Направленный взрыв - Фридрих Незнанский

Но что-то я опять в политику суюсь, а мое дело маленькое, полковничье. Мое дело — как можно меньше вываляться в дерьме, вот для меня задача номер один…

Из Афганистана за мной прибыл майор Коган. Несмотря на то, что советские войска выведены из Афганистана, майор Коган находился там в составе международной миссии Красного Креста. В Германию он прилетел якобы за партией гуманитарной помощи для афганских детей, хотя почему «якобы»? Майор Коган действительно вместе с двумя испанцами на протяжении двух дней руководил погрузкой транспортного самолета с красным крестом на борту. В самолет грузили тюки с одеялами, муку в мешках, детское питание и ящики с пепси-колой.

Однако гуманитарная помощь была лишь прикрытием. Майор Коган был ширмой, маскировавшей мой вояж в Афганистан.

Мы коротко обсудили некоторые подробности предстоящего передвижения к пакистанской границе, я переоделся в гражданскую одежду. Нацепил на рукав белой рубашки красный крест и кое-как втиснулся в наполненное брюхо воздушного транспортника.

Вагин мне предложил на выбор несколько документов, я выбрал удостоверение военного врача, куда оперативно тиснули мою фотографию…

Через несколько часов лета мы были в Кабульском аэропорту. Кабул мне показался по-прежнему в руинах, почти как пять лет назад, когда я был здесь в командировке. Однако уже во множестве появились вывески «Хонда», «Шарп», открылись немецкие и французские магазины — это мы видели, когда ехали из аэропорта в автобусе в миссию Красного Креста.

Миссия была одноэтажным длинным домом, похожим на сарай, прятавшимся на окраине Кабула за высоким, трехметровым, забором. Не доезжая миссии, я наткнулся глазами на маячивший на холме «домик Варенникова», над которым теперь развевался флаг Афганистана. Кто теперь обитает в нем: Ахмад Шах или обосновался Ага Хан? Гражданская война в Афганистане то затухает, то снова разгорается…

Группировки Ахмад Шаха против формирований Ага Хана. Моджахеды из группы Массу да Джамийат-и-Ислами — против них обоих.

В миссии Красного Креста мы с Коганом пересели из автобуса в кузов грузовика, доверху набитый матрасами и спальными мешками, а также мешками с мукой. Машина уходила в Джелалабад и дальше, к пакистанской границе. Грузовик сопровождали всего три моджахеда, один из которых прекрасно говорил по-русски. Русскоговорящий афганец был в огромной черной чалме, широченных зеленых штанах, его грудь крест-накрест была перепоясана лентами малокалиберного пулемета.

Сопровождение ехало впереди грузовика на советском БМП без номера с нарисованным афганским флагом на борту. Видимо, БМП был трофейный.

Моджахеда, что говорил по-русски, звали Сабех. Несмотря на то, что когда-то он учился в Советском Союзе, в Московском университете, он совсем не по-доброму смотрел на нас с Коганом своими угольно-черными глазами и не был разговорчив, в отличие от шофера грузовика. Тот нам что-то быстро и гортанно говорил, показывая на подернутую дымкой полосу горизонта.

Сабех перевел слова шофера. А именно: после Джелалабада он не собирается никуда сворачивать с единственной дороги, ведущей к пакистанской границе и дальше, в Пакистан. Там еще остались минные поля, до которых никому нет дела. Коган забеспокоился и стал убеждать Сабеха, что нам нужно «доставить» одеяла и муку по назначению, а значит, придется свернуть немного в сторону, не доезжая границы. Сабех согласно кивнул и, отчаянно жестикулируя, стал кричать на шофера, оскаливая зубы и сверкая белками угольных глаз.

Мы забрались в кузов, закутались в спальные мешки, спасаясь от пыли, и наш гуманитарный «поезд» тронулся в путь.

До Джелалабада дорога была отличная, потом мы свернули в сторону по едва заметной колее. Вокруг возвышались унылые склоны гор, на которых то здесь, то там стояли черные от копоти и в пятнах ржавчины наши БТР-70.

В маленьких речушках замерли остовы грузовиков, в кабинах которых плескалась вода. Советская интервенция закончена, но следы от прошедших боев сохранятся еще на долгие десятилетия…

За окном собиралось светать. Я и не заметил, как пролетело время.

