Суперстранные дети - Петра Соукупова

ко мне что-то приближается. Приходится все время на него поглядывать и проверять, в клетке ли он и не превратился ли во что-то ужасное. Его клетка стоит в тени, а когда я решаю подвинуть ее к себе поближе, шорохи становятся громче. Вдруг я замечаю, что в коридоре стало темно, значит, мама тоже ложится, она всегда выключает всюду свет, кроме гостиной, где еще сидит папа, и теперь я еще больше нервничаю, потому что когда он ляжет, то уже во всей квартире будет темно, а этого я терпеть не могу, этого я больше всего боюсь. Когда родители спят, Том с Луцкой тоже, и только я не сплю, единственный в квартире, а может, и в целом доме, у меня такое ощущение, будто я вообще один во вселенной, и малейшие шорохи звучат жутко. А если по улице проезжает машина, то отсветы фар скользят по стенам и тени как будто оживают, а огромный Луцкин медведь, который сидит у нее на тумбочке, в такие моменты больше напоминает монстра с дырами вместо глаз, чем плюшевую игрушку.

Пока этого, правда, не случилось, папа еще не лег, но вот-вот ляжет, и чем сильнее я боюсь этого, тем сложнее мне заснуть. Я лежу с закрытыми глазами и прислушиваюсь к шороху шиншиллы – я не ожидал, что она еще будет так попискивать. И тут мне приходит в голову: а что, если Бродяга тоже не обычная шиншилла, а какая-нибудь сверхъестественная, причем злая? И я начинаю его бояться. Он вдруг уже не кажется мне милым, и я больше не хочу держать его у себя в комнате. Тогда я встаю и уношу клетку на кухню.

– Прости, – говорю я ему, а когда включаю на кухне верхний свет, Бродяга снова кажется мне милым, какой же я странный, что боюсь шиншиллы, ведь это мой зверек, а я вынес его из своей комнаты, он тут будет совсем один. Не уверен, что я хорошо поступил. Я стою и смотрю на Бродягу, босые ноги мерзнут на кухонной плитке, тут входит папа, в руке у него пустой бокал из-под вина, значит, точно ложится.

– Ты еще не спишь? – спрашивает он недовольно, но потом замечает клетку. – А я сразу сказал, что это ночной зверь. Мешает спать, да? Оставь его здесь и бегом в кровать, я тоже уже ложусь, – говорит он как ни в чем не бывало.

Тогда я оставляю на кухне клетку и возвращаюсь в свою комнату: вдруг у меня получится заснуть раньше, чем папа потушит свет. Но я знаю, что вряд ли. Хотя Бродяга в кухне и нас разделяют две двери, мне кажется, что я все равно его слышу, но это, конечно, невозможно, просто в голове все еще звучит этот шорох, и сам он так и стоит у меня перед глазами, будто нарисованный. Мы снова сталкиваемся с папой в коридоре, он уже в пижаме идет в спальню. Я стою и молчу, но папе все и так ясно, он качает головой и ложится сразу ко мне в кровать, а я иду к родителям в спальню, устраиваюсь рядом с мамой, которая бормочет ласково в полусне: «Спи, Петя, спи», и гладит меня по голове.

Когда мама рядом, я ничего не боюсь, даже пиджака, который висит здесь в спальне и смахивает на человека, и шиншиллы не боюсь, мне уже стыдно, что я ее принял за злого монстра. Тут я засыпаю быстро.

Утром я извиняюсь перед Бродягой и переношу его к себе в комнату, но вечером все повторяется снова: мне страшно, и я выношу его на кухню.

Мама еще не спит и удивляется:

– Ты же говорил, что хочешь держать его у себя?

А я отвечаю, что он мешает мне заснуть, и мама говорит:

– Всё-то тебе мешает, да, Петя?

В ту ночь я все-таки засыпаю у себя, но мне снится кошмар, сложно описать его словами, но там есть некое существо, которое издает звуки, похожие на шиншиллу, а потом оно превращается в Луцку, которая как-то странно ходит, как будто у нее вообще нет коленей. Я хочу убежать, но вокруг только лес и нет никакой тропинки, я не знаю, куда деваться, ужасно нервничаю. И от этого просыпаюсь. Некоторое время я не могу даже пошевелиться и протянуть руку к ночнику, который опять погашен (зачем родители это делают и когда?), но потом все-таки решаюсь и оглядываю комнату при свете. Луцка спит, я боюсь ее – никогда мне еще не снились кошмары с ней, я боюсь встать с кровати, боюсь снова заснуть, так и лежу. Но теперь-то я снова точно уверен, что и шиншилла, и старик – не добрые волшебники, а злые колдуны, и решаю вернуть шиншиллу хозяину, так она меня пугает, я больше не хочу держать ее дома.

Утром все снова хорошо, Бродяга выглядит как обычно, и я не хочу его никому отдавать.

А вечером все сначала: я ужасно боюсь его и того старика тоже. В ту ночь мне снится новый кошмар. А потом удается добежать до спальни родителей и улечься между ними. Сердце у меня при этом бешено колотится.

Утром папа злится. Он плохо спал. А я-то как раз выспался.

– Бери пример с Тома, – повторяет папа. – Разве он приходит к нам в кровать по ночам?

На это мне нечего сказать.

Днем я пробую уговорить маму поискать того старика, ведь она сама хотела, чтобы я вернул шиншиллу, но единственное, что нам удается, это повесить объявление около магазина, где мы его встретили.

– У меня нет времени шляться по городу и ждать, что мы на него случайно наткнемся, – говорит мама. – И ты не будешь шататься один по улицам в поисках какого-то сумасшедшего.

А вечером у меня поднимается температура. Так что мне можно сразу ложиться к маме в кровать. Я слышу, как родители спорят, папа считает, что у меня нет никакой температуры и я притворяюсь, но я так не умею, хотя было бы классно. Луцка, узнав, что мне можно спать у мамы, плачет, но ей-то что, ведь она все равно мгновенно засыпает, а потом спокойно спит всю ночь, ей вообще хоть бы хны.

В результате я разболелся и сижу дома целую неделю. Днем это здорово: можно валяться в кровати, рисовать и смотреть фильмы. Бывают вечера, когда я про Бродягу особо не вспоминаю, но кошмары мне все равно снятся, правда, не каждую ночь. А потом