Суккуб - Георгий Смирнов

свалилась за диван. От удара часы слегка вздрогнули, и один из молоточков в механизме коснулся струны. По комнате поплыл едва ощущаемый ухом звон, низкий, густой, поглощающий все посторонние звуки, вбирающий в себя уличный шум и гул ветра за окном. И вскоре не стало слышно ничего, кроме этого уходящего вдаль звука, сумевшего прогнать тишину. Тишину, которой не мешал рокот машин за окном и жужжание мухи — тишину помещения, в котором нет жизни. Самуэль замер, вслушиваясь в этот звук, он тоже растворялся в нем, уходил вместе с ним, и боль отпускала его.

Он совсем забыл про часы. Их надо починить.

Когда звук окончательно затих, растворился в стенах, в потолке, пропал, поглощенный нитяными щелями паркета, Самуэль тяжело поднялся с кресла и пошел в прихожую, одевать пальто. Жутко хотелось курить. А еще нужен кофе, поскольку этой ночью он решил не ложиться. Слишком много вопросов разрывало его мозг на куски, он совсем не представлял, что ему делать дальше…

Сон сморил его где-то пол пятого утра.

Она пришла.

*****

В первый раз в жизни Самуэль понял, что попался. Никогда ничто его так не тянуло, не держало при себе, как эта женщина, приходящая ночью. Он испугался, почувствовав, что свободе его приходит конец. Не он ведущий в странной паре, образованной ими, и если он уже не представляет себе жизни без нее, то она, возможно, вполне способна без него обойтись. Просто он ей зачем-то нужен, вот в чем вопрос… А зачем? Он бросил ради нее все, а что она сделала ради него? Кто, вообще, она такая? Как она оказалась в его доме? Он уже не видит белого света, живет, как отшельник, один в этом огромном мегаполисе среди миллионов людей, и ради чего? Что подарила она ему, кроме своих ласк? Он не знал ответа. Возможно, свободу. Возможно, смерть.

Самуэль пытался избавится от ее наваждения, он выходил на улицу, в город, но город пугал его. В городе больше не осталось ничего живого. По улицам передвигались картонные манекены вместо людей, по дорогам ездили фанерные муляжи машин, поролоновые здания закрывали серое небо. Он хотел отдать в починку часы, но куда нести их в этой новой, незнакомой ему реальности? Сэм окончательно запутался, решил было уехать, но она не отпускала его. Несколько раз он пытался скрыться, спастись от нее в бодрствовании, но не выдерживал и засыпал. Она не корила его. Она дарила ему неземное блаженство, ничего не требуя взамен, и тогда ему становилось стыдно. Стыдно перед ней, стыдно перед собой. И еще очень плохо. В один из таких дней он решил порвать с ней. Накупил в картонном городе крепких дешевых сигарет и коробку растворимого кофе, заперся в своей квартире и решил — будь, что будет! Теперь он откажется ото сна на столько, на сколько это только возможно, и тогда существуют лишь два варианта — либо он останется жив и избавится от наваждения (хотя что ему делать без нее в этом игрушечном мире, непонятно!), или умрет, вместе ли с нею, нет ли — ему будет уже все равно. Иначе уже нельзя. Никак.

*****

Самуэль отнял руки от лица, потянулся трясущейся рукой к пепельнице, где еще дымилась недокуренная им сигарета. Тело его била крупная дрожь, он озяб. Шли третьи сутки его борьбы со сном, и он чувствовал, что грань где-то рядом. Нервы не выдерживали, тишина давила его, и ничего уже не спасало — ни гудки машин с улицы, ни глухое бормотание приемника в гостиной. Он ощущал тишину физически. Она выползала из темных углов, стекала с антресолей, просачивалась сквозь двери и обволакивала его, укутывала его в свой плотный кокон, потихонечку затмевая собой реальность, убаюкивая. Сил уже не осталось, сон неодолимо накатывался на него, а это значило, что он проиграл. Он уснет, и демон, искушающий его, явится вновь. Круг замкнется.

Самуэль тряхнул головой, прогоняя наваждение. Нет, он еще не сдался! Он будет бороться до конца, пускай даже тот близок. Он не поддастся, нашел же он в себе силы отказаться от этой женщины-ночи, от блаженства, которое она дарила ему, от нового мира, открывавшегося перед ним! Мира мнимой свободы. Нет, теперь он понял — не так, не так обретается беспредельная, безграничная свобода… Только дух может вырваться из тлена повседневности, подняться над сиюминутностью, восторжествовать над материей. Только он способен перешагнуть рассудок и познать изнанку мироздания, ощутить истинные механизмы, управляющие мирами. Только он способен осознать себя частью этой огромной машины, слиться с нею и творить историю. Только он может привести человека к Богу.

Самуэль вздрогнул. Мысль, пришедшая к нему только что, потрясла его. Как, как он мог забыть о том, в чем его спасение! Он не одинок в этом мире, ему есть на что опереться! Ему всегда было на что опереться, но в гордыне своей он даже не вспомнил Того, кому всем обязан, кому все обязаны! Он жил, как слепой, как амеба, жалкий комочек протоплазмы, возомнивший себя вершиной творения. И сколько их еще, таких комочков, жующих, испражняющихся, спаривающихся, составляющих чудовищную биомассу, не способную развиваться, отвернувшуюся от своего Создателя! Самуэль встал и подошел к окну. Река неоновых огней текла по ночным улицам, куда-то спешили пешеходы, проносились автомобили. Слезы опять покатились по щекам Сэма, ему хотелось распахнуть окно и прокричать им всем — «Люди! Опомнитесь!» — но он знал — его не услышат. Этим миром правит Плоть, она — его бог, в ней — его погибель! Да и сам он — чем он лучше тех, что внизу? Он тоже грешен, может быть, даже больше их. Он…

И тут Самуэль ощутил ее присутствие. Он резко обернулся, но в кухне никого не было. Показалось? Нет, ее здесь не может быть, он же не спит… При мысли о сне голова тут же налилась свинцом, веки начали опускаться, ноги обмякли, и Сэму пришлось ухватиться за край стола, что бы не упасть. В воздухе разлился тяжелый пряный запах, запах ее духов. Нет, это же не возможно, как такое может быть? Он же не может ее видеть, не хочет…или все-таки хочет? Самуэль ужаснулся собственной мысли, как он мог хотеть эту женщину, погубившую его жизнь? Ни за что, никогда он…

Проиграл… Неожиданно он понял, что проиграл, что все его рассуждения не стоят и ломанного гроша. Он хотел ее, хотел безумно, он не мог жить без нее. Он видел