За ядовитыми змеями. Дьявольское отродье - Юрий Борисович Ильинский

спальном мешке, Васька тотчас же упал на Курбана и основательно его напугал. С лихорадочной поспешностью Василий снова вскочил и ринулся к выходу с такой силой, что свалил палатку.

— Змеи! Змеи! — орал Васька, барахтаясь в брезенте.

Когда все выбрались из палатки, Марк отбросил брезент и обнаружил виновницу переполоха. Гадюку тотчас же водворили на место, после чего мы долго силились понять, как могла змея удрать из плотно задраенного вольера.

— Эх, ученые люди, — сердито сказал Курбан, поражаясь нашей несообразительности. — Это не наш змея. Наш никуда не бегал, лежит, отдыхает. Это новый змея пришел. Ночью в песках холодно, вот и залез в палатку погреться.

Мы бросились к вольеру, пересчитали змей. Курбан оказался прав.

Утром Курбан повел нас к разрушенной крепости. Приходилось пробираться по узким, извилистым проходам, залезать на огромные камни. Местные жители, по словам Курбана, сюда не ходили, делать тут людям совершенно нечего, поэтому змеи здесь, очевидно, водятся. В этом мы вскоре убедились. Однако поймать их было трудно — заслышав наши шаги, пресмыкающиеся быстро ускользали в расселины. Одну беглянку Николай, несмотря на полученный накануне урок, попытался схватить за хвост, но пресмыкающееся выскользнуло у него из рук и исчезло под камнями.

Курбан, видевший всю эту сцену, негодовал, Марк тактично промолчал, а Васька напомнил художнику о емком, вобравшем в себя столько понятий слове «кранты».

Около часа мы лазили по развалинам, время от времени переворачивая небольшие камни; вокруг сновали юркие ящерицы. Васька к камням не притрагивался, спустившись вниз, бродил по песку вдоль стены.

— Мать честная! Крокодил!

Мы с Николаем расхохотались, однако Марк и Курбан поспешили к Василию.

— Варан! — крикнул на бегу зоолог. — Лови его, ребята!

На холме у самой стены стоял в угрожающей позе здоровенный варан, настоящий крокодил пустыни. Варан был испуган и озлоблен. Разинув пасть, усаженную острыми зубами, он смотрел на приближающихся людей, готовясь отразить нападение. Варан был слишком велик, чтобы придавить его рогулькой, однако Марк все же попытался прижать его к земле, но варан ловко увернулся.

— Схватим его руками, — скомандовал Марк. — Хватайте за шею. Осторожнее! Это очень крупный экземпляр. И не забывайте о хвосте…

— Такого дядю ухватишь, как же, — опасливо отодвинулся Васька. — Ишь какой здоровущий. — Васька помедлил и вдруг прыжком кинулся на варана.

Увернувшись от преследователя, варан перепоясал его метровым хвостом. Раздался хлесткий удар, и Василий покатился по песку. Изловчившись, Марк сгреб варана за загривок, началась яростная схватка. Варан отчаянно сопротивлялся, пытаясь сбросить навалившихся на него врагов. Мы барахтались в песке, задыхаясь в тучах едкой пыли. На лапах варана были изогнутые, крепкие, как железо, когти, притом достаточно острые. В пылу сражения нам удалось перевернуть варана на спину, я ухватил его поперек желтоватого, в коричневых крапинках брюха, и тотчас варан нанес сильный удар задними лапами, располосовав мне руку от плеча до локтя. От неожиданности и боли я выпустил варана, он молниеносно перевернулся, но тут на обезумевшее животное грудью навалился Васька, а Курбан схватил варана за хвост.

— Держим! Держим! — орал Васька. — Не уйдет!

Варан затих, и тогда, задыхающиеся, грязные, исцарапанные, мы услышали спокойный голос Марка:

— А меня он держит…

Только теперь мы заметили, что злобная тварь жует руку зоолога. Николай замахнулся рогулькой, тут же опустив ее: разве этого злюку проймешь какой-то тросточкой?

