Гений (СИ) - Марс Остин

— Живой, чё ему станется… Он вечный, по ходу. Так ты отсюда?

— Откуда надо я, — Барт пожал ему руку, с недоверием глядя на узкую сухую ладонь, которая оказалась меньше его ладони, посмотрел пацану в глаза и сказал почти ласково: — Иди по своим делам, а я по своим пойду.

Пацан обернулся, неуютно глядя на две компании, которые представлял, тихо сказал Барту с нервным смешком:

— Ты тут вечером не ходи, тут могут и гопнуть.

— Их проблема, — Барт взял Эльви за локоть и повёл дальше, пацан пошёл рядом, еле слышно прошептал умоляющим голосом:

— Ну блин… Хоть мелочь дай, а?

Барт ответил тоже шёпотом, с усмешкой:

— Ща в бубен дам. Вали отсюда.

Пацан продолжал идти рядом с ним, делая вид, что у них серьёзный разговор, Барт решил помочь ему сохранить лицо и спросил:

— Через парк уже никак не пройти?

— Днём можно, если грязи не боишься, — с облегчением ответил пацан, опять надуваясь и изображая короля района, принимающего гостей, — но сейчас лучше не соваться, там гвоздей торчащих много. Если к Кривому Деду надо, то лучше в эту сторону, до Стрелы, потом по лестнице.

— Угу, спасибо, — Барт старался изображать серьёзное лицо, опять пожал пацану руку, взял Эльви за локоть и повёл дальше сквозь толпу, которая разошлась в стороны и провожала их взглядами. Кто-то шёпотом спросил у главаря, в чём дело, главарь раздражённо прошипел: «Они местные», как будто это объясняло всё.

«Форма спецуры объясняет всё, крысята.»

Ему не хотелось делать им больно, хотя он знал, что мог бы, и что ему ничего за это не будет, но просто не хотелось. Даже если бы они напали, он бы их магически обездвижил и ушёл. Что-то в этой жалкой голодной банде и этом захламлённом парке было такое хрупкое и несчастное, точно такое же, как в его собственном полузабытом детстве, как будто время здесь остановилось, и только он сам вырос, а эти старые развалины потрескались от ненужности, но не повзрослели ни на миг. Эльви молчала, Барт посмотрел на неё в первый раз только тогда, когда они свернули за угол, с улыбкой спросил:

— Испугалась?

Она ощетинилась раздражением и зашипела как кошка:

— Я тут каждый день хожу, вообще-то! Меня каждая собака знает, в отличие от тебя!

— А чё в сумке, кастет? — с улыбочкой спросил Барт, она фыркнула:

— Не твоё дело!

Барт изобразил благоговейный страх и полное смирение, Эльви фыркнула, потом не выдержала и рассмеялась, Барт тоже улыбнулся, она сразу же зашипела на него:

— Чё ты ржёшь? Весело ему. Ты пришёл-ушёл, а меня теперь весь район будет неделю пытать, кто ты такой и что тут делал.

— Скажешь, одногруппник.

— Ага, уже, в форме спецуры.

— Такая жизнь, — Барт смиренно развёл руками, осмотрелся и спросил: — Тебе же по пути будет, если мы через Стрелу пойдём?

— Не особенно. Но пойдём сходим, если хочешь.

— Тебя не будут ругать, если ты задержишься?

— У меня дома нет никого, и не будет до ночи, так что без разницы. А зачем тебе на Стрелу?

— Хочу посмотреть, как там мой дом. Он на той стороне реки. Мост не развалился ещё?

— Почти.

— Но пройти можно?

— Можно попробовать. Крюк придётся сделать.

— Пойдём, время есть, — он посмотрел на часы и кивнул, — да, чуть-чуть есть. Пойдём быстрее.

Эльви кивнула и пошла быстрее, внимательно глядя под ноги — дорога была разбитая, как раньше. Барт под ноги вообще не смотрел, больше вертел головой, вылавливая призраки из прошлого — пустой фонтан на старой площади, в котором воды не было никогда, сколько он себя помнил; Гошу Каменного, он же Георг Двенадцатый — статуя венчала монумент индустриализации и была сделана из бетона на железном каркасе, её много раз пытались ломать, но она стояла крепко, как сам великий король в своё время. Барт помнил этот монумент как нечто огромное, а сейчас понял, что король был изображён в натуральную величину. Бетон кое-где разбили полностью, и из-под поверхности показался стальной каркас, он выглядел как кости, что-то вечное, что останется, когда история слижет лишнюю пыль.

