Дважды кажется окажется - Елена Николаевна Рыкова

Ша не печалился о смерти Друга. Девочки, оттаяв, нырнули в жилище и тихо сидели там.

– Приведи в мой город людей, – приказал я человеку. – За это я сотворю тебе одежду. Будешь моим жрецом.

7

Вскоре город был населён. Люди нашли источник, возделали землю, развели скот. Они пригнали овец, и овцы, перемещаясь, поднимали вокруг себя пыль подобно песчаной буре. Я создавал людям орудия труда, жилища и одежду, и они почитали меня. Я научился питаться их радостью.

Они показали, как делать из глины кирпичи, и дома, которые я продолжал создавать (это стало любимым занятием), приобрели другую форму. Теперь у них появились углы и прямые линии. Один из людей, Урук, подал идею: прокопать к возделанной земле канавы, по которым потечёт из подземного источника вода. Три месяца работали мы с ним и его семьёй, и скоро вода текла не только к полям, но и по улицам моего города. Людям нужна вода. Из неё они берут силы, как я из них.

Я полюбил сидеть на круглой площади. Рассказывал людям истории, которых знал тысячи, а они слушали. Несли фрукты и овощи. Мне не нужна еда, но я принимал дары: благодарность давала силы.

Слуги забыли, что такое голод: я давал им щедрые куски. Люди с моей помощью возделывали земли, охотились и тоже жили сытно. Настолько, что у них появилось свободное время. Они начали рисовать.

Сначала изображения были примитивными: круги, кресты, звёзды. Они складывались в орнаменты. Позже из этих рисунков стали получаться фигуры. Любимым сюжетом был я, мой крокодил и ястреб, девочки. Люди рисовали на стенах, на полах и на сводах жилищ. Самые умелые раскрашивали посуду, вставляя в глину блестящие камушки на место змеиных глаз.

Всё это не нравилось Ша: он носил теперь белые одежды, но лицом был тёмен по-прежнему. Он говорил, что люди забывают, что я их Бог.

– Бог должен быть кровавым, – шептал он шепелявым ртом, так как голос к старости почти ушёл из него. – Бог должен требовать жертв. Они должны бояться тебя, и тогда ты станешь великим.

Я слушал его молча. Я мог сжечь и его, и всех обитателей города. Мог обрушиться на них карающим пламенем, убить скот, отобрать детей, сжечь урожай и разрушить дома. Я мог сделать так, чтобы меня боялись. Но я хотел сидеть на площади и рассказывать сказки. Мне было дорого то, что я создал. Ибо, оборачиваясь назад и глядя вперёд, никогда я не был так счастлив.

Ша жил в большом зиккурате – как называли люди мои ступенчатые дома, – ел вдоволь, имел десять жён и много одежды. Но не простил людей за своё нищее прошлое. Теперь он не любил их ещё сильнее.

Как червяк точит здоровое дерево, так и власть точит душу человека, и она становится проеденной и пустой.

8

К Москови прибыли рано утром. Тело Цабрана сидело у окна за столиком, повернув голову вбок. Мальчик из своей тюрьмы смотрел на мелькающие пейзажи.

Он никогда не был в Москови, только слышал, что столица стоит на семи холмах и пяти морях. Они слишком мало общались с Мартой – сестра не успела рассказать ему, какой этот город по ту сторону. Сказала только, что там он называется Москва.

Поезд поворачивал на мост, чьи тонкие жучьи лапки уходили в воду. Город стоял в утренней дымке. Улицы прорезали его, как ручейки талый снег, ранние почтовые катера бороздили воду, оставляли пенные хвосты. Вода была всюду – синяя, тёмная, совсем другого оттенка, чем море в Агаресе. Пешеходные и сухопутные улицы карабкались на холмы, которые возвышались над городом огромными буквами «Л» – Цабран насчитал четыре возвышенности, остальное тонуло в тумане.

В холмах были прорыты глубокие ниши, украшенные барельефами и башенками. Под встроенными в природные скалы замками торчали разноцветные крыши обычных домов – серые, зелёные, красные.

Поезд вывернулся длинной гусеницей, и город ушёл вбок. Теперь в окно их купе было видно только море, одно из пяти, окружавших Московь.

– Впечатляет, не правда ли? – спросил у него старик.

Состав сбавил ход, заскрежетал. Цабран представил, как из-под колёс сейчас выползает пар и клубится вниз, чтобы повиснуть над водой.

Вокзал жил утренней жизнью. Над широким зданием размашисто висели пузатые буквы. Пассажиры с вмятинами от подушек на небритых щеках вываливались из вагонов, таща за собой чемоданы.

Витрина киоска «Пресса» пестрела заголовками: «В Крыму древний Медведь поднялся из воды», «Сенсация: пробуждение ифрита», «Восстание Медведя: что это было и чего ждать дальше?».

Бросились врассыпную носильщики. Юркой цокающей поступью, немного наискосок, торопились к вновь прибывшим бездомные собаки в надежде на кусок.

9

На привокзальной площади лежал рваный туман. Оплёванная брусчатка была еле видна под вчерашним мусором. Скребли мётлами дворники-мариды. Этот звук, похожий на дыхание умирающего, плыл по переулкам.

Величие города, представшего Цабрану из поезда, смазалось хрустящими под ногами бумажками и облезлыми фасадами. Московь была прекрасна со стороны, а изнутри – меж жерновов и шестерёнок – являла собой унылое зрелище.

Они остановились у киоска, и Ахвал купил мальчику булочку с изюмом. Заспанная продавщица куталась в расходящуюся на груди вязаную кофту, оттягивала рукава, чтобы спрятать пальцы. От стаканчика поднимался пар, соединяясь с туманом. Тело Цабрана глотало чай и жевало булку, уставившись в стену. Поверх дыр в штукатурке (до своего нынешнего зелёного здание было жёлтым) шла надпись: «Цинизм – защита». И ниже: «Сентиментальность – надежда».

Горячую книгу Цабран положил на прикроватный столик: с наступлением утра страницы стали пустыми. Ему не терпелось снова взяться за чтение. Мальчик то и дело оглядывался на книгу, проводил по холодной обложке, вспоминая ночной жар и красочные картины. Никогда его так не тянуло читать.

Площадь осталась позади, они свернули в один из переулков. Их обогнал косматый старик в рубашке, воротничок которой свисал серым трупиком с обеих сторон его гусиной шеи. Уперев плечо в замусоленную верёвку, старик тянул по переулку телегу с окосевшими колёсами, на которой стояла лодка.

Узкую улочку пересекла вода: Цабран услышал запах гнили и крики птиц. На углу обнаружилась трамвайная остановка. Ахвал изучил расписание на качающейся картонке.

– Наш сорок пятый «А» будет через шесть минут. – Он глянул на циферблат башни на том берегу. – Сядь, подожди.

Тело Цабрана послушно опустилось на хлипкую скамейку. Ахвал присел рядом. Было по-утреннему зябко, с воды обдувало злым ветром. Чайка с драным хвостом, поймав воздушный поток, парила на одном месте. Клюв у неё был