Где-то на земле есть рай - Валерия Вербинина

— А как насчет ее охранников? — подал голос Ласточкин. — Названные имена соответствуют действительности?

Полковник обернулся к нему:

— Вот то-то и оно, что соответствуют, — буркнул он. — И вообще этот звоночек кажется слишком точным для того, чтобы с легкой совестью списать его на какого-нибудь неуравновешенного психа.

— И что теперь? — спросила я.

— Придется принимать меры, — сурово отозвался Тихомиров. — Ставить в известность Алису об угрозе, искать того, кто звонил, а главное — искать предполагаемого убийцу. Словом, предстоит обычная работа.

— Можно я возьмусь за это дело? — вскинул руку Горохов. Я вспомнила, что портрет Алисы Лазаревой висел у него на стене в кабинете и сам лейтенант был горячим ее поклонником. — Модест Петрович, пожалуйста!

В этот момент он больше всего походил на ребенка, который просит купить ему новую игрушку. Однако Тихомиров остался глух к этой мольбе.

— Нет! — отрезал он. — Я уже назначил людей, которые будут этим заниматься. Ласточкин! Синеокова! Поручаю дело Лазаревой вам. И смотрите у меня, чтобы без фокусов! Мне лишние истории не нужны!

— Слушаюсь, Модест Петрович, — после небольшой паузы отозвался Ласточкин. Но, честно говоря, я не уловила в его голосе особого энтузиазма.

— Мужа Лазаревой я уже поставил в известность, — продолжал Тихомиров, — так что можете сразу же приступать к работе. Да, по телефону у меня создалось впечатление, что у мужа есть определенные подозрения, так что я посоветовал бы вам встретиться с ним и его женой и откровенно поговорить.

— Модест Петрович, а можно я буду им помогать? — настойчиво попросил Горохов. Но полковник только сверкнул на него глазами:

— Обо всех результатах докладывать мне незамедлительно! А эту, как ее, Парамонову, выбросить из головы! У нас и без нее работы невпроворот. И вообще, как подумаешь, что некоторым на Мадейре фотомодели мороженое подносят, а я тут с вами… Так что не нарывайтесь и не занимайтесь ерундой, ясно вам?

Глава 4

1 апреля. Третий час дня

— Ее убьют, — говорил взволнованный женский голос. — Это точно. Один удар в сердце — и все.

— Откуда у вас такие сведения?

— Я не могу этого сказать.

— Назовите ваше имя, пожалуйста.

— Нет. Я не могу. Я боюсь.

На этом моменте запись памятного звонка заканчивалась.

— Ну что ж, — пробормотал мой напарник, пожимая плечами, — если это игра, она хорошо выдержала свою роль.

Он сел за стол и стал звонить. Нет, вовсе не Лазаревым, как вы сгоряча могли подумать, а эксперту-графологу, — просить его, чтобы он как можно скорее сличил прижизненный почерк Владислава Парамонова и почерк в странных письмах, полученных его вдовой. Очевидно, они не давали моему напарнику покоя.

— Ну что эксперт? — спросила я, как только Ласточкин повесил трубку.

— Говорит, у него очередь на несколько недель вперед, — буркнул Павел. — Дел до чертиков, а хороших специалистов — раз-два и обчелся.

После этого он позвонил Стасу и попросил его разыскать материалы по делу Парамонова — «ты понимаешь, надо кое-что проверить».

— Думаешь, это что-нибудь даст? — поинтересовалась я.

— Увидим, — довольно загадочно ответил Ласточкин.

И, наконец, он набрал номер Лазаревых. Разговор был очень короткий.

— Они нас ждут, — бросил Паша. Он снял с вешалки свою кожаную куртку. — Едем! Чем быстрее мы разделаемся с этим дурацким делом, тем лучше.

Мы закрыли окно, заперли дверь и, как следует из дальнейшего рассказа, отправились на поиски приключений, которые не преминули в самом буквальном смысле свалиться нам на голову. Впрочем, обо всем по порядку.

Мы покинули здание и спустились по растрескавшимся ступеням, усеянным выщербинами столь же густо, как лицо древнего старика — морщинами. Внезапно Ласточкин, который обычно ходит очень быстро, сбавил ход и придержал меня за локоть. Шагах в пяти от нас на тротуаре сбились в плотную кучу трое субъектов, и все трое по какому-то совпадению смотрели прямо на нас.

Дабы читатель мог различать их между собой, сообщу, что номер один носил на шее велосипедную цепь, сделанную зачем-то из чистого золота, номер два обладал плечами шириной в поезд-экспресс, а у номера третьего из особых примет имелись в наличии лишь оттопыренные уши. От себя добавлю, что если бы незабвенный Джек Потрошитель встретил эту троицу где-нибудь в темном переулке, то его бы хватил удар от ужаса.

