Дедуля!