Люминотавр - Андрей Юрьев

АНДРЕЙ: А…

ОЛЕГ: С такими рекомендациями, как у вас, сэр, без охраны по улице не ходят и вопросов вообще не задают. Успехов в труде. Или всё-таки удачи?

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Ночь. Кофе. Табак. Умелые ручки. Узкие зрачки. Щелканье маятника.

ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ

Утро. Та же квартира. Та же кухня

Молодой человек с воспалёнными глазами кладёт на кухонный стол печатные оттиски. Молодой человек с заспанными глазами кладёт на тот же стол конверт.

Плотно прикрытая железная дверь.

ДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ

Всё то же утро.

Всё тот же город. Всё та же страна

Всё тот же молодой человек в тёмных очках идёт среди построек, телеграфных столбов и рекламных щитов.

Книжный магазин. Отдел «Психология».

Карл Грюнд. «Явь и Забытьё. Распадение времени».

в начале была тьма

– Ты когда-нибудь видела часы без циферблата?

– Видела. Что в них такого особенного?

– Работающие часы без циферблата? Отсчитывающие время без цифирок, без точек отсчёта?

– Ну и что?

– Когда я впервые увидел это, было такое впечатление, как если бы, к примеру, увидел человека с содранной кожей или дышащий скелет. Представляешь? Пританцовывающий скелет.

– Фу! Вя! Так зачем тебе тогда такие часы?

– Как талисман. Или как отличительный знак

– Отличительный от кого? Что ты чем-то отличен от других? Есть желание отличаться?

– Возникает желание внедриться в механизм всего происходящего. Добраться до всех скрытых пружинок и шестерёнок, и…

– И – время станет течь по прямой?

– Станет течь так, как я считаю нужным. События будут происходить в том порядке, который я считаю наилучшим из всех возможных порядков. В том порядке, который устраивает именно меня.

– С чего ты взял, что имеешь на это право? Кто дал тебе право распоряжаться всем происходящим? И с чего ты взял, что знаешь, что лучше?

– Либо я вращаю колесо моей любви, либо зубцы чужой воли рвут меня в клочья.

– Мир невозможен?

– Мир – часы, потраченные на примирение намерений.

– Колесо любви? Колесо, но всё-таки любви?

– Надеюсь.

– Есть те, кто считает: любовь – просто чувство. По-твоему, Любовь – это особый скрытый порядок чувств?

– Уверен.

В начале была тьма – влажная и вязкая. Потом Эльза сгустилась, сверкнула и помчалась между звёздами. Мелкие, как светлячки, притекали к ней, роились вокруг, но Эльзу тянуло вперёд, и потускневшие жизнишки, отслоившись от неё безо всяких скандалов, терялись позади, в шлейфе, и постепенно отставали, растворившись в пустоте… Иногда встречались по-настоящему мощные, величественные – к ним начинало притягивать уже на подлёте, и Эльза понимала, что пройти мимо них ей было просто невозможно, что карта странствия сложилась вместе с её рождением, что вот она включается в кольцо спутников именно этого сатурна именно потому, что в ней именно столько звёздной силы, чтобы не блуждать в одиночестве, но кружить возле надёжного ядра, и Эльза кружила. Но что-то страгивалось, звёзды перестраивались, складывалось новое созвездие, и Эльзу выносило к новому властелину солнечной мощи. Последняя орбита оказалась самой причудливой – однажды Эльза сорвалась вдруг с германической траектории и вдребезги разбила несколько приблудных астероидок, возмутительно настырных. В другой раз рассеяла пару метеоритных шквалов, угрожавших всему германату – германитной планете, и ей самой, и двум народившимся германятам, и множеству соседствующих планеток. Никто не сказал ей за это спасибо – на громадной планете попросту не заметили её метаний, а германята были слишком малы, чтобы начать выглядывать из-за её спины на жизненный путь. Эльза потеряла, конечно, в силе сияния, но потом решила, что вела войну за свою собственную орбиту, а такие схватки наградам не подлежат.

