Александра – наказание господне - Ирина Мельникова

В окно ударил очередной снежный заряд. Любимый пес князя Алтай, большой охотник понежиться у камина, поднял голову и некоторое время с недоумением смотрел на хозяина, не понимая своим собачьим умом, и что ему все неймется, и чем он так постоянно озабочен? Но ласковое тепло сделало свое дело, и пес, вновь уронив голову на лапы, задремал, изредка поскуливая во сне и помахивая хвостом.

В дверь тихо постучали, почти поскреблись, и Адашев, улыбнувшись, распахнул ее. На пороге стояла старая нянька Агафья, виновато глядя на него:

– Прости меня, старуху, голубчик! Вижу, свет из-под дверей пробивается, дай, думаю, загляну! На кухне сегодня ватрушки пекли, а ты к ужину не спустился, я и забеспокоилась. Чай не заболел, Кирюша?

– Нет, нянюшка, просто есть не хотелось. Поздно отобедал с друзьями, вот и решил ужин пропустить.

Нянька недовольно поджала губы:

– Совсем ты себя не бережешь! Что я княгине скажу, когда она из-за границы вернется? Матушка твоя мне строго-настрого наказывала, чтобы ты вовремя обедал и ужинал и заботами себя не слишком утруждал, пока не выздоровеешь!

Князь, обняв старушку за плечи, провел в глубь кабинета и усадил в кресло, в котором только что сидел у огня:

– Погрей немного косточки, а я пока кое-что почитаю.

– Хочешь, я тебе чайку принесу с малиной и ватрушечек тоже на всякий случай оставила.

Кирилл поцеловал ее в щеку:

– Что бы я без тебя делал, Агафьюшка? Никто так обо мне не хлопочет и не заботится, как ты, милая!

– И-и-и, голубчик! – поднявшись с кресла, нянька направилась к двери, но остановилась на пороге. – Жениться тебе надо поскорее! У меня и силы уже не те, да и за детьми присмотр нужен материнский, а то эта хранцузка опять жаловалась на робят. Учиться не хотят, задания не выполняют, озоруют – страсть! Вчера ей пирожное на стул подложили, юбку попортили, а давеча чернил в кофий налили... Я ругаться стала, так Андрюша меня ведьмой обозвал, а Илья вообще велел на глаза не показываться. – Тут нянька углядела искру ярости в глазах князя и испуганно зачастила: – Прости меня, дуру старую! Болтаю незнамо чего!

– Немедленно прекрати защищать этих негодников! – Адашев в сердцах стукнул кулаком по столу. – Совсем распоясались, мерзавцы! Мало того, что изнеженными лентяями растут, науками совсем не интересуются, так еще и пакости всякие измышляют! Скажи Федосу, чтобы завтра поднял их не позже восьми часов и до завтрака пускай помогут дворнику расчистить двор от снега, а потом обоих ко мне в кабинет на разговор. Мадемуазель Веронике тоже передай, что я жду ее после десяти.

– Ой, батюшки! Что же ты такое надумал, Кирюша?! Виданное ли дело, чтобы барчуки лопатами скребли да метлами махали?

– Вот пусть и машут, коли барчуки! Покрайней мере аппетит нагуляют и в еде копаться не будут! Насмотрелся я уже на эти представления, когда они от всего нос воротят: это им не так, то не этак! Пока снег не сойдет, каждый день будут двор чистить. Завтра же переговорю с Авдеем, чтобы на конюшне им работу подыскал, а то растолстели, разжирели, как купцы татарские! Ты ведь помнишь, я в их возрасте и в ночное, и на рыбалку, и на охоту с отцом выпрошусь, а эти... – – Князь махнул рукой и огорченно поморщился. – Тяжеловато им придется, когда на флот пойдут служить, а все потому, что сызмальства к пуховым перинам да к сладкой еде приучены.

