Триктрак - Ольга Васильевна Болгова

— Ладно, не злись, это ты нам весь кайф поломала.

— Ну извини, надо было табличку на дверь повесить: «Не ломайте кайф, убьет!» — съязвила Ася.

Лариса хмыкнула, ничуть не смутившись — смущение не состояло в списке её характеристик, как, впрочем, и постоянство.

— И даже не спросишь, с кем я была? — поинтересовалась она, подходя к двери.

— Нет, — мотнула головой Ася.

Если это её и интересовало, то на данный момент в последнюю очередь. Едва за Ларисой закрылась дверь, она скинула пальто, глотнула воды прямо из носика чайника, пытаясь разбавить горечь, оставшуюся во рту после сигареты, и занялась молнией, пытаясь высвободить мокрую ногу из плена сапога.

Когда вернулась Лёля, Ася спала, свернувшись клубочком на кровати, на полу валялся сапог с поломанным замком, а боевой трофей — магнитофон «Комета» перематывал тонкую коричневую ленту пленки, с которой текло мелодичное «Cos for twenty-four years I've been living next door to Alice…».

Ася проснулась, падая со скалы, о подножие которой разбивались черные волны, разбивались и уползали, чтобы вновь вернуться и по-мазохистки добровольно удариться о каменную грудь. Причины падения Ася не знала — ей никогда не удавалось запоминать сны. Иногда она тщетно пыталась ухватить сновидение за хвост, вернуть его, но в данном случае этого совсем не хотелось: она облегчённо вздохнула, обнаружив себя в своей комнате, уже погруженной в полумрак, лишь над Лёлиной кроватью теплился круг света от маленькой бра. Подруга читала, носом уткнувшись в книгу. За облегчением пришла паника. Ася схватила часы, лежащие на столе. Без четверти семь! А спектакль начинается в половине восьмого. Она вскочила, заметалась, закружила по комнате.

— Аська, что, что случилось? — подала голос Лёля, оторвавшись от книги.

— Опаздываю! Почему ты меня не разбудила? Я ведь четыре часа продрыхла…

— Куда опаздываешь?

— В театр же, я тебе говорила, ты же отказалась идти!

— Ох, ну забыла я, — виновато протянула Лёля, откладывая книгу. — Тебе куда ехать?

— В Ленсовета.

— Тем более, — умиротворенно протянула подруга. — Не вижу причин для паники. Успеешь.

Причин паниковать на самом деле не было — одна станция метро и вот он, ДК Ленсовета — но на сапоге окончательно сломан замок, и голова гудела после сна — не зря мудрая Асина бабушка никогда не давала ей спать в предвечернее время, когда солнце клонится к закату.

Ася умылась и застряла у зеркала, в простенке между шкафом и кухонной полкой, восстанавливая порушенный сном макияж и критически разглядывая себя. Коротко подстриженные волосы неопределенного цвета, который называют русым, мальчишеское лицо — когда Ася надевала куртку и брюки, ее иногда принимали за мальчика — прыщик на подбородке, упорно возвращающийся на свое место, несмотря на все ухищрения, румянец на щеках — не от здоровья, а от того, что болела голова. Ася потрогала лоб, с тоской подумав, что, кажется, опять поднимается температура. Простыла, пока прыгала в мокром сапоге. Вздохнула, подправив подводку на левом глазу, заморгала от попавшей в глаз туши, едва сдержав слезу. Испорченный сапог так и не просох, но ни другой пары, ни времени найти что-то на вечер уже не было. Лёля носила обувь на два размера больше. Ася надела сапог, села на стул:

— Зашивай!

Лёля стянула замок крупными стежками, пару раз попав иголкой в ногу. Когда работа и сборы были закончены, времени осталось ровно столько, чтобы добежать до метро и впритык приехать в ДК. Ася влетела в здание дворца культуры, и в фойе настойчиво зазвенел звонок, созывая зрителей на места. Сдав пальто, она поправила влажные от спешки волосы и поднялась наверх, в бельэтаж, по пути купив у потрясающе питерской старушки-капельдинера программку. Едва устроилась на своем месте, как сверкающая люстра под потолком начала меркнуть, погружая зал в темноту, тяжёлые багровые полотнища занавеса медленно расползлись по сторонам, а на открывшейся взорам сцене софиты высветили декорацию, в которой и проходил весь спектакль — купе вагона, несущего персонажей навстречу судьбе и производственному конфликту.

Московский актер играл совсем иного героя. Он был убедителен, он искренне терзался сомнениями и боролся за то, что считал правильным, но пьеса приобрела другое звучание, в ней не было той страсти, пропал тот пульс, который заставлял биться пылкий Смолич. Так думала Ася, смотря на сцену и представляя там, в кругу прожектора, другого актера и злясь на себя оттого, что снова простыла, и что поднимается температура. Было жарко и душно, пылали щеки, боль стучала в висках, пересохло во рту и очень хотелось есть.

В антракте Ася отправилась в буфет, решив позволить себе, несчастной простуженной, чашку кофе, бутерброд и пирожное. Пока спускалась с бельэтажа, в буфете уже выстроилась очередь желающих отведать театральных закусок — здесь всегда продавали свежайшие пирожные буше, манящие теплым шоколадным блеском, пышные эклеры и скромные, но не менее аппетитные песочные полоски в глазури, а в воздухе витал кофейный аромат. Ася пристроилась в конец очереди, за немолодой парой, беседующей о достоинствах и недостатках МХаТа, он — в костюме в полоску, она — в длинном вечернем платье, ажурной плетеной шали, накинутой на плечи и туфлях на высоком каблуке — словно странные птицы среди разношерстной, по-будничному одетой публики.

«Наверное всё-таки жаль, что посещение театра перестало быть праздником, требующим наряда, галстуков, каблуков и причесок, — подумала Ася, взглянув на свои сапоги. — С другой стороны, хорошо для тех, у кого нет не только вечернего платья, но и приличной обуви».

Добавив к списку недостатков непослушные волосы, которые сейчас наверняка являли собой что-то недостойное, пылающие жаром щеки и самодельный свитер, Ася совсем загрустила и чуть было не удрала на свое место в бельэтаже, но жажда и неожиданно быстро продвинувшаяся очередь, остановили порыв. За спиной беседовали мужчина и женщина, обсуждая спектакль, у мужчины был приятный, и почему-то знакомый баритон. Асе очень хотелось обернуться и посмотреть на обладателя этого баритона — он не мог быть ни одним из знакомых, потому что рассуждал о театре с уверенностью знатока, а таковых в Асином окружении не имелось.

Тем временем подошла её очередь, и буфетчица поставила на стойку пирожное буше на кружевной бумажной тарелочке и ароматно благоухающий кофе в белой чашке с золотым ободком. У Аси даже закружилась голова. Расплатившись, она накинула на плечо ремешок сумки, одной рукой, словно жонглёр, подхватила тарелку, а другой взялась за край блюдца. Увидела освободившийся столик, заспешила и, развернувшись, столкнулась с человеком, что стоял позади нее. Чашка качнулась, ложечка звякнула о блюдце, и горячий кофе выплеснулся прямо на