Часть 4. Приполярный Урал. Саранпаульская экспедиция - Виноградов Викторович

Быстро расчистили место от снега и начали ставить 10-местную палатку с фланелевой подстёжкой-утеплителем внутри. В центре установили железную печь из 200-литровой бочки, а вдоль двух стен установили общие нары. Пока занимались установкой палатки, быстро закончилось светлое время, а вертолёта всё не было. Я подумал, что по каким-то причинам вылет перенесли на завтра. Мы же продолжали обустраиваться – на нары в палатке настелили хвойного лапника, напилили и нарубили дров. Уже быстро стемнело, затопили печь, зажгли свечу. На улице тоже развели костёр, и повариха на нём готовила еду на всех сразу – это называлось котловое питание. Расход продуктов при этом списывался на всех одинаково, в зависимости от дней посещения кухни каждым едоком.

Морозы стояли не сильные – около 30 градусов. Всё же эта территория была ближе к Гольфстриму, чем Енисейск. Морозы около минус 45 градусов бывали здесь тоже, но не более недели. Нас на 10-местную палатку оказалось 13 человек. Была у нас с собой и вторая такая же, но печь для неё осталась в Саранпауле. Тесно, но все разместились на нарах. Выделили ночного дежурного, чтобы постоянно топил печь. Так как поселились мы фактически среди дров, то последних наш дежурный совсем не жалел. Я вначале быстро уснул от большой усталости, но вскоре проснулся от нестерпимой жары, вылез из спального мешка, попросил дежурного убавить немного огонь, но всё равно так больше уснуть и не мог. Остальной же народ спал и храпел очень даже неплохо. Я вообще с детства плохо переносил жару, и только попав в степи Казахстана, как-то попривык и мне иногда даже стал нравиться жаркий сухой воздух. Влажную жару совсем не переношу. Утром встали, позавтракали и пошли расчищать место для строительства барака под жильё. Решили строить его без всяких выкрутасов, из подручного сырого материала – из леса, который стоял вокруг нас.

У нас была с собой бензопила и бочка бензина для неё, поэтому вальщики леса были работой обеспечены. Однако второй день заканчивался, а вертолёта всё не было. С нами прилетел радист Сергей Боровских с рацией РПМС, совсем молодой парнишка, только что закончивший курсы в Тюмени. Я с утра дал ему человека в помощь для установки радиоантенн, выделил место в углу палатки и велел срочно установить связь с экспедицией. Работа у него двигалась бойко, и уже к обеду стояли все антенны. Всё, что он просил, ему было сделано – не было только одного – связи с экспедицией. В первый день он мне сказал, что связь отсутствует по причине непрохождения радиоволн. Вот в этом я ему совсем ничем не мог помочь. И вот уже второй день заканчивался – ни вертолёта, ни связи. Я со страхом стал думать, что же мне делать во вторую ночь со сном. Я как представил себе опять эту жару! Тогда я велел мужикам недалеко от первой установить вторую палатку, не делая в ней нары. Решил попробовать спать в холодной палатке, без печи. Нарубил елового лапника, застелил мёрзлую землю. Спальный мешок сделал двойным – в большой, обычный затолкал ещё маленький, туристический и лёг в тёплом китайском белье. Застегнулся на все застёжки и дышал внутри этого сооружения. Заснул и спал всю ночь.

Утром проснулся и не могу пошевелить ни руками, ни ногами – все суставы потеряли былую подвижность. Начал очень медленно ими двигать. Где-то минут через 15 они приобрели способность сгибаться–разгибаться. Быстро вылез из мешка и оделся. Впечатление в организме от этой ночёвки было не очень приятное, но выспался и отдохнул. В палатке со мной спал ещё один рабочий, который тоже не терпел жару. И на третью ночь он решил спать в холодной палатке. Я же, после некоторых раздумий, решил не повторять этот эксперимент, посчитав его опасным не только для живого организма, но и для жизни в целом. Конечно, северные народности спят таким образом, и даже в снегу, но при этом на них надета малица, а сверху ещё и кукуль из оленьих шкур, которые во много раз лучше держат тепло человеческого тела и не допускают такого переохлаждения организма, как сон в ватном спальном мешке. Паренёк, который и вторую ночь спал в холодной палатке, тоже в дальнейшем отказался от таких экспериментов.

А вертолёта всё не было. Мои ежедневные разговоры с радистом ни к чему положительному не приводили – связи не было. Он мне постоянно рассказывал про какие-то магнитные бури, показывал на настроечные рычажки рации, говорил, что он всё делает правильно, но толку от этих разговоров не было. Мы ничего не знали. И длилось это неведение около 10 дней – ни связи, ни вертолёта.

