Глубокие интервью Сергея Белановского. Том 1. Часть 2. Производственные интервью: рабочие и руководство заводов, работники разных специальностей - Белановский Сергей Александрович

Главный технолог, он же парторг нашего цеха. Про него по-всякому говорят, здесь мне сказать трудно. Не к нему лично, но к технологам вообще, наверное, претензии есть. Бывает, что станки долго не могут починить. Приходят от технологов девочки, проверяют наши кольца. Но технологического руководства, такого, чтобы помогали разобраться в сложных вопросах, я не чувствую. Меня интересовали какие-то вопросы, я ходила к ним, но толку не добилась. Наладчикам помогают мало, если у них что-то не так. В общем, технологической поддержки не чувствуется. Когда у нас возникают какие-нибудь технологические проблемы, я обычно говорю, что надо кого-нибудь позвать, посоветоваться, наладчики отвечают: "А, что они понимают". Здесь, конечно, выражается отчасти словесный негативизм к начальству, о котором я говорила, но отчасти это и правда.

Очень славные люди – старший мастер и мастер. Отношения с ними неформальные, человечные, сердечные. Они компетентны, прекрасно знают производство, работать начинали рабочими, сведущи в экономических вопросах.

Вопрос: Бывают ли конфликты между рабочими и администрацией?

Конфликты бывают, и часто. Самый типичный случай – это когда кто-то напился, и его прорабатывают, грозят уволить, но в конце концов не увольняют, ограничиваются выговором, лишением премии и т.п.

Вопрос: Значит, особого межгруппового конфликта рабочих и администрации не ощущается?

В общем, нет, только вот слово "начальник" произносится всегда с недобрым выражением. Абстрактный начальник, который во всем виноват, а мы сами ни за что не отвечаем.

Вопрос: Пишут ли люди жалобы, письма в вышестоящие инстанции?

Да, наши наладчики писали насчет лишения премий, о которых я говорила. Еще был случай. У нас существует такой порядок: если с ребенком по больничному листу сидит отец, он должен вместе с больничным сдать свою объяснительную. Один из наладчиков против этого взбунтовался, пошел в ВЦСПС, оттуда позвонили в наш цехком, разговаривали жестко, и больничный ему оплатили без объяснительной. Однако на следующий раз от него опять потребовали объяснительную. Он стал скандалить, и лично от него теперь объяснительных не требуют, а от остальных – требуют.

Очень плохое отношение к любым переменам, которые идут сверху, от "начальства". Если какая-то перемена, здесь реакция однозначна. В частности, этим предопределяется отношение к бригадному подряду.

Вопрос: Но Вы тоже отрицательно относитесь к бригадам?

Материально у меня, скорее всего, ничего не изменится, так как мой заработок соответствует среднему. Но я против потому, что ухудшится эмоциональная обстановка. Сейчас между рабочими иногда возникают перебранки, повышается голос, но эти конфликты носят вполне безобидный характер. Объективные причины для конфликтов отсутствуют, поскольку оплата труда индивидуальная.

Вопрос: Каковы условия труда у Вас на работе?

Наш цех выходит окнами на западную сторону. Поэтому летом, когда мы работаем во вторую смену, яркое солнце бьет в окна, слепит, нагревает воздух, как сказал начальник цеха, до 40°. Еще в прошлом году к нему обращались, чтобы повесили шторы. Он обещал, но так ничего и не изменилось. До сих пор шторы все еще не повешены. Месяц назад мы с нашим профоргом решили начать это дело сначала. Мы пошли по инстанциям, добрались до человека, от которого это зависит, он стал говорить, что начальник цеха не подал заявку, мы свели их вместе, один стал говорить, что заявку подавал, другой – что не получал. Мы заступились за нашего начальника цеха, втроем напустились на этого снабженца, он обещал сделать. Мы нашу беседу оформили протоколом, провели решение через профсоюзное собрание. Тем не менее, шторы до сих пор не повешены. Между тем, жара – фактор серьезный, я это тоже сейчас ощущаю.

