Направленный взрыв - Фридрих Незнанский

Никогда! Никогда еще Вагин со мной так не разговаривал! Я чувствовал в его словах почти полную откровенность, и это было для меня дико; дико, нелепо и смешно слышать, как этот большой генерал, чуть ли не хвастаясь, говорил о продаже ядерного оружия «на сторону», словно о краже бутылки водки из немецкого магазина. Некоторые наши младшие офицеры, когда им не хватало выпить, не гнушались тем, чтобы стащить у пышнотелой хозяйки маленького магазинчика бутылку спиртного. Вот и Вагин напоминал сейчас такого подвыпившего офицерика, которому кореша кричат победоносное «ура!», завидев принесенную водку.

— Насколько я понимаю, Алексей Викторович, эту операцию разрабатывали лично вы? — спросил я.

— Совершенно точно. А следовательно, Владимир Федорович, вам не о чем беспокоиться. Капитан корабля — очень надежный человек — не подведет. Впрочем, так же как не подведете вы, отправившись через Афганистан в Пакистан…

Я прервал чтение и задумался. Слишком все это смахивает на правду, но до конца в эти армейские игры все же не верилось. Краем уха я слышал, что там, в ЗГВ, много всяких темных дел творится, но в ЗГВ имеется своя военная прокуратура, при чем тут Москва… А не хотелось ли этому полковнику Васину для красного словца сгустить краски, выставив себя полугероем-полужертвой? К сожалению или к счастью, в «Записках» никаких письменных доказательств, даже намеков хоть на какие-нибудь документы нет. А фантазировать каждый волен, в том числе и помощник командующего группой войск… Но все же чем-то меня это задело. Может быть, какой-то своей простотой и банальностью: действительно, повезут ракеты морем и перегрузят в назначенном месте на какое-нибудь корыто под панамским флагом.

Да, задала Танюша задачу: выискать чуть ли не повод для возбуждения уголовного дела в этих страницах, напечатанных неопытной рукой на новенькой немецкой электронной пишущей машинке…

Вскоре в Мосгорпрокуратуре появился Левин, довольный и счастливый. Доложил, что съел чуть ли не десяток сосисок и бутерброд с икрой в милицейской столовой по случаю своего первого дня дежурства. Потом мой стажер стал приставать с различными глупостями, видимо, хотел показать свое служебное рвение. Предлагал установить наружное наблюдение за домом Сельдина, а вдруг кто еще раз наведается, чтобы стереть отпечатки пальцев на зеркалах в квартире?

Я лишь скривил физиономию и ничего не ответил на подобный детский лепет. Предложил Левину отдохнуть, но он отказался, сказав, что сходит в кабинет криминалистики к Моисееву, попробует немного «размять» в разговоре с ним дело об убийстве генерала Сельдина.

Наивный. Ну да пусть делает, что ему интересно. Я тоже когда-то на своем первом дежурстве глаз не сомкнул, Левин, как и я когда-то, сейчас чуть ли не дрожит от предвкушения, что ему повезет, и он, благодаря своей институтски-железной логике и врожденной интуиции, расколет, как орех, это убийство Сельдина.

Блажен, кто верует… Я же снова погрузился в рукопись, бросив взгляд на телефонный аппарат. Телефон молчал. К моему счастью, пока дежурный следователь не требовался. И с Петровки мне не звонили.

— А если я отказываюсь? Если не полечу в Афганистан?

— Тогда я передаю вас в руки контрразведки, а «особисты» нечаянно могут вам и навредить… Пристрелить, например, при попытке оказать сопротивление, — мягко и ласково улыбаясь, сказал Вагин. — Так что я об этом не беспокоюсь… Беспокоиться должны вы, как бы не вызвать излишних подозрений в Афганистане. Все-таки там неспокойно. К тому же вам нужно будет объяснить двухдневное свое отсутствие. Ну да эту версию вы проработаете с одним майором, который специально вас дожидается, чтобы обсудить подробности командировки к пакистанской границе…

— К чему такие сложности, Алексей Викторович? Может быть, лучше пригласите вашего Салима, или как там его, прямо сюда, в Дрезден, предположим. И сами с глазу на глаз с ним все обсудите, — предпринял я последнюю попытку избежать участия в этой чудовищной акции.

Вагин лишь криво усмехнулся, и мы повернули обратно по гаревой дорожке, по которой изредка проносились белки, пересекая нам путь.

