С того света - Бернар Вербер

– Вы не сказали, кто вы такая, мадемуазель…

– Знакомая, близкая знакомая.

– Его последняя возлюбленная? Я должен был догадаться, вы – женщина как раз в его вкусе.

– Просто знакомая, но…

– Я бы вас попросил… Я хочу побыть один.

– Мне совестно к вам приставать, но дело в том, что Габриель сказал, то есть говорил мне, что в случае его смерти он хотел, чтобы провели вскрытие.

– Что за странная идея! С какой стати?

– Скажите ему, что у меня были веские основания опасаться убийства, – подсказывает Габриель.

– В общем… Он считал, что его хотят убить.

– Скажите ему, что я получал письма с угрозами.

– Он получал письма с угрозами… Он знал, что кто-то намерен его устранить, – импровизирует она.

– Знаю я, кто он, этот «кто-то», – фыркает Тома.

– Вот как? Кто же?

– Правильнее спросить, что. Его сердце.

– В каком смысле?

– У Габриеля были серьезные проблемы с сердцем: коронарная артерия была на семьдесят пять процентов перекрыта холестериновой бляшкой, он показывал мне рентгеновский снимок. Надо было сделать шунтирование, но он боялся операции на открытом сердце и предпочитал слушаться доброго доктора Лангмана, который, по моему скромному мнению, всегда слишком оптимистичен. Тот советовал ему по сорок пять минут в день заниматься спортом, поэтому Габриель заделался спорт-сменом. Принимал по рекомендации этого же врача по 0,85 миллиграмма аспирина в день. Вот и результат. Это все не шутки. Надо было решиться на операцию, принимать лекарства от холестерола. С серьезными недугами не борются кое-как. Но нет, мой братец решил прислушаться к советам своего дружка. Слепая доверчивость дорого ему обошлась. Между прочим, я его предупреждал. Так что забудьте о преступлении, угрозах, тайных недругах. Банальный сердечный приступ, такое случается сплошь и рядом.

– Прошу вас, Люси, не отставайте, настаивайте! – молит Габриель. – Выдумайте что-нибудь. Надо его убедить потребовать вскрытия.

– Уверяю вас, он получал угрозы, его обещали убить. Напрасно вы отмахиваетесь!

– Мне неприятно вам об этом говорить, но Габриель был запущенным параноиком. Между прочим, среди авторов детективов это распространенное явление. Он придумывал всякие преступления, заговоры, покушения, короче, все, что служило сырьем для его работы. Понятная профессиональная деформация. Беда в том, что в конце концов он сам стал верить в свои бредни. В этом заключалось главное различие между нами: он жил в грезах, я – на грешной земле. Реальность такова, что у него забило коронарную артерию, что вызвало инфаркт во сне. Это так же реально, как то, что мертвеца пожирают черви (правда, в наше время труп кладут в герметически закрытый гроб. Похоже, гниения не происходит благодаря обилию в пище современного человека консервантов, антибиотиков и металлов). Как видите, истина остается плачевной. Хотя, если подумать, было бы гигиеничнее его кремировать.

– Нет! – вопит Габриель. – Никакой кремации! Только вскрытие! Надо любой ценой его убедить.

Люси делает глубокий вдох и выпаливает:

– Я его медиум.

Видно, что Тома Уэллс сильно удивлен. Он долго на нее смотрит, гадая, шутка это или правда. Ему смешно, но из приличия он сохраняет серьезность.

– Я не такой, как мой брат, – отвечает он наконец. – Я настоящий ученый и не верю в весь этот вздор.

Габриель в бешенстве.

– Не брат, а само самодовольство! Дать ему волю, он оставит от меня горстку пепла, а ведь мое тело – кладезь улик!

– Я медиум, Габриель говорит со мной. Он – ну, то есть его дух – категорически против кремации.

Тома приподнимает правую бровь:

– Вы хотите сказать, что прямо сейчас слышите его голос?

Она медленно кивает.

– И он просит вас со мной говорить?

– Вот именно.

– Это абсурд!

– Тем не менее так оно и есть.

– Для вас. Я на эти штучки не клюну. Люди вашего пошиба наживаются на чужой наивности. Вы не представляете, сколько зла сеете, распространяя свою ложь.

– Никакая это не… – пытается возмутиться Люси.

– Я не только убежденный картезианец, но и, следуя за моим святым покровителем Фомой, верю только тому, что вижу. Даже в детстве я не верил в Пер-Ноэля, в Старика-с-розгами, в мышку, махнувшую хвостиком, и в прочую белиберду.

