И все-таки это судьба (сборник) - Лариса Райт

«Я бы обиделась», – мгновенно решила Мила и, обведя взглядом присутствующих, поняла, что так поступило бы большинство дам на ее месте. Но жена Костика и не думала дуться. Скорее всего, ситуация для нее была привычной. Она радостно поблагодарила и помчалась приводить себя в порядок. Мила раз и навсегда вычеркнула типаж Константина из возможных кандидатов себе в мужья.

– Это все потому, что нормальных мужиков не осталось, – говорила она маме, когда та в очередной раз заводила песню о дочкином одиночестве. Милу такие разговоры давно не раздражали. Понятны ведь мамины страхи. Дочь одинока – значит, не устроена. И неважно, что карьера удачна. Не в деньгах счастье. Нужен мужчина. И постоянный. И желательно, чтобы законный. Да и с внуками надо спешить. Хочется же понянчить. А возраст-то к семидесяти приближается. Но, с другой стороны, должна ведь она понимать, что абы за кого Мила выскочить не может. Мила тоже не девочка. Она разбирается, размышляет, прикидывает. Но мама с ней не согласна. Дело вовсе не в отсутствии мужчин.

– Нет, – сообщает она дочери, – это все потому, что ты не желаешь ни под кого подстраиваться.

– А почему я должна это делать?! Мама, мне почти сорок лет. Пусть под меня подстраиваются.

– Дочь, я надеюсь, что, если все образуется, твоему мужу все-таки будет не двадцать?

– Мам! О чем ты говоришь?! Конечно нет!

– Значит, приблизительно твоего возраста?

– Ну, наверное…

– Тогда ему определенно тоже будет непросто подстраиваться. Мила, брак – это сплошной компромисс.

– Почти как бизнес.

– Вот именно!

– Мам, а ты не думаешь, что бизнеса мне хватает выше крыши. Вот где надо изворачиваться, подгонять контракты, обсуждать условия. Я не хочу так в личной жизни. Мне нравится играть по своим правилам, а не подстраиваться под чужие.

– Ты просто никогда никого не любила.

– Мам!

– Хорошо, Геннадий не в счет. Но уже столько воды утекло!

Гена. Геночка. Генка Жигалкин. Первая и последняя Милкина любовь. Красивый умный парень с так необыкновенно ему подходящей яркой фамилией. Генка всегда спешил. Быстро говорил, быстро ходил, почти бежал, быстро принимал решения. Генка спешил жить. Они познакомились в институте. Милка не могла взять в толк, как такую энергичную, неуемную личность занесло на экономический. Экономика – это усидчивость, рассудительность, спокойствие. А Генка был бурей, метеором, вихрем. Но учился хорошо. Ему все давалось легко от природы. О таких говорят «поцелованный Богом». Наверное, так и было. Генка рос в хорошей, обеспеченной семье. Оба родителя занимали какие-то высокие должности в разных министерствах. Единственного сына баловали заграничными шмотками и редкими нотациями. Но при этом Генка умудрился не испортиться. Воспитывала его в основном бабушка, тоже не чаявшая души во внуке, однако сумевшая дать ему правильные жизненные ориентиры. Генка был добрым и отзывчивым, происхождением своим не кичился и к обладанию жизненными благами относился философски. Сегодня есть – завтра нет. И вообще, это все родительское. Я к нему отношения не имею. Гордиться мне пока нечем. Школу Генка окончил с золотой медалью. В институт поступил без всякой протекции, хотя ее легко могли бы оказать. На курсе сразу сделался старостой и мечтой практически всех девчонок. Высокий, голубоглазый, всегда улыбающийся Жигалкин играл на гитаре, давал списывать лекции, а на семинарах блистал эрудицией.

– Далеко пойдет, – говорили во всеуслышание преподаватели, и очередь Генкиных почитательниц увеличивалась с каждым днем.

Почему он выбрал Милу? Скорее всего потому, что она в очереди не стояла. Экономика на тот момент интересовала ее гораздо больше любви. К тому же в случае с Генкой она как-то инстинктивно понимала, что ловить нечего. Если в очереди томились первые красавицы курса, то что там делать Миле? Она была вполне симпатичной, милая Мила, но без изюминки. Во всяком случае, ей так казалось. Вот пройдет она по улице, на нее обратят внимание. А почему бы и нет? Молоденькая, хорошенькая. Юбка короткая, ножки стройные. И даже вслед обернутся. Но вот так, чтобы надолго запомнить и грезить по ночам, – это вряд ли. Ноги стройные, но не слишком длинные, округлости невыразительные, черты лица мелковаты, волосы хоть и подпрыгивают в модной стрижке, но, если присмотреться, то какие-то жиденькие и тускловатые. Краситься тогда не разрешали родители.

– Последнее аммиаком сожжешь, – сердилась мама, как только Мила заводила речь о только что пришедшем с Запада мелировании.

– Сейчас краски другие, – пыталась спорить она.

– Другие не другие, а один вред от них. Вот я никогда не красилась и ничуть не жалею.

Мила только вздыхала. Конечно, маме жалеть не о чем. Всю жизнь ходила с буйной каштановой гривой. То бабетту на макушке соорудит, то конский хвост, то лентой волосы перехватит. И несет свою гордость с величавым видом. Зачем такое красить? Даже теперь, когда матери далеко за сорок, ей вслед оборачиваются. Толстенная коса до пояса – и ни одного седого волоса. Можно вести разговоры о вреде аммиака, ни о чем не жалея. А вот Миле есть о чем жалеть. У нее волосы папины – тонкие и ломкие. Она школу окончила – постриглась первым делом. Мóчи не было с крысиными хвостиками по улице бегать. А иначе ее косицы и назвать нельзя, веревочки какие-то болтаются, открывая взору розовый младенческий затылок. Прическа в стиле Мирей Матье смотрелась куда лучше. Волосы держали форму, удачно прикрывали скулы, придавая узкому, вытянутому лицу девушки более пикантное выражение. И все-таки даже со стрижкой Мила не казалась себе привлекательной. Бросить взгляд можно, но так, чтобы влюбиться по-настоящему, это как-то сомнительно.

А вот Генка влюбился. И бросился в стремительную атаку. Ухаживал так, словно у него не было запаса времени. Каждый день какой-нибудь сюрприз. То разбудит, постучавшись в окно квартиры. Шестой этаж без балкона. Стоит себе в строительной люльке, хохочет над Милиным удивлением. Улыбка уверенная, глаза блестят, а в руках охапка ромашек.

– Милые, правда? – только и спрашивает. Бросает букет к Милиным ногам и машет куда-то вниз: – Опускай!

То билеты достанет на жутко интересный концерт. Сначала на Челентано Милу водил. Она сидела как завороженная и во все глаза смотрела на известного итальянца, которого и мечтать не могла увидеть вживую. Потом до хрипоты спорили, в каком фильме актеру роль удалась больше других. Мила, конечно, стояла на «Укрощении строптивого».

– Барбара и прекрасен, и ужасен одновременно. Ведь мужлан мужланом, а сколько харизмы. Такие типы симпатии не вызывают, но за него можно душу продать.