Правосудие Зельба - Бернхард Шлинк

— А как вы там очутились? Ах да, вы же собирались к Шнайдеру. Его, кстати, сегодня и нет.

— Я что, единственный пострадавший? А погибшие есть?

— Ну что вы, господин Зельб! Все ограничилось оказанием первой помощи на месте. А вам мы можем еще чем-нибудь помочь?

— Помогите мне выбраться отсюда.

У меня не было желания пробиваться к Фирнеру, чтобы услышать: «Приветствую вас, господин Зельб».

Из кабинета вышел полицейский, мундир которого пестрел знаками отличия.

— Господин Херцог, вы ведь едете в Мангейм? Не могли бы вы захватить с собой господина Зельба? Его тут немного поцарапало, не хотелось бы задерживать его здесь.

Херцог, крепкий мужчина, согласился меня подвезти. У проходной стояло несколько полицейских машин и репортеры.

— Постарайтесь сделать так, чтобы вас не сфотографировали с этой повязкой.

У меня и самого не было желания фотографироваться, поэтому, когда мы проезжали мимо репортеров, я наклонился к прикуривателю.

— А как получилось, что они так быстро объявили смоговую тревогу? — спросил я, когда мы ехали по словно вымершему вдруг Людвигсхафену.

Херцог проявил завидную осведомленность.

— После нескольких смоговых тревог осенью восемьдесят четвертого года мы решили провести эксперимент в Баден-Вюртемберге и Рейнланд-Пфальце, по новым технологиям, на новой правовой основе, при участии нескольких федеральных земель и разных ведомств. Идея заключается в том, чтобы мгновенно регистрировать вредные выбросы, соотносить их с метеорограммой и тут же объявлять смоговую тревогу, а не тянуть до последнего момента, когда объявлять ее уже поздно. Сегодня мы как раз впервые опробовали эту модель на практике. До этого мы только примерялись к подобным ситуациям.

— А как насчет взаимодействия с заводом? Я видел, как полицию не хотели пускать на территорию.

— Да, это одно из больных мест проекта. Химическая промышленность борется против нового закона на всех уровнях. В настоящий момент в Конституционном суде рассматривается жалоба на нарушения закона в данной области. По закону мы имеем право въехать на территорию завода, но пока, на этой стадии, стараемся не обострять отношения.

Дым от моей сигареты раздражал его, и он открыл окно.

— Черт побери!.. — воскликнул он и тут же поднял стекло. — Потушите, пожалуйста, вашу сигарету.

От едкого запаха, проникшего в машину через открытое окно, у меня сразу же начали слезиться глаза, а во рту появился какой-то ядовитый привкус, потом у нас обоих начался приступ кашля.

— Хорошо, что у этих ребят респираторы, — сказал Херцог.

У въезда на мост Конрада Аденауэра мы увидели перекрытую улицу, и оба полицейских, закрывших движение, были в противогазах. У края проезжей части стояло штук пятнадцать или двадцать машин. Водитель первой машины что-то говорил полицейскому, раздраженно жестикулируя и прижимая при этом к лицу цветной платок, — довольно смешное зрелище.

— Что же будет в час пик, когда все поедут с работы?

Херцог пожал плечами:

— Посмотрим, как поведет себя хлорный газ. Мы надеемся за послеобеденные часы постепенно дать возможность разъехаться по домам рабочим и служащим РХЗ. Это существенно облегчит ситуацию с транспортом в час пик. Сотрудникам других предприятий, возможно, придется переночевать на своих рабочих местах. Мы объявим об этом по радио и с помощью подвижных звуковещательных станций, если понадобится. Честно говоря, я не ожидал, что нам так быстро удастся очистить улицы.

— А эвакуации не ожидается?

— Если концентрация хлорного газа в ближайшие двенадцать часов не снизится наполовину, нам придется эвакуировать жителей из районов восточнее Лёйшнерштрассе и, может быть, даже из Неккарштадта и Юнгбуша.[15] Но у метеорологов обнадеживающие прогнозы. Где вас высадить?

— Если концентрация окиси углерода в воздухе позволяет, я был бы рад, если бы вы высадили меня на Рихард-Вагнер-штрассе перед дверью моего дома.

— Из-за одной только окиси углерода мы бы не стали объявлять смоговую тревогу. Самое страшное — это хлор. Тут уж, конечно, людям лучше сидеть дома или в офисе — во всяком случае, не болтаться по улицам.

Он остановил машину перед моим домом.

— Господин Зельб, а вы не частный детектив? — спросил он на прощание. — Если не ошибаюсь, мой предшественник как-то имел с вами дело. Помните регирунгсрата[16] Бендера и историю с парусными яхтами?