– Вам придется меня выслушать, потому что…

– Я не верю в привидения, в Бога, в черта, в ангелов. Не верю в рай, в ад, в загробную жизнь, в переселение душ. Не верю в инопланетян, в фей, в домовых, в гномов, не верю гороскопам, картам таро, астрологам, гомеопатам, биоэнергетикам, гадалкам, даже графологам и психоаналитикам, так что медиумы, якшающиеся с мертвыми, и подавно вызывают у меня хохот.

– Вы…

– Я ученый. Я верю в эксперимент, часто приносящий восхитительные результаты. Этот мир – всего-навсего то, что мы видим: им правят неоспоримые законы физики и биологии. Во всем этом нет ни капли сверхъестественного. Суеверие – плод невежества, некоторым необходимо придумывать невесть что, верить в собственные измышления, так им надежнее, они, бедняги, боятся смерти. Но от фактов никуда не денешься. Они – известная, проверяемая и не подлежащая оспариванию истина. Факты эти таковы: человек рождается, вырастает, умирает, разлагается, превращается в прах, и в конце концов весь мир забывает, что он был на свете. И очень хорошо! Нечего отягощать планету своим присутствием. Единственное из сферы волшебства, что у нас остается, – это мечта, и ее вполне достаточно: стоит только закрыть глаза. Кстати, это нам ничего не стоит.

Люси открывает рот, но собеседник так упрям и глядит на нее с такой насмешкой, что она не находит чем ему возразить.

– Послушайте, милая, вы очаровательны, поверьте… Вам повезло: вы зарабатываете на жизнь, причем неплохо, особенно не утруждаясь, пользуясь доверчивостью недоумков. Но имейте по крайней мере уважение к этому трудному для меня моменту – смерти брата-близнеца.

В голове у Люси вертится столько слов, что они застревают в горле. Вместо уговоров она горестно вздыхает, отворачивается от Тома и решительным шагом идет прочь. Габриель спешит за ней.

– Очень вас прошу, мадемуазель Филипини, не опускайте руки так быстро! Сделайте что-нибудь! Не надо меня сжигать, мне необходимо вскрытие!

Она не отвечает.

– Мой брат – самовлюбленный кретин.

Она ускоряет шаг.

– Не обрекайте меня на этот ужас, умоляю! Я впервые умер и еще не разбираюсь, как быть.

Она уже дошла до своей машины, тронулась с места и выезжает с больничной стоянки.

– Пожалейте отчаявшегося мертвеца, которому нужно выяснить причину своей смерти!

Она упрямо закусывает губу.

– Прекратите строить из себя жертву!

– Строить жертву?! Меня убили! Хотеть узнать больше совершенно естественно!

– У каждого свои маленькие проблемы, это не повод донимать ими окружающих. Вообразите, что будет, если все жертвы убийств вздумают выяснить, как с ними расправились! Хотите знать правду? Это болезненное любопытство, больше ничего.

Она нажимает на клаксон, спугивая другую опасно маневрирующую машину. Габриель Уэллс, чувствуя ее раздражение, больше не смеет ей докучать. Но его по-прежнему сверлит вопрос, с которого он собирался начать свой роман и который с тех пор не дает ему покоя:

Почему я мертв?

Оказывается, молодая женщина-медиум живет в сотнях метров от дома Габриеля Уэллса, в особняке, смахивающем на кукольный домик. В витой чугунной ограде угадываются сказочные сюжеты, калитка открывается в садик, где растут фруктовые деревья и зеленеют овощные грядки. Кирпичный фасад дома затянут плющом, из каминной трубы на крыше поднимается дымок.

Внутри изящно расхаживает дюжина кошек. Одна подкрадывается к писателю, напрягая дрожащие острые ушки.

– Она меня видит? – удивляется Габриель.

– Мяу, – отвечает вместо хозяйки сама кошка.

Над камином висит фотография в рамке, на ней пара на фоне заката. Это сама Люси в бикини, при ней загорелый мужчина с накачанными бицепсами и безупречно плоским животом. Пара нежно обнимается.

Рядом другие фотографии той же пары. Она позирует в райских кущах, на белоснежных пляжах, среди кокосовых пальм и зарослей бамбука, то обнимаясь, то нежно глядя друг на друга.

Люси накладывает кошкам еды, и они бегут к кормушкам с задранными, как антенны, хвостами. Некоторые благодарно трутся о лодыжки своей хозяйки.

В углу гостиной разместились гимнастические тренажеры, над ними красуется плакат: «Ублажай свое тело, чтобы душе хотелось в нем остаться».

Люси садится по-турецки на круглую подушку и закрывает глаза. Над ее головой прорезается канал света.

Габриель различает под потолком круговерть блуждающих душ. Они проникают в тело Люси через поясницу, взбираются по позвоночнику до макушки и там втягиваются в луч света, играющий роль лифта.