Иногда Эльзе случалось пересекаться с весьма чудесными мимолётками, и тогда на планете наслаждались её внезапными вспышками и лучениями, но астрономических расчётов не проводили, а уж тем более не составляли прогнозов и гороскопов – просто жили под светом круглосуточной звезды. Эльза постепенно привыкла к такому отношению планетян, ведь никому из них не стало от её похождений труднее жить, а её собственная палитра свечений только богатела, и Эльза боялась уже только одного – остыть, утратить блеск. Германитная галактика продолжала жить, жить, жить рядом с кем-то, с кем-то разлетаться, с кем-то сливаться, и это было надёжно, просто, природно – естественно. Но что-то уже приближалось, стремительно неслось навстречу грозное, пока ещё невидимое Нечто, какое-то Это, и Эльза начала волноваться – сможет ли предотвратить столкновение, сможет ли сойти ненадолго с орбиты, чтобы встретить неведомого противника? Возможно ли это вообще – сойти с орбиты? «Чтобы я-то – и не смогла?» – задохнулась от возмущения Эльза и тут же увидела прямо перед собой лунную поверхность – всю в кратерах, всю в шрамах метеорных атак и почему-то зеркально блистающую.

Луновидная глыбина мчалась по прямой, не утруждая себя обращением вокруг оси – не выставляясь, не красуясь, не подлаживаясь к случайным попутчикам. Эльза с ужасом обнаружила, что её затягивает в лунные кратеры – в них стали мерцать тревожные отражения: вот Эльза, облечённая покровом яблоневых лепестков, Эльза рыдающая, Эльза умоляющая подарить ей радость; вот уже Эльза побледневшая возле ледяного истукана, отказывающего в наслаждении. Но разве так важно, что кто-то смотрит на нас, что есть свидетели слияния, ведь есть только ты и я, коронованные красотой – я в цвету, и ты, облачённый в непроглядный шёлк, в ресторанной роскоши, что тебе за дело до ухмылки: «Так-так, глубокоуважаемый блюститель закона… Справедливец ты наш! Организация притона азартных игр, соблазнение несовершеннолетней… Запоминающееся открытие личного дела!» – но разве ты способен бояться их, мутных, бесцветных, безразличных, неразличимых? Ты боишься теней, несокрушимый мой? Не может быть, не Это, не верю, где-то есть Она, королева сердца, как ты мог? И вот уже Эльза одна в ресторанной роскоши, во всех ресторациях сразу, с ноготками наизготовку, вечно цветущая Эльза во всех гостиничных номерах сразу; вот Эльза выслушивает сонату «К Элизе», вычитывает «Письмо к Элизе», Эльза, ненавидящая яблони в цвету и все эти навязчивые вёсны; вот уже Эльза, отяжелевшая Эльза, Эльза-В, никаких умляут, Эльза смеётся: «Отчество? У него будет только материнство», – юнгфрау однажды станет просто грюнд, ненавистная старость, кошмар старения, распад времени, смерть убер аллес, Грюнд убер юность, твоя юность теперь у Лунина, твоя старость во власти Лунина, сеющий вёсны стал ненавистной луной, обожаемой луной, и всё вернётся, снова будешь коронована красотой, вот он, заветный светоч, лунышко моё, звезда юности и солнечная буря, и кружиться с тобой в звёздном вихре, – но Эльзу уже потянуло вперёд, увидеть, что там – с обратной стороны Лунина? И вот-вот покажется Это – то, что стоит у него за спиной, что движет им, что гонит его сквозь толчею светил на край вселенной, вот-вот Эльза увидит, что станет со всем германатом после прохождения Лунина сквозь их галактику, – и Эльза завопила, вскочив одна в пустой постели, пустой квартире.

В дверь опять постучали, и Эльза, комета ужаса, прямо так, только что родившись, и открылась на умоляющий стук.

рассветные

– Я здесь не живу, – провьюжила Эльза, – живу не здесь, – Лунину, уже проглядевшему все нотные тетради на столе и добравшемуся до книжного шкафа с заложенными за стекло фотографиями, – не здесь живу, – Андрею, недоверчиво крадущемуся по комнате.

– Я знаю, – вздохнул Лунин, задёрнув последнюю занавесь. – Согрелась?

– Где ты научился, – Эльза почему-то глянула на себя под покрывалом, потом на отвернувшегося Лунина, опять под одеяло, снова на Лунина, листающего ноты, – где?

– Что – где? – отозвался не рискнувший обернуться Лунин.

– Приводить в чувство, – Эльза подоткнула одеяльце под талию, и вычертилось всё, на что Андрей смотреть всё ещё отказывался.

– Приводить… Ты оденешься или нет? – Лунин уж и не знал, за что схватиться – не по ящикам же шарить!

– Ты ведь уже всё увидел? Всю меня увидел? – Эльза подглубила складочку между колен, протянув тканевое ущелье до самого устья, до самой дельты – в это русло можно прекрасно влиться полнолунинными лучами.

– Я видел падающее в обморок тело, – Лунин уставился на календарик возле раскрытой сумочки, на даты, обведённые кружками.