— Надеюсь, на РХЗ мы с вами занимаемся не одним и тем же делом. Вы уже что-нибудь знаете о причинах взрыва?

— А у вас есть какие-нибудь подозрения, господин Зельб? Вы ведь не случайно оказались на месте происшествия. Может, на РХЗ ожидали террористических актов?

— Об этом мне ничего не известно. Я занимаюсь относительно безобидным делом, которое не имеет к этой истории никакого отношения.

— Поживем — увидим. Нам, возможно, придется задать вам несколько вопросов, в управлении. — Он посмотрел на небо. — А пока что молите Бога, чтобы послал сильный ветер, господин Зельб.

Я поднялся на свой верхний этаж. Рана на руке опять начала кровоточить. Но меня больше волновало другое: неужели мое расследование действительно пойдет по совершенно другому руслу? Была ли это случайность — то, что Шнайдер сегодня не вышел на работу? Не слишком ли рано я отбросил версию о шантаже? А может, Фирнер не все мне рассказал?..

8

Можно спать спокойно

Я выпил стакан молока, чтобы избавиться от привкуса хлора во рту, и попытался наложить себе новую повязку, но мне помешал телефонный звонок.

— Господин Зельб, это ведь вы уезжали с РХЗ вместе с Херцогом? Вас что, руководство завода подключило к расследованию?

Титцке, один из последних настоящих журналистов. После того как закрылся «Хайдельбергер тагеблатт», он нашел себе место в «Райн-Неккар-цайтунг», но это был нелегкий хлеб.

— Какое расследование, Титцке? Не обольщайтесь понапрасну. У меня на РХЗ совсем другие дела, и я был бы вам очень благодарен, если бы вы меня сегодня вообще не увидели.

— Однако вам все-таки разумнее было бы сказать мне чуть больше, если вы не хотите, чтобы я просто написал, что видел.

— О своем заказе я при всем желании говорить не могу. Но я попробую устроить вам эксклюзивное интервью с Фирнером. Я сегодня еще буду звонить ему.

Мне понадобилось несколько часов, чтобы поймать Фирнера в перерыве между заседаниями. Он сказал, что версию о саботаже не может ни подтвердить, ни исключить. Шнайдер, по его сведениям, лежал в постели с воспалением среднего уха. Значит, его тоже заинтересовала причина, по которой тот не явился на работу. Он неохотно согласился принять завтра Титцке. Фрау Бухендорфф свяжется с ним.

После этого я попытался дозвониться до Шнайдера. Никто не брал трубку, что еще ничего не значило, хотя и было странно. Я лег в постель, и мне удалось уснуть, несмотря на боль в руке. Проснулся я к вечернему выпуску новостей. Диктор сообщал, что облако хлорного газа уходит в восточном направлении и что опасность, которой на самом деле и не существовало, окончательно минует в течение вечера. Комендантский час, которого, по сути, тоже никто не объявлял, прекращает свое действие в двадцать два часа. Я нашел в холодильнике кусок горгонцолы и приготовил из него соус к тальятелли,[17] которые два года назад привез из Рима. Стряпня доставляла мне удовольствие. Надо же — стоило им объявить комендантский час, как я опять начал готовить.

Мне не надо было смотреть на часы, чтобы понять, что 22.00 уже наступило. На улицах поднялся такой шум, как будто «Вальдхоф»[18] стал чемпионом Германии. Я надел свою соломенную шляпу и отправился в ресторан «Розенгартен». Рок-группа, именующая себя «Just for Fun», исполняла старые шлягеры. В пустых бассейнах фонтана, расположенных уступами, танцевала молодежь. Я в ритме фокстрота продвигался сквозь толпу. Музыке вторил скрип гравия под ногами танцующих.

На следующее утро я обнаружил в своем почтовом ящике бандероль от Рейнского химического завода с заявлением по поводу вчерашних событий, каждое слово в котором было выверено до микрона. Из этого послания я узнал, что «РХЗ стоит на страже жизни» и что одним из важнейших приоритетов его научных разработок является сохранение жизнеспособности немецкого леса. Ну, значит, можно спать спокойно.

К заявлению прилагался маленький пластиковый кубик с запаянным внутри живым семенем немецкой ели. Довольно милая штучка. Я показал кубик коту и поставил на камин.

Потом я отправился погулять по Маннхаймер-Планкен,[19] приобрел по пути недельный запас «Свит Афтон», купил на рыночной площади горячий сэндвич с печеночным паштетом и горчицей, навестил своего турка, торгующего хорошими маслинами, какое-то время наблюдал за тщетными усилиями «зеленых» — установивших информационный стенд на Параде-плац — нарушить мир и согласие между РХЗ и населением Мангейма и заметил среди собравшейся публики Херцога, которому организаторы акции тоже всучили несколько листовок.