Ночные птицы - Елена Коломеец

У него, конечно, был с собой спальный мешок, но один. Даже если предположить, что спутница согласилась бы на такое, вдвоем туда не влезть. Он едва удержался от смеха, представив себе негодование девушки, предложи он ей такое. Отдать мешок ей было бы, конечно, весьма мило, но он не милый. Если у кого-то не хватает сообразительности взять хотя бы какую-то тряпку, отправляясь в путешествие, то почему он должен мучиться? Такая, наверное, еще и не возьмет. Вот же норовистая кобылка.

Он убрал оставшуюся еду в рюкзак и вышел, оставив Лану умыться и привести себя в порядок у горячего источника. Вернулся Арден с охапкой еловых лап, вкусно пахнущих смолой. Уложив их у костра, он кинул сверху свою куртку.

— Уж извини, ягодка, мешок я тебе не предлагаю. Тебе моя куртка, как одеяло, завернешься и отлично выспишься, а мне твоя только на нос, — сказал он и устроился с другой стороны очага. — Спокойной ночи.

— Спокойной, — почти шепотом ответила Лана, ошеломленная ситуацией. Нет, конечно, она не думала брать его спальный мешок! И, уж конечно, и помыслить не могла о том, чтобы взять куртку. Но все произошло так быстро, что она не успела что-то возразить. А теперь стояла, не зная, что сказать. Отказываться и демонстративно относить куртку обратно было глупо, и она осторожно присела на ветки. Арден отвернулся в другую сторону и уже спал, или делал вид, что спит.

Лана скинула сапоги, положила свою куртку себе под голову, укрылась курткой Ардена и закрыла глаза. Несмотря на усталость, сон не шел. Путешествуя с труппой, они ночевали в тавернах или, если ночь застигала в пути, каждый в своем спальном мешке. Они смеялись и рассказывали истории, передавали друг другу бутылки с вином и хмельным медом, и рассказывали истории. По большей части придуманные.

А вот так, наедине с мужчиной, да еще и совсем незнакомым, она спала впервые. Нет, среди ее ровесниц большая часть уже давно познала радость любви, которая выражается не только в прогулках под ручку. Но Лана, несмотря на то что уже почти восемь лет жила в столице, так и осталась наивной и простоватой. И чем большую активность проявляли ее кавалеры, тем дальше ей хотелось от них убежать. Мать воспитывала ее в строгости, обучая всему, что знала сама и что можно было почерпнуть из книг. Об этом никогда не говорилось, но Лана догадывалась, что мать готовит ее для вступления в духовенство. Но это была судьба не Ланы, это была судьба матери, от которой она сама же и отказалась, выйдя замуж. И как видно жалела, раз с таким упорством пыталась вести этим путем ее. Но Лану не прельщали мистические знания и тайные тропы, ей хотелось жить в радости, а не смирении. Потому-то она и сбежала.

Но оказалось, что можно сбежать от матери, от проклятых болот, от пыльных книг и зелий, но не от себя. Старательно вколоченные в ее голову мысли пустили слишком мощные корни. С парнями ей было весело, нравилось общаться, путешествовать, выступать, рассказывать дурацкие истории и смеяться, пока не заболит живот, но стоило появиться хоть намеку на что-то большее, как Лана закрывалась и убегала. С Арденом было иначе. Он вроде как проявлял к ней симпатию, но так легко, шутливо, что это не вызывало напряжения.

Кутаясь в теплый мех подкладки, Лана радовалась тому, что ее лицо скрывает темнота, и легкая улыбка, блуждающая по лицу, останется в тайне. Она не смогла бы даже самой себе объяснить, что именно сейчас испытывала. Было что-то ужасно будоражащее и волнующее в том, чтобы спать так — будто рядом с самим Арденом. И Лана все никак не могла улечься, то проводя ладонью по коже куртки, то вдыхая неясные запахи и прислушиваясь к глухим звукам. Наконец, волнения прошедшей ночи сморили и ее, и девушка совсем по-детски свернулась калачиком и засопела.

Арден тоже не спал. Закутавшись в спальный мешок и отвернувшись, он прислушивался к ночной тишине. Наконец, перестала ворочаться Лана, и в пещере стало совсем тихо. Только где-то за каменными стенами изредка высоко и тонко переливалась песня маленькой невзрачной птички — полуночника. С виду и не заметишь, так, серый комочек сухой грязи, но разве можно представить себе темные ночи Иргуина без его пения.

Лежа на боку, мужчина вслушивался в ночные звуки. На душе у него было неспокойно. Не то чтобы Арден чувствовал опасность, но что-то заставляло его раз за разом возвращаться взглядом к видимым только ему контурам защиты и прислушиваться. Однако сейчас, кроме завывания ветра и треска костра, ничего слышно не было. Переведя взгляд с огня на свою спутницу, путник убедился, что Лана уже спит. Тихонько потянувшись, Страуд вдохнул полной грудью и сразу почувствовал приятный аромат еловых веток. В следующий раз, пожалуй, если им опять придется ночевать на улице, он предпочтет лапник.

Закрыв глаза, он едва заметно улыбнулся и не спеша выдохнул, словно пропуская через всего себя эти запахи костра и хвои. Тишину нарушила влетевшая в пещеру стая птиц. Они были не просто черными, а словно бы прорезанные в темноте силуэты в другой мир. Беззвучные и оттого вдвойне жуткие птицы кружились под сводами пещеры. Взгляд Ардена заметался, пытаясь отследить их перемещения. Казалось, что из теней, рождаемых всполохами костра, появлялись все новые и новые крылатые пятна темноты. Пламя опало, едва не угаснув, и еле теплилось в самой глубине темных углей.

Из дальней стены пещеры, где тьма была густой, а тени плотными и тягучими, возникла фигура женщины. Одетая в роскошную темную мантию, она буквально всплывала из тени на полу. Паря над землей, ночная гостья приблизилась к путникам, окидывая их взглядом своих черных, как бездна, глаз.

4. Просьба бога — это приказ

На несколько секунд Арден замер, не веря своим глазам. Черные птицы, ночь, полутьма в пещере, парящая фигура в темной мантии. Нет. Это был не сон. Он внимательно смотрел на возникшую из темноты незнакомку. Как некстати сейчас был этот спальник, лучше бы Лане его отдал. Вот до чего доводит жадность! Наконец, он выполз из мехового мешка и присел на одно колено, склонив свою голову перед женщиной.

— Это честь для меня, Владычица Ночи, — взволнованно проговорил Арден, все так же не поднимая головы. Он чувствовал, как бешено стучит сердце у самого горла, готовое вот-вот выскочить из груди. Мало кто из смертных удостаивался чести