«Да, этот полковник Васин не промах, — размышлял я. — Надо бы дать эту рукопись какому-нибудь психологу, чтобы он, подключив свои компьютеры, свою интуицию и опыт, сказал, как хотя бы приблизительно обстоит дело с правдивостью записок полковника… По стилю, по слогу, по ходу мыслей и повествования кое-что можно определить…»

Я читал долго. Ведь уже поздний зимний рассвет, а будто мгновенно пролетело время; я перечитывал по нескольку раз одно и то же и пытался стать на место психолога. И по-прежнему верилось и не верилось одновременно. Неплохо было бы иметь хоть какую-то информацию по Васину из военной разведки, но военные разведчики вряд ли захотят поделиться ею. И я все больше и больше склонялся к мысли, что жениху Таниному не жить, если хоть доля правды в этой рукописи есть и если она вдруг попадет в чьи-нибудь заинтересованные руки.

Да, все-таки я немного подлец, что забросил «Записки полковника Васина» себе в стол и забыл.

Я поднялся из-за стола, потянулся, сладко зевнув. Подошел к окну, за которым противно, по-зимнему рассвело. Бр-р-р!

Интересно, где сейчас Левин — блудный кот, ведь наверняка тоже не спит.

Я вышел в пустой коридор, в конце которого увидел Левина. Мой стажер, глубокомысленно нахмурившись и кусая крепко сжатый кулак, шел мне навстречу. Наверняка наш Мегрэ разгадывает убийство Сельдина. Я хотел было окликнуть Левина, который по-прежнему не замечал меня, как тут из моего кабинета послышался надрывный писк телефона. Я бросился в кабинет:

— Турецкий слушает!

— Александр Борисович, на выезд. Я знаю, ваше дежурство заканчивается, заступает другой следователь прокуратуры. Но на место происшествия уже выехала группа Грязнова. Я сейчас пришлю за вами машину.

— Да говори толком, коротко и ясно: что и где? При чем тут: заканчивается — не закончилось, что за церемонии?!

— Только что приняли телефонограмму, — хрипел телефон голосом Хоменко, нашего майора-украинца с крайне деликатными для сотрудника МУРа манерами. — Взрыв в Лосином острове, случай может оказаться серьезным… Вячеслава Грязнова мы застали дома. А вас, Александр Борисович, не знаю, стоило ли беспокоить…

— Стоит! Еду! Высылай машину на Новокузнецкую. — Я положил трубку на рычаг и вышел из кабинета, на ходу окликнув Левина.

— Что! Едем? К Сельдину?! — обрадованно закричал мой стажер, подбегая ко мне.

— Нет, в Лосином острове что-то рвануло.

— Есть трупы? — Глаза Левина заблестели.

— Быстро ты полюбил трупы, как я погляжу, — усмехнулся я, обернувшись на Левина, едва поспевавшего за мной. Мы оба бежали по коридору следственной части Мосгорпрокуратуры.

2. Лосиный остров

Слава Грязнов был уже на месте взрыва и сейчас шарил по кустам. Ночью выпал легкий снежок, который на месте происшествия, естественно, отсутствовал. Чернело круглое пятно диаметром метров двадцать пять, пятно пожухлой бурой травы. А в середине круга лежало тело, накрытое с головой черной полиэтиленовой пленкой.

Мне эта картина напомнила круги инопланетян, которые, как считалось, они оставляли на полях Великобритании. Однако в нашем случае поработали явно не инопланетяне.

Мы с Левиным подошли к черному прямоугольнику полиэтилена, я откинул его, перед нами предстала безрадостная картина: неестественно повернутое вбок — явный признак перелома шейных позвонков — обезображенное лицо, залитое бурой кровью, а вместо груди и живота зиял огромный провал, покрытый спекшейся кровью, из провала белели обломки ребер.

Я закрыл труп полиэтиленом.

— Грязнов! Славик!

Но Славик не отозвался. Лишь несколько милиционеров из оцепления с любопытством посмотрели на меня. Я подошел к одному из сержантов и спросил, где свидетели, о которых сообщалось в телефонограмме. Сержант пожал плечами, а потом, словно оправдываясь, протянул:

— Да какие они свидетели… — Милиционер сокрушенно махнул рукой.

Из кустов показался Грязнов, направлявшийся в мою сторону. Лицо его было озабоченным.

— Что удалось установить?

Грязнов подошел ко мне и, пригладив рыжие вихры на макушке, глубоко выдохнул:

— Сейчас оперативники прочешут местность, допросим женщину, которую вызвала милиция…

Я оглянулся и увидел неподалеку маленькую, сгорбленную женщину, сидящую рядом с сержантом милиции на поваленном дереве.

— А что свидетели? — спросил я у Грязнова.

— Дохлый номер, — вздохнул Слава.