Иероглиф желаний - Дуглас Брайан

– У меня и в мыслях нет подозревать кого-либо из преданнейших слуг моего господина, – ответил Тин-Фу. – Меня лишь огорчает огорчение моего господина. И я не хочу, чтобы господин считал меня причиной этого.

– Перестань путать меня своими мудрыми речами! – сказал Дэхай. – Я знаю, что вся твоя мудрость – краденая!

– Это правда, – согласился Тин-Фу.

– Я должен немедленно осмотреть моих рыбок, – объявил господин Дэхай. – Ты пойдешь со мной. Если случится так, что ты проглотил одну из самых ценных моих рыбок, я отрублю тебе голову.

– Но ведь я сделал это не нарочно! – возразил Тин-Фу.

– Ты будешь наказан! – отрезал Дэхай. – Мне нет дела до того, почему ты это сделал и кто на самом деле виновен в твоем преступлении.

– Мы все виновны в преступлениях друг друга, – согласился Тин-Фу.

Дэхай с подозрением покосился на своего «придворного мудреца», но тот замолчал и больше не произнес ни слова.

Они вместе начали обходить пруды. Управляющий вместе с несколькими своими приспешниками следил за господином Дэхаем и Тин-Фу. Они замерли, надеясь на то, что им удалось нанести Дэхаю удар достаточно чувствительный, чтобы тот, разгневавшись, уничтожил выскочку и изгнал его из дома.

Однако Дэхай перевел дыхание с облегчением.

– Все самые ценные рыбы целы и невредимы! Молись духам своих предков, Тин-Фу, ибо они уберегли тебя от страшной участи!

Тин-Фу склонился перед господином Дэхаем и только тогда решился спросить его:

– Но чем же ценны те рыбки, что сохранились? Уверяю вас, мой господин, что та бедняжка, которой я откусил голову – по злодейскому умыслу каких-то тайных недоброжелателей – была весьма хоpoша собой, с ровной красноватой чешуей.

– Ценны не красные рыбки и не золотые, – отвечал, отдуваясь, Дэхай, – но те, что несут на своей чешуе некоторые знаки, напоминающие иероглифы… – Он осекся, как человек, который внезапно сообразил, что разоткровенничался и зашел слишком далеко, а затем проговорил совершенно другим тоном: – Я как хранитель иероглифов обязан следить за такими вещами.

Однако Тин-Фу понял, что господин Дэхай заботился совершенно о другом.

Пользуясь случаем, Тин-Фу заглядывал в господские комнаты. Иногда он якобы искал какой-нибудь свиток, в другой раз его как будто интересовала некая одежда, забытая им или его господином. И всякий раз он ухитрялся осмотреть одну из комнат обширного жилища господина Дэхая. Ему повезло только на пятый раз. Недаром говорят, что пять – счастливое число! В одной из гардеробных стоял небольшой ларец с изображениями львов по четырем углам. Быстро заглянув внутрь, Тин-Фу увидел, что в ларце хранится маленькая нефритовая рыбка с иероглифами, вырезанными на искусно сделанной чешуе. Точнее, эти знаки напоминали иероглифы, потому что они не складывались ни в какое из известных Тин-Фу слов. Вероятнее всего, это было некое заклинание. Настолько важное, что некий мастер вырезал его на чешуе нефритовой рыбки, а важный вельможа поместил в ларец…

Тин-Фу внимательно осмотрел ларец. Это была очень старая вещь. Бродячий мудрец провел ногтями по стыкам между досочками, а затем поднес ногти к глазам. Да, он увидел то, что ожидал: ногти почернели от земли! Эта вещь долго хранилась, закопанная в землю. И хотя ее тщательно очистили и отмыли прежде, чем поместить в эти роскошные покои, частички почвы сохранились в почти незаметных щелках.

Жаркая волна захлестнула Тин-Фу. Не тот ли это ларец, что хранился закопанным в земляной пол, в убогой хижине его несчастных родителей? Не то ли это сокровище, за котором охотился господин Дэхай?

Он забрал нефритовую рыбку и быстро выскользнул из покоев.

Ему предстояло совершить несколько важных поступков. Следовало собраться с силами и хорошо все продумать, иначе его постигнет неудача, и смерть его будет так ужасна, что, умирая, он позавидует демонам, поедающим собственные внутренности.

Для начала Тин-Фу утащил большой медный кувшин с плотной крышкой. Эта пропажа осталась незамеченной – кухарка почти не пользовалась кувшином, находя его слишком некрасивым и неудобным. В доме господина Дэхая полагали, что пищу следует готовить используя лишь красивые вещи, дабы их изящество передавалось блюдам и превращалось в изысканный вкус.

Затем он выловил несколько пестрых рыбок, украшенных узором, отдаленно напоминающим тот, что имелся у нефритовой рыбки.

И наконец Тин-Фу угнал самого быстрого скакуна из конюшни своего господина. С кувшином, в котором плавали рыбки, с. нефритовым талисманом за пазухой, на прекрасном коне, он несся по бескрайним кхитайским степям, плутая и запутывая следы.

За ним была погоня. Сразу десяток слуг господина Дэхая преследовали дерзкого вора. Сам господин Дэхай с обильным кровотечением из носа лежал в глубине своих покоев на прохладных шелковых подушках, а две наложницы курили перед ним порошок черного лотоса, выпуская изо рта узорные дымы, представляющие различных животных.

Тин-Фу недаром был пастухом и обучался у мудреца – он ушел от погони. Один за другим возвращались в столицу сконфуженные слуги. Самые дальновидные предпочли скрыться в лесах, потому что господин Дэхай отправил всех остальных в водную тюрьму.

Настал день, когда Тин-Фу достиг старого домика из стеблей бамбука. Здесь он некогда жил со своим наставникам и внимал его мудрым поучениям. Завидев издали это хрупкое строение, притулившееся на склоне горы, Тин-Фу внезапно постиг, что отныне эта гора больше не считается безымянной, но носит название горы Размышлений. Это понимание наполнило его радостью, и он погнал вперед коня.

Затем, когда подъем стал слишком крутым, Тин-Фу спешился и повел коня в поводу, а возле порога хижины снял с него седло и узду и, похлопав животное по шее, сказал:

– Беги прочь, прекрасный конь, ибо ты отныне свободен!

И конь, заржав, поспешил воспользоваться своей свободой.

Мудрец находился в хижине. Он слабо дышал, но, завидев вернувшегося ученика, успел ему улыбнуться.

– Нашел ли ты то, что искал? – спросил наставник.

– Да! – воскликнул Тин-Фу.

– Очень хорошо, – сказал наставник и скончался.

2

Дружба с кхитайцем может далеко завести, – сказал Конан и огляделся по сторонам.

Со старым своим приятелем Тьянь-По он сидел в саду и угощался. Впрочем, эту пищу иначе, чем кошмарной, киммериец назвать не мог: белый рис почти без соли, какая-то черноватая жижа («соус», как ему пояснили) и сырая рыба, нарезанная ломтиками толщиной с бумагу.