— Нож! Разожми челюсти ножом!

С большим трудом мы заставили рассвирепевшего варана отпустить свою жертву, связали ему пасть, запихнули в мешок. После этого «считать мы стали раны, товарищей считать». К счастью, варан не ядовит, но на его острых и длинных зубах остаются гниющие кусочки пищи, поэтому укус может вызвать заражение крови.

В перевязке нуждались все, но особенно сильно досталось зоологу: варан основательно пожевал ему кисть. У меня на предплечье темнели подсохшей кровью глубокие порезы, рубашка висела клочьями, у Курбана было сильно поцарапано лицо, художник потирал зашибленную ногу, Васька, болезненно морщась, разглядывал широкую багровую полосу на теле — след удара хвостом.

— Еще парочка таких ящериц, и нам кранты! — печально вздохнул Васька. — Марк, ты, надеюсь, не за варанами сюда приехал?

Поединок с вараном сорвал наши планы. Пока мы промывали и перевязывали раны, солнце поднялось высоко над головой, и жара заставила нас укрыться в ближайшей пещере.

К вечеру с гор повеял прохладный ветерок, и наш маленький отряд снова вышел на поиски. У Марка рука висела на перевязи, ему было трудно действовать рогулькой, и зоолог отдал ее мне. Вместе с раздвоенной палкой я получил и небольшой мешочек, стянутый тугой резинкой. Он был пока еще пуст, и я спокойно прикрепил его к поясу. Сумею ли я сохранить спокойствие, когда в мешочке забьется ядовитая змея?

Мы снова идем вдоль полуобвалившейся стены, окружающей развалины поселения. По-прежнему снуют вокруг тонкопалые быстрые ящерки, высоко в вечернем небе плавно парят орлы.

У западной окраины городища мы останавливаемся. Марк узрел нечто любопытное, тотчас забыл о покусанной руке, сделав нам предостерегающий знак, быстро отошел в сторону, нагнулся и поймал пинцетом здоровенную фалангу. Фаланга хотя и не вырывалась, но устрашающе шевелила челюстями, мохнатыми коленчатыми лапами. Мы с отвращением рассматриваем трофей, довольный зоолог пересаживает фалангу в стеклянную банку, и мы идем дальше.

— На кой черт тебе эта страшилка?

— Пригодится. Понаблюдаю на досуге.

Васька брезгливо сплюнул, помолчал, потом спохватился:

— Неужели ты собираешься держать ее в палатке?

— Очень может быть. Но ты не бойся, фаланга из банки не удерет.

— С чего ты взял, что я боюсь? Я вообще никого и ничего не боюсь. Пора бы знать!

Медленно движемся вперед, ноги тонут в сыпучем песке. На склоне бархана вьется колючая поросль, причудливо изогнутые горячим ветром кусты саксаула издали напоминают змей. Рядом стелется чахлый кустарник, тонкие прутья, усаженные острыми кривыми колючками, напоминающими янычарские ятаганы, совершенно лишены листьев и кажутся мертвыми. Прорываться сквозь заросли этих, с позволения сказать, растений — сущее наказание, и мы то и дело освобождаем свою одежду от цепких колючек.

— А верблюды их едят, — негромко замечает Курбан. — И ничего, даже не болеют. А?

— У каждого свой вкус, — говорит художник. Пользуясь коротким привалом, он быстро работает карандашом.

Ваську хлебом не корми, только дай попозировать, Николай этим пользуется, эксплуатирует Рыжего нещадно.

— Василий, подойди вон к тому кусту и сделай вид, что ты внимательно его разглядываешь. Подпись под рисунком будет гласить: «Участник научной экспедиции такой-то за работой».

— Ради искусства я, как пионер, всегда готов! В каком журнале собираешься его поместить? — Васька охотно подходит к кусту, принимает «картинную» позу.

Курбан останавливает его:

— Не спеши, пожалуйста.