Черные молнии. Повелитель Ижоры - Александр Альбертович Егоров

из болота, как растопыренные мертвые пальцы. Из близлежащих домов эвакуировали жителей, а потом и вовсе их заколотили.

Следующей весной ямы засыпали на скорую руку – получились огромные братские могилы для утонувших кошек и крыс, – подъезды к бывшей стройке перекрыли и сделали вид, что так и было.

О наводнении вспоминали только местные, да кто их слушал? Мама Филиппа в одну ночь потеряла работу, да и сама работа потерялась: торговый центр рассыпался, словно детский конструктор, а собрать его снова за десять лет так никто и не пожелал.

Зато геймерам здесь было весело. Электричество почти везде отключили, поэтому в эфире не было помех; сигнал обычной видеосвязи не ретранслировался и распознавался еле-еле, а в подвалах не ловился совсем. Зато случайно возникший режим radio silence (так это называл старина Джек) позволял устраивать суперконференции для десятков пользователей. Здесь собирались нонконформисты со всего города. Это и вправду была иная реальность, настоящее ментальное облако, в котором барахтались восхищенные визионеры – луна-парк будущего, а может, модель грядущего мира.

Филипп уже не застал этих сказочных времен. Теперь электричество включили снова, в клубах торговали пивом, а в темных углах – и еще кое-чем. Целые залы были отданы под дансинг-холлы, где гремела музыка, а графическая модель включалась одна на всех, о чем заранее объявлялось в сети. Многих это устраивало. А в дальних, неосвещенных, залах происходили странные и заманчивые вещи.

В пятнадцать лет ты готов все отдать, чтоб только побывать там (хотя отдавать, в сущности, и нечего). Несколько раз Филипп оказывался на самом пороге запретной комнаты, и всегда его со смехом выдворяли обратно в общий зал. Он почему-то не противился – то ли потому, что к этому времени успевал напиться для смелости, то ли (как он сам уверял себя наутро) судьба готовила его для каких-то иных, великих свершений и никак не позволяла размениваться на... в общем, пока что с девчонками ему не везло. Столько попыток, и все как-то невнятно кончались.

Нынешним летом он планировал что-то с этим сделать. Даже завел себе футболку с надписью «F.B.I.: Female Body Inspector».

Крепко держась за руль, он подъехал к неприметной железной двери. Несколько минут посидел, глядя в замаскированную камеру. Дождался, пока внутри его заметят, тронул воротничок темной куртки, произнес вполголоса несколько слов. Прицепил самокат к решетке рядом с несколькими другими. Оглянулся. Взялся за дверную ручку.

Часть 3

* * *

– Всем привет, – произнес он, входя в первый зал – светлый: кирпичные стены – loft, закос под конец века, а может, просто отделывать было лень, – медитативная вьетнамская музыка (Джек не угомонился), газовое пламя в светильниках. Ленки, конечно, здесь не было. Возле барной стойки торчали какие-то парни, среди них он, как обычно, приметил знакомых (знакомые, как легко понять, могут встречаться только в светлом зале). Парни молча пили пиво: для чего другого было еще рано. Кто-то оглянулся, послал встречное приветствие. Славик, приятель, поднялся ему навстречу.

– Ничего себе дивайс, – потянулся он к филипповым очкам. – Откуда такой?

– Вчера выдали, – ответил курьер коротко. – По работе нужен.

– Ты чего теперь, на яблочных работаешь? – спросил Славик недоверчиво.

– Ага. Дегустатором.

– Дай поюзать.

– Погоди. Дело есть.

Фил достал спикер, переключил на приемник Славика. Спросил негромко:

– Смотри. Ты встречал ее в последнее время? Здесь или где-нибудь?

– Я бы с ней повстречался, будь уверен, – прошептал Славка мечтательно, прикрыв глаза от света ладонью. – Чего ты меня спрашиваешь? Как я ее узнаю? Она же здесь по-домашнему. Ты сам, что ли, снимал?

– Да какая разница.

– Ага, значит, не ты... Короче, так: в светлом вряд ли я ее видел. Если бы видел, запомнил бы. В темном – точно не видел...

– Размечтался... в темном... Если вдруг встретишь ее здесь, скажи мне. В любое время дня и ночи. Слышишь меня? Это важно. Очень.

– Ладно. Дашь тогда очки поглядеть?

Фил нехотя отключил спикер и снял вижн-дивайс. Пусть очки давно стояли на режиме bypass, но что-то все же произошло там, в голове. Что-то щелкнуло. Это была иллюзия, игра воображения, но Фил готов был поклясться: каждый раз мир вокруг исчезал на мгновение и снова возвращался – но чуточку сдвинутым, как будто сперва ты смотрел на него одним глазом, а потом – другим. Кажется, это называется параллаксом. «Не зря они так боятся здесь бывать, – подумал Фил. – Хотя кто боится? Взрослые в основном. Кто не пробовал, тот больше всех и критикует».

Славик пристроил тонкую гибкую пластинку к себе на лоб, надвинул козырек и шепнул что-то в микрофон.

– Ты что, сразу в двух хочешь? – толкнул его Фил. – А мозги не спекутся?

– А чего, попробую, – пробормотал Славик. – По-моему, никто из наших еще не пробовал.

Он уже не глядел на Фила. Повернулся и пошел мимо остальных сквозь внушительный пролом в стене – туда, в глубь подвала. Его друг двинулся следом.

В сумеречном зале без визуализации нечего было делать. Курьер прислонился к кирпичной стенке (в стандартном режиме на ее месте красовались зеркала и черный бархат). У стен на мягких диванах сидели, раскинувшись, темные фигуры; для кого-то играла музыка, и несколько пар перемещались по залу в загадочном бесшумном танце – как водоросли на дне моря, – пришло в голову Филиппу. Несколько плоскостей в зале были слабо подсвечены, а границы танцпола как будто прорисованы холодным лазерным лучом. Такие же лучи пронзали пространство сверху вниз и снизу вверх. «Грубый каркас реальности», – говорил Джек.

«А может, и верно – они разные? Реальность, которую нельзя реконструировать, и которую можно? – Фил по старой привычке думал вслух. – Люди привыкли видеть одну, неизменную. Пока не появились графические модели».

Мысль затормозила и оборвалась. Все равно никто не слушал: верный филипс сгинул навеки, а к новому спикеру он еще не привык.

Люди в зале не обращали на Филиппа внимания. Для них он оставался неясной, неидентифицируемой тенью из иного мира.

Разведчику надоело подпирать стенку, и он выбрался обратно в светлый зал. Знакомые куда-то