Бородин - Елена Дулова

Чем дальше, тем больше убеждаюсь, что не врачебная деятельность мое призвание. Побеждает страсть к моей давней возлюбленной — химии. Никак не наберусь храбрости, чтобы напроситься в лабораторию. Студентов туда не очень-то допускают, да медикусы и сами не слишком рвутся. Очень уж серьезный профессор на химической кафедре. Николай Николаевич Зинин, право, ни на кого не похож! Строг безмерно и тут же весел, прощает все, кроме лености и отсутствия любознательности. Ну ведь не совсем же я Митрофанушка, чего боюсь? Пусть Николай Николаевич мои знания испытает. Решено!

Как славно, что в своей Академии Александр не заделался ученым сухарем и педантом. Легок на подъем, готов всюду успеть. И на музыкальный вечер с танцами, и шарады сочинять, и сердца пленять. Вон как тщательно одевается, не спешит.

— Ну что ты охорашиваешься, словно красна девица. Саша, мы опоздаем безбожно!

Но ведь и правда малый хоть куда — стройный, высокий, глазищи темные, брови вразлет. И мундир студенческий ему очень идет. Ишь, петлицы серебряные, кант красный.

— Александр, скорее!

— Нет, ты погляди, чем не мушкетер?

Он смеется, нахлобучивает треуголку и прицепляет обязательную шпагу. Ох, франт, франт…

— Ты бы, мушкетер, брюки-то в сапоги заправил. Ведь новехонькие, а на улице грязи по колено.

Сказано — сделано. Брюки — в голенища, шинель застегнута. По улице чуть ли не бежим — действительно, опаздываем немилосердно. Наконец добрались. Гости почти все в сборе. Скидываем в передней шинели, вступаем в ярко освещенную залу. Нас представляют хозяйке. Она с любопытством взглядывает на моего ме-дикуса и чуть заметно улыбается. Легкий ропот, как бы сдержанный вздох пронесся по зале. И тут я вижу… Смех душит меня, все «салонные» приличия забыты. Задыхаясь от смеха, кричу:

— Саша, а штаны-то, штаны!

Всеобщий хохот. Александр, веселясь больше всех, выскакивает в переднюю. Сапоги вычищены, брюки выпущены. «Дикий казак» вернулся в залу благовоспитанным молодым человеком. К концу вечера все девицы и дамы очарованы им. А как же иначе? Говорит учтиво и весело, танцует безукоризненно, музицирует с блеском. И сам веселится от души. Отдается с одинаковым удовольствием и шутке, и танцам, и приятной музыке.

Представьте себе непроглядную осеннюю темень. Грязь, слякоть, фонари едва мерцают. Однако наши друзья спешат сквозь эту темень по петербургским улицам, идут «на слух» и «на ощупь». Можно, конечно, взять извозчика. Но эдакая роскошь не всегда доступна, чаще ветер гуляет в карманах студенческих шинелей. Так что пешком, с Выборгской стороны в Коломну. Снег ли, дождь ли — все равно. Под мышкой у Щиглева — скрипка, за спиной Бородина — виолончель в байковом мешке. Знакомая молодежь объединилась в замечательный музыкальный кружок. Там и поют, и квинтеты, и квартеты, и большие ансамбли играют. От Бородина требуют новых сочинений. Словом, рискованные путешествия по ночному городу вознаграждаются с лихвой. Музицируют без устали. Однажды такое музыкальное собрание продолжается ровно двадцать четыре часа. От семи часов вечера одного дня до семи вечера другого. Вещь, кажется, невероятная. Но все они молоды и все влюблены в музыку.

И все-таки Николай Николаевич поверил в меня. Не зря допустил в лабораторию. Что с того, что там колченогие столы, пустые шкафы и щербатые чашки? Была бы голова на плечах, желание да умгние. Часть необходимого изготовляем сами, часть добываем всеми правдами и неправдами. Скольких же трудов стоила Николаю Николаевичу такая простая вещь — добиться для нас практических занятий! Зато уж как дорвешься до работы, век бы из этого грязного подвала не вылезал. И кое-что весьма любопытное уже получается. Не устаю поражаться. Профессор Зинин — имя, громадный ученый. И беспредельная доброта, и умение помочь всякому, кто в нем нуждается. В лаборатории малейшей ошибки не спустит. А едем за город собирать гербарий, так веселится и радуется больше нас всех.

Сегодня для меня счастливый, счастливый день. Николай Николаевич публично заявил после лекции, что смотрит на меня как на своего преемника по кафедре. Начал как будто шуткой, с упреков, что слишком часто хожу в оперу. А потом вдруг:

— Господин Бородин, поменьше занимайтесь романсами. На вас я возлагаю надежды, чтобы приготовить заместителя своего, а вы все думаете о музыке, о двух зайцах!

О, нет, нет, не прав мой дорогой профессор. Одна у меня мечта — служение науке. Я… простите-извините… ученый?! Мечта. Журавль в небе.

Надо сказать, что выпускник медицинского отделения Императорской Медико-хирургической академии не зря считал служение науке — химии — мечтой. Еще до официального окончания курса он уже знал о своей будущей службе. Профессор общей патологии Николай Федорович Здекауер испросил в ассистенты лекаря Бородина, «принимая во внимание его особенную любовь к наукам при отличных дарованиях». Конференция Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии просьбу поддержала.

Весна 1856 года. Отлично сданы экзамены. Военное министерство отдает распоряжение: прикомандировать Александра Бородина ординатором ко Второму военно-сухопутному госпиталю. Первая серьезная перемена в жизни. Наступило время самостоятельного врачевания, время быстрых решений и ответственности за них. Прежде всего — перед самим собой. Друзья детства тоже на пороге перемен. Миша Щиглев окончательно избирает музыкальное поприще. Милая кузина Мари Готовцева теперь уже невеста, скоро будет ее свадьба. Знаменуя вступление в новый жизненный круг, словно прощаясь с юностью, Александр и Мари отправляются к лучшему петербургскому фотографу. Каждый получает на память «двойной портрет». Бородин сохранит его на долгие десятилетия. А жизнь Мари оборвется трагически рано, ей не суждено впереди и года.

…Выписка из протокола заседания Конференции Санкт-Петербургской Императорской Медико-хирургической академии от 19 сентября 1859 года.

«Кончивший курс медицинских наук в 1856 году лекарем с отличием Александр Бородин был оставлен на службе при 2-м Военно-сухопутном госпитале с прикомандированием к кафедре общей терапии, патологии и клинической диагностики, в 1858 году выдержал экзамен на степень доктора медицины и как оказавший особенную склонность к занятиям естественными науками, особенно химиею, оставлен в качестве ассистента при кафедре химии для практических занятий со студентами 2-го курса и с молодыми врачами… Конференция Академии, убедясь как преподаваниями, так и учеными работами д-ра Бородина в несомненных дарованиях его, единогласно постановила просить ходатайства г. президента Академии об отправлении его за границу на два года с производством ему сверх получаемых довольствий по службе 2-го Военно-Сухопутного госпиталя по 1000 руб. серебром из сумм, определенных для путешествия за границу молодых врачей, оставляемых для усовершенствования при госпитале Академии».