Зимой, а также в холодные летние дни в цехе холодно, сыро. Проверяли у нас загрязненность воздуха. Говорят, что перед проверкой включали сильную вентиляцию. Каких-либо мер после проверки принято не было, хотя в цехе бывает душно, особенно в некоторых местах, где скапливается загазованность. В раздевалке часто нет горячей воды, а мы все-таки по локоть и по колено грязные: на руках и на ногах, на лице пятна от масла, металлическая пыль.

Оборудование, я считаю, расставлено удобно, тесноты нет. Шум в помещении довольно сильный. В первое время, когда я туда пришла, то не понимала, как люди разговаривают. Я буквально не могла понять, о чем говорят. Сидят, например, в перерыв и пьют чай, разговаривают. Я подсаживаюсь, но ничего не понимаю, не могу включиться в разговор. Сейчас привыкла, стала слышать, но дома надо мной смеются, что у меня ухудшился слух. Наш партгрупорг говорила мне, что у тех, кто уходит из нашего цеха на пенсию, сильно снижен слух, то есть шум объективно сказывается. Она сама жалуется на слух, плохо слышит. Но настоящей глухоты, насколько я знаю, не возникает.

Но в общем лично я не воспринимаю эти условия как тяжелые или гнетущие, мне это кажется даже не очень существенным. Думаю, что не на 100% надо верить тем, кто ругает все подряд, в том числе и условия труда. Мне кажется, что жалобы рабочих носят отчасти характер брюзжания. Люди вечно всем недовольны, такой момент есть. Может быть, я рассуждаю эгоистично, так как пожилым женщинам эти условия действительно кажутся тяжелыми.

Цех новый, довольно чистый. Правда, все жалуются, на то, что по трудовому договору окна надо мыть два раза в год, а моют один, перед профсоюзной конференцией. Окна грязные, из-за этого ухудшается освещенность. В общем, освещение хромало, но сейчас делают новое, пониже, так что оно улучшится.

Вопрос: Итак, рабочим быть хорошо?

Лично мне здесь понравилось. Есть чувство, что ты делаешь полезную работу, не болтаешься бессмысленно по НИИ, занимаясь неизвестно чем. Сейчас уже все знают, что диссертацию защищают только ради денег, уровень защитивших диссертации – низок, защита – это не степень компетентности, а степень карьеризма (то есть компетентность сама по себе – может, есть, а может, и нет), престижа кандидаты наук не имеют; не знаю, имели ли раньше. Поэтому защита – это не цель, и встает вопрос, зачем это нужно.

Эта бессмыслица, вечный вопрос, зачем живем – очень остро стоит в институте. Здесь же меня, по крайней мере, утешает, что станки нужны, значит, нужны и детали к ним, значит результат моего труда нужен, он виден. Это оправдывает твое существование. Так что я считаю, что рабочим быть хорошо.

Вопрос: Что больше всего бросилось Вам в глаза, когда Вы пришли на завод?

Мне больше всего бросилось в глаза, что тот ужас рабочей среды, который я почему-то предполагала, на самом деле не существует. Никакого ужаса нет, общение людей самое обыкновенное, культурный уровень высокий, люди доброжелательны. Я боялась, что ко мне, как к "интеллигентной" плохо отнесутся, но ничего подобного не случилось. Социального конфликта нет, этот ужас идет от незнания. У нас есть писатели-деревенщики, они так ловко описали деревню, что даже не побывав там, ты как-то ее себе представляешь. О рабочей среде таких книг, как ни странно, нет.

Вопрос: Заметны ли у рабочих какие-то национальные предрассудки?

Да, очень. У нас в цехе, кажется, только один еврей – это тот самый парторг и технолог. Так его никогда по фамилии не называют, говорят этот еврей. Прямо так и называют: еврей. Отношение к евреям плохое.

Вопрос: А к другим нациям?

Тоже плохое. К грузинам – такая женская антипатия, зависть к их материальному положению. Среди лимитчиков есть выходцы из южных республик – так их называют "чучмеками". То есть, я думаю, что те, кто общается с ними лично, относится к ним неплохо, но за глаза вот такое словесно-пренебрежительное отношение. И к евреям отношение "бей жидов, спасай Россию" как было, так и есть. Это такое пятно на фоне моего светлого восприятия.

Вопрос: Что Вы думаете по поводу рабочего самоуправления, то есть возможно ли оно, нужно ли оно, если да, то в каких сферах)?