Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3. - Мурасаки Сикибу

Как ни кротка была госпожа, иногда и ее посещали мрачные мысли, да и могло ли быть иначе? В последнее время ее положение в доме упрочилось, она жила, чувствуя себя в безопасности, и во всем доверяла супругу. Зная об этом, люди злословили еще охотнее, но, как ни уязвляли госпожу бесконечные пересуды, она не жаловалась и всегда казалась спокойной и беззаботной.

Между тем год снова сменился новым. Во дворце Судзаку шли приготовления к переезду Третьей принцессы в дом на Шестой линии, и велико было разочарование тех, кто до сих пор тешил себя надеждами... Государь и тот, судя по всему, помышлял о принцессе, но, узнав, что судьба ее решена, смирился.

В том году Гэндзи исполнялось сорок лет, и мог ли двор пренебречь этим событием? В столице только и говорили что о готовящемся празднестве, но сам Гэндзи, никогда не любивший пышных торжеств, которых великолепие для многих оборачивается тяжкими страданиями, отказался от всех почестей.

На Двадцать третий день Первой луны, в день Крысы, госпожа Северных покоев из дома Садайсё поднесла Гэндзи первую зелень[5]. Задумав все это уже давно, она готовилась тайно, никому не открывая своих намерений, и неожиданное появление ее застало Гэндзи врасплох. Супруга Садайсё постаралась обойтись без огласки, но слишком высоко было ее значение в мире, и весть о ее посещении дома на Шестой линии сразу же разнеслась по столице.

Для церемонии приготовили особые покои в западной части главного дома. Повесили новые занавеси, поставили новые ширмы, старую же утварь убрали. Решено было отказаться от высоких стульев, которые наверняка придали бы церемонии излишнюю торжественность, и ограничиться сорока циновками, разложив на них сиденья и расставив скамеечки-подлокотники. Праздничная утварь была подобрана с необыкновенным изяществом. На четыре инкрустированные перламутром подставки поставили четыре ларца, наполненные летними и зимними нарядами, рядом разместили горшочки с благовониями, шкатулки с целебными снадобьями, тушечницы, шкатулки с принадлежностями для мытья головы и для прически — при всей своей скромности эти предметы отличались удивительной утонченностью. Подставки для головных украшений, сделанные из аквилярии и сандала, были украшены тонкой резьбой. Сами же шпильки — как обычно, золотые или серебряные — поражали взор мастерством исполнения и изысканностью оттенков. В некоторой их необычности угадывалось влияние тонкого вкуса госпожи Найси-но ками. Вместе с тем устроительнице удалось избежать чрезмерной пышности.

Начали собираться гости, но, прежде чем появиться перед ними, Гэндзи встретился с госпожой Найси-но ками. Им обоим было о чем вспомнить.

Гэндзи так моложав и так хорош собой, что, глядя на него, трудно удержаться от мысли: «Полно, уж не ошиблись ли мы, празднуя его сорокалетие?» Разве можно поверить, что перед вами почтенный отец семейства? Встретившись с ним после стольких лет разлуки, госпожа Найси-но ками сначала чувствовала себя принужденно, но очень скоро преодолела застенчивость и стала охотно отвечать ему.

Ее миловидные сыновья были погодками, и, немного стыдясь этого, Найси-но ками не хотела брать их с собой, но Садайсё решил, что лучшего случая представить их Гэндзи не будет. Мальчики были облачены в носи. Разделенные пробором, свободно падающие на плечи волосы придавали им по-детски простодушный вид.

— Да, годы уходят, — говорит Гэндзи. — Но меня это не так уж и огорчает, тем более что я чувствую себя таким же молодым, как и прежде. Мне кажется, я совсем не переменился. Вот только появление новых и новых внуков напоминает о том, что лет мне уже немало. Тюнагон — и когда только успел? — обзавелся многочисленным потомством, но почему-то пренебрегает мною, и я до сих пор не видел никого из его детей. Вы первая подсчитали мои годы, и сегодня, в этот день Крысы, мне немного печально. Увы, мне так хотелось хотя бы ненадолго забыть о своем возрасте.

Госпожа Найси-но ками за время, прошедшее со дня их последней встречи, стала еще краше. В ее облике появилось что-то величавое, трудно было не залюбоваться ею.

— Я сегодня сюдаПривела первой хвоей покрытыеЮные сосны,Чтобы долгих лет пожелалиВзрастившему их утесу, —

произносит она степенно, и Гэндзи, взяв с одного из четырех подносов чашу, торжественно вкушает суп из первой зелени. Затем, подняв чашу, отвечает:

— Пусть крепнет-растет,За юными соснами тянетсяПервая зелень.Пусть много новых весенЖдет и ее впереди.

