Десница Пращура (СИ) - Чоргорр Татьяна

— Я взыскую мирной зимы и безбедной весны, плодородного лета и сытой осени. После двух буйных Наритьяр искать большего — рушить недоразрушенное. Год покажет, на что мы все годимся как хранители своих кланов, а я — как глава Совета. Справимся — сможем задуматься о большем: о чём мечтают старые сновидцы. Но не раньше, чем благополучно минует год.

— Мне по сердцу такие замыслы, Альдира, — улыбнулась колдунья. — Считай, я опустила за тебя белый камушек.

— Я рад.

— А что ты собираешься делать с Нимрином, если найдёшь?

— Перво-наперво я возьму его под защиту, как певца Величайшей из песен. А после прослежу, чтобы он не слишком глубоко пустил у нас корни и поскорее отбыл домой.

Вильяра едва заметно поморщилась, но ничего не сказала и не спросила. Альдира повторил свой вопрос:

— Так где бы ты искала нашу пропажу?

— Да кто же знает, куда он мог забиться, если прячется ото всех двуногих! Я бы, на его месте, укрылась в древнем Доме Иули.

— То есть, в Пещере Совета? У нас под носом? Знаешь, Вильяра, мне даже в голову не приходило. А зря! Старый прошмыга точно бы спрятался именно там. В Доме Иули полно закоулков, куда мы обычно не забредаем. Где изначальные чары чужаков не перекрыты нашими. Возможно, для Нимрина там отворяются двери, которых мы даже не видим. Но после всего, что учинили Повелители Теней, мы зачаровываем Пещеру Совета заново. Если Нимрин там, мы его непременно найдём.

— Удачи в поисках, — вздохнула колдунья, она явно начала уставать от разговора.

— Вильяра, а если Нимрин не там, где ещё он может быть, как ты думаешь?

— Ну, например… В каком-нибудь из убежищ старого прошмыги.

— В логове при Ярмарке его нету, я проверял.

— Есть ещё одно логово, в истоках Кривого ручья. Мы со старым прятались там от Великого Безымянного. Ты знаешь, где оно?

— Знаю. Проверю… Есть ещё мысли?

Вильяра неприятно скривила губы:

— Старый говорил мне о всеведении Повелителя Теней. Спев песнь Равновесия, Нимрин его утратил, а вот память — вряд ли. Ты понимаешь, да? Ты ведь тоже ученик Тмисанары. Вряд ли я тебе ещё что-то новое подскажу. А мне пока тяжело подолгу говорить.

Колдунья прикрыла глаза — Альдиру по сердцу резануло, какая она осунувшаяся и бледная, до прозрачности. Лучше, чем была пять дней назад и позавчера, но всё ещё плоха… И мудрый наконец-то уловил, что не так с её аурой! Поверх теневых отметин, нанесённых вместе с раной, пролегли более свежие солнечные. Альдира впервые наблюдал существо, меченное Тенями и Солнцем одновременно. За то время, пока Вильяра болела, теневые отметины ослабли, солнечные стали ярче. Престранно само по себе, а особенно, после песни Равновесия. Не должно сейчас быть такого! Ни с кем на Голкья!

— Мудрая Вильяра, прости, что утомил, а не порадовал тебя беседой. Сейчас я позову Талари и оставлю вас.

Вильяра блеснула глазами из-под ресниц, улыбнулась мимолётно:

— Я буду рада видеть и слышать тебя снова, о мудрый Альдира. Пожалуйста, приходи, когда сможешь. Из твоих уст любые новости — добрые.

На прощание он спел песнь: поделился силой. А в коридоре остановил Талари и долго расспрашивал о состоянии раненой и о ходе лечения. Целительница дала ему некоторую пищу для размышлений, но не успокоила.

***

— …и покрылся он язвами с головы до ног, и сошло с него трижды три кожи, покуда отросла новая, не осквернённая Тенями…

Тунья слушает старого Зуни и удручённо кивает. Сказки о четырёх жизнях мудрого Канрары памятны охотнице с детства, но Тунья прежде не задумывалась, что скрывается за ладно составленными словами. Как это выглядит воочию и, хуже того, как оно пахнет! Куртку, одолженную Нимрину, и все шкуры с его лежанки придётся сжечь, да и щур с ними. А вот каково, на самом деле, двуногому, с которого заживо облазят девять кож…

Умаявшаяся охотница проспала остаток ночи неожиданно глухо и крепко, а наутро заполошно подскочила. Спросонок ей померещилось, будто гость помер и протух… Нет, не помер: дышит. Возможно, помирает, кто ж его поймёт, чужака! Однако услышал, что охотница встала — попросил воды. Руки поднять не смог, поила его сама. А ведь пришёл в дом на своих двоих, да не пришёл — прибежал, наперегонки с ветром. А теперь лежит, шевельнуться не может, и будто гниёт заживо. Тунья глянула — хоть не из робких, а перепугалась. Сразу позвала Зуни: безмолвной речью, чтобы не терять время и не всполошить домашних беготнёй по коридорам. Старик объявился быстро. Посмотрел, сморщил нос и затянул сказку о четвёртой жизни Канрары, бывшего Повелителя Теней.