Агафья, несколько раз мелко перекрестившись, склонила голову:

– Конечно, Кирюша, ты можешь осерчать на меня, старую, но я одно скажу. Детки-то твои мужской руки и не ведали. Княгинюшка, Анна Денисовна, болела долго, не до детей ей было. Батюшка да матушка почитай все время по заграницам живут. Вот и выросли робята, как та полынь-трава: сами себе хозяева, что хотят, то и творят! Каюсь, батюшка, баловала я их – детки все-таки, им и ласка требуется, и жалость какая-никакая...

– Вот за эту жалость и оскорбляют они тебя, наверное! Но я с этим быстро разберусь и, клянусь, оба получат от меня по заслугам! Завтра же лично займусь их учебой и воспитанием. Найду наконец хорошую гувернантку из русских, а француженку уволю. Толку от нее никакого, охрану нанимать ей не собираюсь. Что же это за учительница такая, если не в состоянии за себя постоять? Пусть ищет себе другое место.

Нянька покачала осуждающе головой:

– Больно сердит ты, голубчик! Они ж еще дети малые, да и хранцузку жалко. Где она посередь зимы место сыщет?

Князь вновь обнял старушку и улыбнулся:

– Всех бы ты жалела да голубила, но одной жалостью да любовью из мальчишек настоящих мужчин не вырастишь, тем более моряков! На их веку еще много войн предстоит, да пострашнее тех, в коих мне пришлось воевать. Так что не к легкой, а тяжелой, полной лишений жизни их надо готовить, а не баловать безмерно. Насчет мадемуазель пока не беспокойся. Сразу на улицу никто ее выгонять не собирается. Рекомендации я дам хорошие, возможно, где-то ее сюсюканье будет в самый раз. Утром велю секретарю все бумаги подготовить, а пока места не найдет, пусть живет в своей комнате.

– Ну, смотри, Кирюша, тебе, должно быть, виднее, – вздохнув, нянька вышла за дверь и только тогда пожала плечами. – Можно подумать, что русские гуверненки лучше хранцузских...

Сев за стол, Адашев взял из ящичка вест-индскую сигару, аккуратно ее обрезал и закурил. Густая струйка горьковатого дыма устремилась к потолку, но потом изменила направление и потянулась к камину. Князь задумчиво проследил за дымовыми маневрами и откинулся на высокую резную спинку старинного кресла, в котором в далекие времена любил сиживать его пращур, верный сподвижник Петра Алексеевича, участник всех его славных кампаний, лихой моряк и покоритель женских сердец Михаил Адашев. Если бы не Петр, спровадивший княжеского сынка Мишку на учебу в Англию, не видать бы его потомкам моря. Из деревенского увальня получился отменный скиппер[9] и отважный мореплаватель, отлично усвоивший сложную науку строительства кораблей по чертежам и в этом деле обставивший даже самого Петра!

С того времени все мужчины рода Адашевых становились моряками. И моряками превосходными!

Молодой князь Кирилл получил в наследство от предков не только горячую любовь к морю, но и беспримерную отвагу, гордость за прошлые и настоящие победы, и отчаянную надежду на возрождение былой славы российского флота. К великому горю и сожалению его, морская служба закончилась слишком рано после тяжелого ранения, полученного три года назад во время боя его 48-пушечного корабля «Святой Марк» с двумя турецкими линейными кораблями, имевшими на борту в общей сложности 180 орудий.

Противник обнаружил русский корабль у берегов Босфора, где тот проводил разведку. Турки довольно быстро догнали «Святой Марк» и предложили капитану третьего ранга Адашеву спустить флаг. Тот созвал совещание в кают-компании, на котором, по обычаю, первое слово дали самому младшему офицеру – подпоручику корпуса флотских штурманов Алеше Попову. Совсем еще юный моряк предложил драться до последнего, а затем сцепиться с флагманским кораблем турок и взорваться вместе с ним. Матросы все до единого поддержали решение офицерского совета. Князь, в роду которого никогда еще не спускали флаг перед неприятелем, сам зарядил пистолет и положил его у люка крюйт-камеры, где хранился порох. Оставшийся в живых должен в критический момент исполнить принятое всеми решение.