Этими и другими песнями обменялись они с Найси-но ками, а тем временем в южных передних покоях собралось множество знатных гостей.

Принц Сикибукё хотел было уклониться от участия в сегодняшнем торжестве, но Гэндзи прислал ему особое приглашение, и тот не посмел отказаться, рассудив, что родственные узы, связывающие его с Гэндзи, не позволяют выставлять напоказ свои обиды.

Солнце стояло довольно высоко, когда принц Сикибукё приехал в дом на Шестой линии. Скорее всего ему и в самом деле неприятно было смотреть, как Садайсё с самодовольной миной на лице распоряжается ходом церемонии, не упуская случая подчеркнуть свою близость к хозяину, однако тут же рядом усердно хлопотали его собственные внуки, с разных сторон связанные с этим домом.

Гэндзи поднесли сорок корзин с плодами, сорок китайских ларцов. Все знатные гости, начиная с Тюнагона, один за другим подходили к нему со своими дарами. Затем гости угощались вином и супом из первой зелени. Перед хозяином стояли четыре столика из аквилярии с изящно расставленными на них чашами и блюдами превосходной современной работы.

Состояние Государя из дворца Судзаку оставалось по-прежнему тяжелым, поэтому музыкантов не приглашали. Флейты и прочее подготовил Великий министр.

— Может ли быть повод достойнее? — заявил он и постарался выбрать самые благозвучные инструменты.

Весь вечер звучала тихая, прекрасная музыка. Гости один за другим показывали свое мастерство, но никому не удалось превзойти Великого министра, игравшего на своем любимом японском кото. Он был так искусен и играл с таким воодушевлением, что остальные пришли в замешательство. Гэндзи долго уговаривал упорно отказывающегося Уэмон-но ками, прежде чем тот согласился наконец сыграть. Играл же он действительно прекрасно, почти ни в чем не уступая отцу. «Сыновья часто наследуют таланты отцов, тут нет ничего удивительного, — восхищенно шептались слушатели, — но чтобы до такой степени...»

В самом деле, не составляет большого труда усвоить наиболее распространенные мелодии, требующие от исполнителя знания определенных приемов. Всякий может выучить несколько известных китайских пьес, какими бы сложными они ни были. Но японское кото — совсем другое дело. Здесь мастерство исполнителя измеряется прежде всего умением заставить струны откликаться на сокровенные движения собственной души и одновременно звучать в строгом согласии с другими инструментами. Если это достигнуто, японское кото по изяществу звучания, богатству оттенков едва ли не превосходит все остальные инструменты.

Великий министр играл на кото, настроенном в довольно низкой тональности, и игра его поражала удивительной проникновенностью. Кого Уэмон-но ками звучало звонко и радостно, исполнение же отличалось такой необычной, пленительной мягкостью, что принцы не смогли сдержать восхищения: «Право, и вообразить было невозможно...»

На китайском кото играл принц Хёбукё. Этот инструмент хранился во дворце Благодатного света, Гиёдэн, передаваясь от одного государя к другому, и постепенно за ним закрепилась слава первого кото Поднебесной. Покойный Государь незадолго до своего ухода из мира подарил его Первой принцессе, страстной любительнице музыки. Она же передала его Великому министру, пожелавшему придать возможно больше блеска нынешнему празднеству.

Вспомнив об этом, Гэндзи почувствовал себя растроганным, и думы его устремились в прошлое. Изрядно захмелевший принц, не сумев, как видно, справиться с волнением, тоже заплакал. Словно проникнув в сокровенные мысли Гэндзи, он положил перед ним китайское кото, и тот заиграл, поддавшись очарованию мига, но, к сожалению, ограничился всего одной мелодией, вызвавшей всеобщее восхищение.

Празднество не отличалось особой пышностью, но было что-то бесконечно прекрасное в этом вечернем музицировании.

Певцы собрались у главной лестницы и пели, переходя из одной тональности в другую. Голоса у них были превосходные. Чем больше темнело, тем тише, спокойнее звучала музыка, когда же запели «Зеленую иву», восхищение собравшихся достигло предела. Вряд ли кто-то удивился бы, если б соловей и в самом деле проснулся в своем гнезде[6]. Воспользовавшись тем, что празднество не было подчинено официальным установлениям, Гэндзи позволил себе одарить гостей куда щедрее, чем предписывалось правилами.