Попал по собственному желанию - Данил Коган

с грядки, как я подсознательно ожидал. На стол поставили огромную деревянную миску с густой похлёбкой или рагу. Не знаю точно. К этому изумительно пахнущему блюду прилагался… ну, наверное, салат, политый каким-то замысловатым соусом и кувшин пива. Также сбоку, на подносе, лежал нарезанный ломтями сыр и, примерно, полбуханки серого ноздреватого хлеба.

Максимус сморщил внутреннее лицо и сказал: «Фу, еда из обычной трапезной». Я же, наплевав на этот пищевой снобизм, схватил понос дрожащими от жадности руками.

Под громогласное урчание желудка я приступил к своей первой трапезе в новом мире. Похлёбка была просто изумительная. Что-то похожее я ел в Чехии. Я туда катался несколько раз с целью гастрономического туризма. Куда катался? Кто я? Денис? Наверное, так. Прекратив копаться в собственной голове, я всего себя посвятил поглощению божественного хрючева.

После трапезы мне стало очень хорошо. Глаза отяжелели, и я почти мгновенно заснул. Вот проснусь, подумал я угасающим сознанием, пойду, меч заберу и на подвиги. На фига подвиги? Какой ещё меч? Проснусь, а там моя двушка на Петроградке. Потолки три с половиной… На этой мысли я отключился.

Я зря думал, очнувшись в госпитале, что теперь всё пойдёт как по маслу. Встану, мол, с кроваток. Заведу себе эльфийско-оркский гарем. Быстренько выучу магию. Ну и императором стану, как без этого! Помнится даже у какого-то вшивого великана из фэнтези гарем был. В семь красоток. Или пять.

Но новая реальность поначалу принесла мне лишь боль и страдания.

Приступы не прекратились. Я сгорал в пламени золотистой пневмы и возрождался заново, после вмешательства Кассандры. Мысли и воспоминания в моей голове перемешались, и я с трудом осознавал, кто же я такой. Несколько раз, во время приступов, я думал, что сдохну. Вот тебе и гарем с императорским троном. Раскатал губу Дениска. Такой себе был бы конец истории.

Периоды припадков сменялись перерывами, в которые я чувствовал себя более или менее нормально. Новый мир крутился вокруг моей больничной койки безразличный и молчаливый. Оставляя мне только возможность созерцания серого каменного потолка, на котором я знал уже каждую трещину. Думаю, я вполне мог сойти с ума от боли. Или потерять себя при совмещении памяти. Или моя душа могла «сгореть» от избытка пневмы.

Но я выжил.

Однажды, спустя две недели моего пребывания в обители Молчаливых Сестёр, я проснулся утром и обнаружил, что всё закончилось. Вернее, у меня откуда-то появилась чёткая уверенность в этом. Я кристально ясно соображал. Память двух людей из разных миров, наконец, сплавилась в одно целое. Я чувствовал духовную энергию своего тела, но она больше не причиняла мне боли. Только ровно, в один ритм с сердцем, пульсировала где-то внутри.

Я встал с кровати. Никакого головокружения. Никакой слабости. Нет, я чувствовал, что мышцы моего нового тела слегка одрябли, но понимал, — это поправимо.

Откуда-то слева вынырнула сестра Кассандра. Она всё это время была моим бессменным спутником и ангелом-хранителем. Собственно, если бы не она, я бы, скорее всего, не выжил.

Хотя… Думаю, Молчаливые Сёстры не дали бы духовному пламени сжечь меня, в любом случае.

— Ты. В порядке. — показала Кассандра.

— Да. Я чувствую себя… Заново родившимся!

— Ты. Иди за мной! Я должна отвести тебя к алтарю.

Кажется я начинаю все лучше понимать ее жесты.

— Идти за тобой? — Кивок. — И ты отведёшь меня к алтарю? — Ещё один кивок. Веди же меня «безумная девица»!

Кассандра подошла ко мне вплотную, так что рассмотрел длинные, прямые ресницы. И цвет радужки. Глаза были ярко-зелёными, цвета свежей листвы. Встав на цыпочки, она оттянула мне веко. Глаз автоматически закатился вверх. Она отпустила меня, отряхнула руки. Кивнула собственным мыслям и, повернувшись ко мне спиной, устремилась на выход из госпиталя.

Я, пожав могучими плечами, последовал за ней. Скорее всего, ей не понравилась моя цитата из Высоцкого.

Ну, простите. Привыкайте, ребята.

Пока мы шли по монастырю, я пытался понять, что же во мне изменилось. Кто я теперь? Вывод однозначен. Я — Денис Щербинин. С памятью Максимуса Доримеда, в основном.

Мои жизненные установки, некоторые привычки, загоны и тараканы… В общем, моя личность осталась со мной. Личность человека — не память как таковая. А наработанные паттерны поведения и некоторые психологические установки. От Максимуса в этом смысле не осталось ничего. От Дениса многое. Это был, конечно, не идеальный расклад. Наверняка моя взращённая в двадцатом земном веке личность вообще не подходила для жизни в этой самой империи. Но сданные карты надо не обсуждать. А играть ими.

Монастырь был величественным, монументальным строением. И, судя по расходящимся повсюду трещинам и стёршемуся камню, очень древним. Потолки во внутренних помещениях тонули во мраке, возносясь на недосягаемую взгляду высоту. В архитектуре монастыря было что-то от готики, но в то же время отовсюду проглядывало что-то чуждое, незнакомое. В галереях, по которым мы шли не было никаких изображений, фресок, резьбы или фигурных элементов. Всё очень строгое, простое. Только прямые линии и острые углы. Голая геометрия, без украшательств. Собственно, о готике напоминали только высокие потолки и стрельчатые арки проходов.

Мы пересекли три галереи и вышли на солнечный свет во внутренний двор. Я даже замер на миг, подставив лицо солнечным лучам. Так приятно было после постоянного сумрака госпиталя снова увидеть солнце. Небольшое красноватое светило находилось в зените. Было тепло. Пахло степным разнотравьем, летом, почему-то свежим снегом и немного дёгтем.

Сестра Кассандра даже и не думала останавливаться, пришлось догонять её чуть ли не бегом. Мы свернули направо и вошли мимо распахнутых бронзовых дверей в центральный вход. В святилище.

Здесь Максимус ещё ни разу не был. Даже меч ему в прошлый раз вручали во дворе, который они с Кассандрой только что покинули. Теперь же я был допущен в святая святых.

Прямой, как стрела, коридор был покрыт фресками. Каждая стена была разбита на квадраты. Фреска в каждом квадрате посвящена одному сюжету из Святой Книги. Всего их на стенах должно было быть пятнадцать. Пятнадцать подвигов-чудес Богини, символизирующие пять главных добродетелей и десять грехов. Прямо как у нас десять заповедей.

Что характерно — убийство грехом не считалось. Богиня сама направо-налево превращала нечестивцев и еретиков в неаппетитный фарш. Что и было довольно реалистично отражено в настенной росписи.

Мы прошли мимо фресок не задерживаясь. Эти сюжеты были каноническими, и их можно было увидеть в любом храме или иллюстрированной