— …и пока он болел, не помогали ему никакие снадобья, ни даже песни мудрых. А когда выздоровел, стихии больше не слушали его…

— Я помню эту сказку, Зуни. Канрара не смог оставаться хранителем клана, поэтому Канра посвятили нового мудрого, а прежний назвал себя охотничьим именем и до конца жизни скитался по Голкья. Иные сказывают, будто он сохранил дар сновидца и не помер через несколько лет, а ушёл на ту сторону звёзд. Я помню сказку, Зуни. Но что делать нам здесь и сейчас? Ты, Зуни, понимаешь, что нам вот с этим вот делать?

Старый охотник дёрнул ушами, задумчиво почесал лоб.

— Тунья, а неужели, ты ещё не послала зов Лембе? Знаю, ты недолюбливаешь мысленную речь, но твой муж, мой внук — пока ещё глава дома. Он принёс сюда чужака в первый раз, ему и решать, как поступить теперь. Хотя, по-моему, решать тут особо нечего: поить, кормить, и пусть отлёживается.

Внезапно подал голос тот, о ком они говорили. Прохрипел едва слышно:

— Тунья, Зуни, пожалуйста, спрячьте меня. Ото всех. Меня ищут, чтобы убить. Мудрые ищут. Лемба сейчас с мудрыми. Не сообщайте ему. Обождите несколько дней. Пока начну поправляться. Или наоборот.

— Поздно будет сообщать, когда ты помрёшь и мы скинем твой труп с навозный колодец, — ответил чужаку Зуни. — Зверям-то я такую отраву не дам.

— Нимрин, а может, не все мудрые желают твоей смерти? Может, есть кто-нибудь, кто поможет тебе легче переболеть и поскорее выздороветь? — спросила Тунья, в надежде сбросить с себя ответственность за больного чужака. Пусть, Канраре в сказках ничто не помогало, но мало ли?

— Вильяра. Когда вернётся. Ей скажите. От других спрячьте. Пожалуйста.

Тунья переглядывается с Зуни. Возможно, сейчас чужак бредит, однако, ночной уговор был именно таков: спрятать его и держать в тайне его присутствие в доме.

«Зуни, я пообещала Нимрину…»

— Ладно, гость, будь по-твоему, — говорит Зуни. — Мы с Туньей обождём беспокоить Лембу. У внука и так многовато забот. Два дня тебе сроку… Ладно, три. Покажи нам, что ты поправляешься, а не дохнешь.

— Договорились. Покажу. Поправлюсь.

Он цедит слова сквозь чёрные, распухшие губы, не открывая глаз. Из-под век сочится что-то бурое: то ли слёзы, то ли сукровица, всё лицо в волдырях. Тунье хочется спросить, мол сам-то себе веришь? Но кажется, он верит. По крайней мере, надеется.

Глава 4

Ромига плох, очень плох. Попади он к эрли, мигом накропали бы десяток статей и пару трактатов об уникальном медицинском казусе. Поверхностные повреждения Светом — полбеды: в организме нава напрочь выгорели ткани, проводящие и запасающие магическую энергию. Он ощутил, осознал утрату, но ещё не понял, диагноз это или приговор? Как пойдёт регенерация, и пойдёт ли? Он вслушивается в себя: ищет малейшие поводы для надежды, гонит прочь тоску и ужас. Смерть близко, а ещё ближе тот незримый, кто беседовал с Ромигой в круге. Теперь он помалкивает, смотрит. И посылает сновидения, из-за которых нав бодрствует, пока это в его силах.

Ромига печалился, что на Голкья перестал видеть сны? Ну, на тебе, пожалуйста! Первая Война глазами проигравшей стороны: в красках и звуках, во всей полноте ощущений и чувств.

Тот, кто делится с Ромигой воспоминаниями — или рисует для него картины — был тогда молод, горяч и наивен, отчаянно любопытен, радостно открыт миру. Светлый выродок любил и был любим. Он потерял… Наверное, всех. Ромига понимает, что в своём нынешнем состоянии не выдержит долгой бессонницы, и загородиться от врага ему нечем. Значит, его ждут подробности: много-много тошнотворных подробностей чужой жизни и чужих смертей. Ромигины предки убивали светлых тварей с размахом и выдумкой, те не оставались в долгу. Светлые как бы не понимали, за что их так? Снова и снова пытались договориться, надеялись на компромисс… Какой компромисс с теми, кто разрушил родной мир Нави!? Только уничтожение! Тьма забрала себе Землю, но ничего не забыла, не простила. Ромига вырос на этом… А молоденький асур жил себе счастливо! Слыхом не слыхал ни о каких навах, пока те не ворвались из ниоткуда в его прекрасный, уютный мир, не начали жечь, резать, подвергать его сородичей жесточайшим пыткам и казням. Кто бы ни ударил первым в Первой Войне, асура никто не спрашивал, желает ли он в эти жернова. Он не желал! Однако вырос в одного из тех врагов, кого навы искренне чтили красивой смертью. И стал одним из немногих, кому хватило могущества — выжить, хитрости — скрыться. Каким ветром недобитого асура занесло на Голкья? Ромига не уверен, что хочет это знать, а главное, не понимает, зачем Светлый вылез из схрона? Зачем полощет мозги мимохожему наву? Поймать бы гада и упокоить!