Так становятся кобелями - Рина Макошь

– Вот поражаюсь я тебе, – отец резко сменил тему, не меняя при этом тона, и потому казалось, что речь продолжает идти о делах «ФуллСервиса», – вот ты мой сын, а ведешь дела совсем не так, как я.

– Пап, давай не начинай, а? – тут же ощетинился Олег, принимая оборонительную позицию в разговоре и в душе раскаиваясь, что так легко позволил отцу увлечь себя разговором и дал ему возможность продолжить вчерашнюю баталию.

Но отец лишь примирительно махнул пухлой рукой, при этом весьма настойчиво призывая сына слушать. Он развалился на диване, которым почти никто и никогда не пользовался. Олег сидел в офисном кожаном кресле и то крутился вокруг своей оси, то ездил туда-сюда перед диваном и ни минуты не оставался на месте.

– Я вчера думал, после того как вы с Аришкой уехали и знаешь… Ты ведь дела здорово ведешь, да. Только не по-моему.

Он крякнул и почесал гладко выбритую щеку. Отец хотел еще что-то прибавить, но не мог выбрать нужные слова. Он смотрел на сына и гордился им. Это чувство гордости было таким полным, таким яростным и таким плоским, что стоило отвернутся от него, перевести взгляд, как переводят взгляд с картины, появлялось другое чувство – досады и разочарования. Сын делал все не так. Как будто специально наперекор, своим умом. И никогда не советовался с отцом.

Ущемленное самолюбие било тревогу, но маскировалось и не могло полностью поднять головы, ведь тогда так много бы пришлось признать в самом себе и перед самим собой. А он не мог.  Накануне он почти увидел в себе это, почти схватил и почти понял. Но все-таки не смог поймать за хвост эту птицу и в итоге не увидел, не схватил и не понял. И потому сейчас он искал в своей седой голове слова, которые могли бы выразить сыну сразу и гордость, и досаду, но не мог отыскать. Да и не был на это способен.

Отец несколько раз облизнул губы, взглянул на Олега и понадеялся, что сын придет ему на помощь и скажет что-то. Что угодно, возможно, даже и не то, что нужно, но что-то все-таки скажет. И Олег помог ему.

– Я знаю, пап, что если бы тебе уж сильно не нравилось, ты б уж давно выгнал меня, – он засмеялся и откатился на кресле подальше от дивана.

Домой Олег возвращался в приподнятом настроении. В его жизни снова все было хорошо, ноги немного пружинили, а рот растягивался в неосознанной улыбке. По дороге домой он созвонился со своим давним другом фотографом, с которым его в свое время свел отец, и забронировал фотосессию с лошадьми и еще дополнительную фотосессию в образе жениха и невесты недалеко от Самары у замка Гарибальди. Идея эта пришла в голову искрометно, ярко, и Олег уже представлял, как счастлива будет его Арина, когда он сообщит ей эту радостную новость.

Фотографироваться Олег не любил. Щелчки фотоаппарата, позирование, команды фотографа до бешенства раздражали, но блеск в глазах любимой стоил того, чтобы потерпеть.

Несмотря на поздний час, Арины дома не было. В СМС она написала, что по дороге с ипподрома заскочила в спортзал и будет только минут через сорок.

«Что ж, за сорок минут можно многое успеть», – решил Олег, заказал еду из ресторана и пошел с Тори на улицу: в сторону цветочного магазина.

Маленький пушистый мерзавец еще больше прежнего дергался, порыкивал на не-хозяина и всю прогулку вел себя просто отвратительно. А когда Олег в магазине цветов решил взять его на руки, так и вовсе цапнул за палец. Хорошо, что хоть челюсть у него была маловата для крепких пальцев Олега и нанести вред своему главному врагу мелкий подлец не сумел.

Встретились все около подъезда: Олег с цветами и мелкой собачонкой, Арина со спортивной сумкой, и курьер с пакетами из ресторана, – словно сговорились подойти одновременно. Невеста была румяна, весела и просто светилась от счастья. Она обнимала большой букет из орхидей, листьев эвкалипта и белых хризантем, держала под мышкой Тори и так заливисто смеялась, что Олег влюблялся в нее все больше и больше с каждой минутой.

За ужином, как бы между прочим, не глядя на Олега и подкармливая Тори со стола, Арина спросила:

– Ты с матерью не связывался?

Праздничное настроение как ветром сдуло.

– А зачем мне с ней связываться? – вопросом на вопрос отвечал Олег, чувствуя, как неприятное чувство надвигающегося скандала начинает тревожно ерзать в животе.

– Ну насчет вчерашнего, конфликт все-таки не был исчерпан, – все еще не глядя на жениха, говорила Арина, наматывая спагетти на вилку и игнорируя суровый взгляд, направленный на нее.

– Арина, по-моему, ты вмешиваешься туда, куда не следует. Мои отношения с матерью тебя никак не касаются, и поэтому давай закроем эту тему раз и навсегда.

Говорил Олег сухо, твердо и решительно. Именно таким тоном он общался на работе с теми подчиненными, которые особенно его раздражали своим непониманием элементарных вещей. И обычно это действовало безотказно.

– Ты бесчувственный эгоист, которому наплевать на других, – тут Арина наконец подняла глаза на Олега. В них не было слез, но голос дрожал. И было что-то еще в ее глазах: какая-то неизвестная Олегу невысказанность, что-то непонятное ему, в его родной и всегда понятной Арине.

Она помолчала, прежде чем продолжить.

– Ты не делаешь этого, потому что не хочешь ни помочь матери, ни услышать меня. Ты прекрасно знаешь, как я всю жизнь страдаю из-за того, что у меня мамы никогда не было. Знаешь, что Камилла для меня – вторая мама. Но тебе плевать. Ты не можешь переступить через себя и помирится с ней, ты не можешь постараться понять ее, ты не можешь постараться понять меня.

– А причем тут ты вообще? – Олег удивленно вскинул брови. – Если Камилла заменяет тебе мать, общайся с ней, будь ей дочерью. Меня только не впутывай.

Искреннее удивление и облегчение наполнили сознание Олега, но длилось это недолго. Вопреки его ожиданиям, Арина вскочила со стула и закричала с новой силой.

– Не впутывать? Ты ее сын! Мой жених! Именно ты связываешь нас! И я не могу смотреть, как она страдает! Как мучается! Может она от того и пьет, что…

Олег тоже встал, подошел к Арине и прекратил поток ее вскрикиваний, подняв правую руку, словно ученик, желающий ответить на вопрос учителя на уроке. Арина дернулась, подсознательно испугавшись удара, но быстро взяла себя в руки. Она больше не говорила.

– Так. Моя мать пьет столько, сколько я себя помню. Она испортила мне детство, и я не желаю, чтобы она портила еще и мои с тобой отношения. Поэтому запомни, – он говорил это громко, с нажимом, но