Они прошли весь путь, который он когда-то проходил много раз, тогда это было тяжело, сейчас нет. Ресторан «Стрела» на высоком уступе над рекой, он работал, там играла музыка и звучал пьяный смех, потом лестница с короткими высокими ступенями, потом старый мост, от которого остались древние каменные быки, но не осталось ничего сверху, кроме железных балок, на которые когда-то стелили доски, сейчас их не было. Барт хотел предложить Эльви помощь, но она проскакала по этим балкам как белочка, даже не обернувшись, и он промолчал.

На дальней стороне реки вообще всё было как раньше, Барт шёл медленно, осматривая тёмные окна и разбитые ступеньки, с удивлением понимая, что не помнит имён тех, кто там жил. В памяти остались голоса, улыбки, какие-то несущественные черты, но и всё. А свернув на свою улицу, он замер в коротком шоке — улицы больше не было.

Он понимал, что должен был быть к этому готов — район давно готовили под снос, строили объездные дороги, разбирали коммуникации, переселяли жильцов. Но это всё происходило как-то лениво и без последствий, как будто так будет всегда, и «реконструкция» — не более, чем юридический повод не делать ремонт. А она случилась.

Трёх ближайших домов не было, на месте четвёртого стояла коробка из несущих стен, без крыши, дверей, окон и этажных перегородок, он пошёл в ту сторону. Всё возникало в памяти, как во сне — угол дома с разбитой плиткой, он всегда касался её рукой, когда бежал мимо. Сейчас для этого пришлось наклониться — плитка с фигурной дыркой была на месте, хотя и выглядела гораздо хуже, но было приятно, что она всё ещё здесь. Дальше крыльцо, тоже плитка, она хрустела, когда он на неё наступал. В коротком холле три двери, его правая, за ней три ступеньки вниз, полуподвальный этаж. Дальше по коридору, первая дверь хозяйкина, вторая дверь её сына, третья сдавалась, там жила большая семья. И последняя дверь его.

Двери не было, но он её как будто открыл, осмотрел битый кирпич на полу, осколки черепицы, старую угольную печь. Закрыл глаза, воскрешая в памяти всё, каким оно было в детстве — на печи всегда кастрюля, рядом бочка с водой, в дальнем углу широкая лавка, на ней вечно больная мама, на соседней лавке сестра с работой, под лавкой корзины с этой работой, он всегда хотел туда залезть и порассматривать её клубочки и крючки, но боялся — эти клубочки их кормили, они были священны. В другом углу вместо лавки лежала украденная где-то дверь, большой кусок дерева, положенный на четыре кирпича, сверху матрас и одеяло, он там спал, обычно не один, а с кем-нибудь из старших. И у него там был тайник.

Открыв глаза, он увидел те самые четыре кирпича, но двери не увидел — она была хорошая, её кто-то, конечно же, забрал себе. Дырка между полом и стеной, прикрытая куском плинтуса, который был не прибит, а просто придавлен камнем, тоже всё ещё была здесь, и даже рисунки на стене никуда не делись, он уже забыл, что рисовал тогда, но стены помнили. Барт подошёл и посмотрел внимательно, подсветив себе магией — человечки, у самого большого что-то квадратное в руках (хлеб?), у самого маленького кувшин, у одного клубочки, у других ещё что-то, вокруг ёлки, внизу река, над головой солнце. Он так увлёкся, что вздрогнул, когда за спиной раздались шаги, обернулся и с шутливым пафосом сказал Эльви:

— Я нашёл, миссия выполнена.

Она шёпотом спросила:

— Это был твой дом?

— Да. Там была кухня, — он указал на угол возле печки, потом на кирпичи: — Тут я спал. Это я рисовал. Тут был тайник, — он присел у стены и разобрал плинтус, залез пальцами в дырку между стеной и полом, выгреб оттуда груду камней и больше ничего, вздохнул: — Разграбили мой тайник.

— А что там было?

— Крысиные шкуры, пуговицы, болтики, фантики. Сокровища, — он изображал ироничное веселье, но было грустно, Эльви выглядела так, как будто ей стыдно смотреть ему в глаза. Он встал, чтобы её не смущать, отвернулся от рисунка и сказал максимально бодро: — Пойдём отсюда, хватит. А ты где живёшь?