Сложившаяся ситуация в то время, насколько я помню, не очень встревожила меня, т. к. спать нам было где, и продукты тоже были. Но вот сейчас, в ретроспективе, понимаешь, что со стороны руководства экспедиции была допущена грубейшая ошибка. Мало ли что могло у нас случиться за это время – могло не оказаться продуктов, печки или палаток, кто-нибудь мог травмироваться. Ведь рассчитывали на 5 рейсов вертолёта и на устойчивую связь с базой. А ведь была середина января, и морозы могли ещё более усилиться. В Саранпауле оставался зам. начальника экспедиции Ильяшевич М. В., и он в тех условиях не только мог, но и должен был направить нам хотя бы оленью упряжку с каюром до появления устойчивой радиосвязи с нами или вертолёта. Чепкасов В.А. в день нашей заброски вылетел в командировку в Тюмень.

Однажды мы чуть не потеряли утеплённую палатку. Вечером, в сумерках, я и ещё один человек решили повнимательнее рассмотреть какую-то деталь на утеплителе. Взяли в руки горящую свечу и поднесли поближе к стенке. В какой-то момент я заметил, что на фланелевом утеплителе появилось тёмное пятно, и оно стало быстро расширяться в стороны. Мы одновременно поняли, что это загорелся утеплитель от пламени близко поднесённой свечи и стали его быстро захлопывать близлежащими тряпками. На наше счастье мы его вовремя стали тушить, но успела выгореть дыра около одного квадратного метра, и, в основном, под нарами, куда пламя успело проскользнуть – выше нар мы успели быстро захлопать. Тогда мне стали понятны причины пожаров в палатках, которые уничтожали их за несколько минут – шансы затушить такой пожар всегда малы. Потеря палатки с вещами могла для нас обернуться настоящей катастрофой.

После 10 дней радиомолчания вдруг прибегает ко мне в лес радостный радист и кричит, что появилась связь с Саранпаулем. Я пошёл к рации, и правда – лежит радиограмма мне, из которой следует, что вертолёт после второго рейса к нам сломался и улетел ремонтироваться, и что через 4 дня ожидают прилёт другого борта. Спрашивают, почему не выходили на связь, всё ли в порядке, есть ли продукты. Продукты, действительно, были на исходе и я, помня о вертолётных поломках, запросил отправить их первым же рейсом. Почему вдруг заработала наша рация – я не знаю до сих пор, но думаю, что неопытный радист в первое время работы допускал какие-то технические ошибки. Через 10 дней, видимо, случайно нажал на какой-то нужный тумблер и вышел на правильный режим работы и больше уже сбоев не допускал. Отработал он у нас до лета, поднабрался опыта и уехал куда-то дальше на Север, в нефтеразведку.

Ровно через 2 недели после первой высадки к нам пришло сразу за 2 дня ещё 5 рейсов МИ-4. Переброшено было всё железо, персонал (кроме руководства). Всего оказалось около 30 человек. Поставили ещё 2 палатки, и началась подготовительная работа к проходке шурфов и расширению работ.

Рис. 6: Миша Катин

Прилетел с женой геолог Миша Катин, выпускник МГРИ, приехавший в Тюмень из Восточной Сибири. Его жена Нэля, техник-гидрогеолог по образованию, совсем крохотная девушка была в положении.

В один из ближайших дней мы с Катиным и топографом Дудкиным вышли на лыжах в район второй линии, чтобы на местности определиться с шурфами и вертолётной площадкой.

Ещё находясь в Саранпауле, купил себе за 30 рублей новые охотничьи лыжи, подбитые лосиным камусом – это очень крепкая шкура с нижней части ног лосей или оленей. Они мне были немного коротковаты, т. к. хозяин, низкорослый манси, делал их для себя. Сделаны они были очень качественно – шкурки камуса приклеены к лыжам рыбьим клеем, и швы почти незаметны. На таких лыжах я шёл впереди, прокладывая путь моим партнёрам, которые использовали обычные лыжи-голицы. Удобство этих лыж я обнаружил при подъёме на горку – они совершенно не скользили вниз и можно было, ничего не опасаясь, подниматься на них прямо в лоб. А вниз они скользили с небольшим подтормаживанием против обычных лыж.

Рис. 7: Дорога в долине Хобею летом

Шли по долине р. Хобею, по левому берегу. Здесь уже были предгорья, и совершенно чётко выделялись первая и вторая террасы. Вдали на западе уже хорошо были видны высокие вершины Уральских гор. Однако за весь путь не увидели никакой дичи, кроме следов белок, куницы. Последних – вообще единичные. Видимо, связано с тем, что в этих краях было очень мало кедра, а отсюда и мало белки, и, соответственно, разрывалась вся кормовая цепочка. На реке было много незамёрзших мест, вероятно, били подземные ключи, да и течение реки было достаточно быстрое. Зато окружающий воздух был настолько чист и прозрачен, что его просто хотелось "пить". Леса вокруг состояли, в основном, из ели и пихты. Сосны попадались редко.