— Лучше это объясните, дорогой мой Владимир Федорович, нашей контрразведке. Ступайте к ним и доложите, что вы боитесь и не хотите отправляться в Пакистан. Я почти что под колпаком…

— У Мюллера, — добавил я почему-то.

— Нет, не у Мюллера, а у президентских спецслужб, с которыми я никак пока не могу найти общий язык. И еще не совсем понятно, в какую сторону там, в Москве, будет дуть ветер. А время не терпит. Вот уже совсем скоро нашей ноги не будет в Германии. А я хочу обеспечить себе достойную старость…

— Но это же миллионы долларов! Зачем вам столько на вашу старость?! — воскликнул я.

— А вот это уже совсем не ваше дело, товарищ полковник. Мне и моим друзьям нужно много, очень много, более чем много!.. Может быть, наше благотворительное общество хочет построить город для… для хороших людей. Или миллионы нужны для строительства домов отставникам. — Вагин посуровел и плотно сжал и без того тонкие губы.

Я понял, что речь тут идет ни о какой не о старости, да и не об отставниках тоже. За генералом Вагиным стоит кто-то еще, и причем гораздо более крупная фигура…

Денек подумав, я взвесил все «за» и «против»: что будет, если я подам, предположим, рапорт об увольнении из Вооруженных Сил, — ой, что будет! На меня навесят всех собак, на меня спишут все разворованное! И никакого трибунала не состоится, меня просто пристрелят, как выразился Вагин, при попытке оказать сопротивление…

А если я соглашусь и дальше выполнять грязные поручения Вагина? Что произойдет дальше, я не знал. Я понимал лишь одно, что в дальнейшем надо будет как-то выпутаться из всей этой аферы и необходимо, в конце концов, не допустить, чтобы афера эта осуществилась…

Затеряться среди «бездорожья и разгильдяйства», устроенного Западной группой войск в Германии, есть чему.

Несмотря на все контрольно-ревизионные комиссии из Генштаба, несмотря на многочисленные проверочные группы, вполне можно кое-что «забыть», потерять или просто «продать» за символическую цену: мы, русские, построили в Германии 777 военных городков, 5269 складов и баз, 3422 учебных центра и полигона, 47 аэродромов!..

У нас в Германии 20 тысяч квартир! В Тюрингии построено 35 военных городков, в земле Бранденбург подготавливается к выставлению на торги 31 городок: Недлиц, Требблин, Бернау… Да всего не перечислишь. В земле Саксония-Анхальт — 20 городков. В Мекленбург-Предпомерании — 6 городков.

Голова идет кругом от подобных цифр.

А статс-секретарь министерства финансов ФРГ господин Картенс настаивает на смехотворной цифре — 10 миллиардов марок за все про все!

Но всем этим занимается Управление реализации собственности Министерства обороны СССР. Я же к этому причастен всего лишь боком, хотя, к великому моему сожалению, хоть боком, но причастен… Я конкретно участвую в подготовке к торгам всего лишь некоторых объектов. Не без моего участия достаточно благополучно в марте покинула Германию 207-я мотострелковая дивизия, благополучно, еще раз подчеркиваю, оставив свои городки в Стендале, которые пойдут на торги уже без меня, я всего лишь осуществил детальную подготовку к торгам.

В июне 12-я танковая и 27-я мотострелковая ушли из Нойруппина и Галле, там, правда, вопрос с торгами пока не решен…

Все мы оставили: дома, казармы, парки боевых машин — все осталось… и нет покупателя! Но это уже политика, с отсутствием «покупателя», а политика — не моя сфера, уж увольте.

В августе планируется четвертое заседание совместной советско-германской комиссии, на которой будет все решено, в том числе и что делать с пустующими квартирами в Галле и Нойруппине.

Кажется, будто вчера, 12 октября 1990 года, в Бонне был подписан договор между ФРГ и СССР об условиях временного пребывания и планомерного вывода советских войск с территории Федеративной Республики Германии, совсем незаметно пролетели месяцы лихорадочной подготовки к выводу войск, но главное не это. Михаил Горбачев оценивал в 1990 году нашу недвижимость в 30 миллиардов марок, а теперь нам суют 10 — и будьте довольны, русиш швайн. А если бы мы на переговорах поднажали, то немцы с радостью выложили бы нам не 30, а 130, даже 300 миллиардов, только уходите, милые «оккупанты».

Но что-то я опять в политику суюсь, а мое дело маленькое, полковничье. Мое дело — как можно меньше вываляться в дерьме, вот для меня задача номер один…