Впрочем, его нельзя за это винить, потому что, хотя на улице был ясный день, прохожие, едва завидев трех подозрительных типов, которые преградили дорогу мне и моему напарнику, тотчас же переходили на противоположную сторону улицы и зачем-то ускоряли шаг.

«Это еще что такое?» — холодея, неприязненно подумала я.

Молчание прервал обладатель золотых вериг.

— Гыы, — сказал он, указывая на меня пальцем. — Гля, баба!

— Ментовка, — авторитетно заявил ушастый и сплюнул в пыль.

— Во дает! — восхитился очеловеченный поезд-экспресс. — Ты, это, того!

— Ну! Че надо? — спросил Ласточкин тяжелым голосом.

— Дело к тебе есть, — объяснил громила в веригах. — Так сказать, разговор.

— Это он хочет со мной говорить? — поинтересовался Ласточкин, кивая на человека-поезд. — А он умеет?

Тот насупился. Сделать это было довольно тяжело, учитывая, что лоб его никак не превышал высотой два пальца.

— Капитан Ласточкин — известный шутник, — уронил в пространство золотой человек. — Ты брось базарить-то. Делай, че велят.

— А пошел ты, — совершенно спокойно ответил Ласточкин и вслед за тем назвал место, в которое его собеседнику полагалось пройти. Судя по выражению так называемого лица последнего, предложение не пришлось ему по вкусу.

— Ты это, того! — заволновался поезд. — Не балуй!

— Похоже, капитан забыл, с кем имеет дело, — процедил ушастый сквозь зубы. — Я бы на твоем месте, получив приглашение от Арбатова, уже мчался бы во всю прыть.

Мне показалось, что я недавно уже где-то слышала это имя, но момент явно был неподходящий для того, чтобы уточнять что бы то ни было.

— Мне твой Арбатов даром не нужен, — отозвался Ласточкин. — Если я ему нужен, пусть он ко мне и приходит.

— Нет, ну блин! — возмутился экспресс. — Ты того, в натуре? А?

— Боюсь, Юра не примет такого ответа, — вздохнул ушастый. — Так что, девочки и мальчики…

— Напоминаю мальчикам, а также девочкам, — перебил его Ласточкин, — что я при исполнении. Так что пошли вон отсюда, уроды.

Я увидела, что он держит руку в кармане, и быстро отступила в сторону. Честно говоря, мне стало очень не по себе.

— Ты еще пожалеешь об этом, — просипел золотой, пятясь. Его кодла нехотя последовала за ним.

— С Арбатовым никто так не смеет разговаривать! — крикнул ушастый на прощание. Ласточкин выхватил руку из кармана, и его собеседник поспешно скрылся за углом.

— Черт, я же бросил курить, — вздохнул Павел, глядя на пачку сигарет, которую он держал в своей ладони. — Ладно, Лиза, надо нам навестить знаменитую актрису. А то мы и так с тобой задержались.

Заявляю со всей ответственностью за свои слова, что если где-то на земле и существует рай, то супруги Лазаревы, без сомнения, сумели отхватить от него весьма лакомый кусочек. Если мои творения когда-нибудь будут экранизировать в Голливуде, предвижу вашу саркастическую улыбку, но в конце концов, как говорит Паша, скромность украшает лишь того, кого больше ничто не украшает, — словом, если я когда-нибудь продвинусь благодаря своему писательскому таланту, наследству гибралтарской тети, которой у меня все равно нет, или выгодному альянсу с каким-нибудь завалящимся олигархом, я, может статься, тоже получу право жить в апартаментах, подобных лазаревским. Феерическая роскошь! Невиданное великолепие! Тоскующей тенью я ползла по коврам, затравленно озираясь на окружающие красоты. Позолота, блеск, картины, старинная мебель. Красное дерево, розовое дерево, зеленое дерево — в углу в кадке, выложенной стразами. Анфилады комнат увлекали и манили. Боже! Дайте мне кусочек этих неслыханных прелестей, я тоже так хочу! У-у, убогие коммуналки, однокомнатные квартиры-табакерки, кошмарные хрущобы, панельные дома… Тьфу на вас! Будьте вы прокляты и ныне, и всегда, и во веки веков!

Я покосилась на Ласточкина, и мне стало стыдно. Я не видела своего отражения в зеркале, но готова была поклясться чем угодно, что на моем лице отражалась жгучая, анафемская, лютейшая зависть. Не то что мой напарник. Он не казался равнодушным — он просто им был. Уверена, Алиса Лазарева вместе со всеми ее хоромами и богатствами занимала его в этот миг куда меньше, чем измученная женщина в голубом, которую судьба швырнула с самого верха в бессмысленное, пустое существование, пронизанное терпким страхом перед конвертами, что время от времени выпархивали из ее почтового ящика. Черт возьми, ну почему я не могу быть, как он?