Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Для смягчения националистических тенденций требовалось сочетания различных методов: от интернационального воспитания масс при уважении национальных чувств народа до административного воздействия на тех, кто активно мешает проведению правильной и гуманной национальной политики Советского государства.

Увы, практика сопротивления национализму была далека от разумной, порождала насилие, раздоры, ненависть.

Судоплатов, в то время кандидат в члены Прилукского райкома КП(б) Украины, разумеется, видел противоречия в политике властей. Однако и сам был захвачен господствующими антинационалистическими настроениями. С откровенной нетерпимостью относился он и к мелкобуржуазным националистическим партиям, и к «боротьбистам» из так называемой Украинской компартии – УКП.

«Боротьбисты», как и УКП, требовали принять их в Коминтерн в качестве самостоятельной секции в противовес КП(б) Украины. Их домогательства по настоянию Ленина были отвергнуты. Позднее, после вступления в КП(б) Украины, их претензии на роль первой скрипки в руководстве республикой были отклонены.

В газетах, выступлениях на митингах, партийных конференциях «боротьбисты» и члены УКП требовали ликвидации военно-политического союза с РСФСР, создания на Украине самостоятельной Красной Армии, а в это время некоторые их организации готовили восстание против Советской власти.

На экстренно созванном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) Сталин, выслушав информацию о замыслах руководителей националистических украинских групп, высказался в своём обычном ключе:

– Мы долго и терпеливо относились к ним по-доброму. Они отвечают нам злом. Это видно и понятно любому здравомыслящему человеку. Какие выводы мы обязаны сделать? Склонить перед ними головы, чтобы их отрубили? Я думаю, это будет неправильно. Легкомысленно и преступно. Видимо, придётся на террор ответить тем же… Иначе спокойствие не наступит на украинской земле.

Судоплатов был молод, малоопытен, но всё же умел отличать национальное от националистического. Чтобы досконально разобраться в правде и логике исторического процесса, требуются годы размышлений, молодость же открыта эмоциональному воздействию. Павел воспринимал многое происходящее на его глазах именно так – эмоционально.

Важнейшим преимуществом Судоплатова были его ум и врожденное чутьё. Именно они помогли ему с годами разобраться в том, что в начале пути понять ещё не мог. Андрейченко, шедший на выполнение задания, когда в генштабе вермахта вовсю вынашивались планы захвата чужих территорий, был уже другим. И о многом судил по-другому. В том числе и о людях, с которыми столкнула его судьба чекиста-нелегала за рубежом.

Однако при всем этом он верил в то, что любая деятельность, направленная извне против его страны, губительна для ее народа. И эта убежденность помогала ему в его многотрудном деле. Несмотря на обстановку, царившую в Наркомате.

…Начальник Управления НКВД по Московской области майор госбезопасносмти на срочно созванном совещании руководящих работников аппарата заявил:

– В данную минуту нарком внутренних дел Ежов со своими единомышленниками и в соответствии с бредовыми контрреволюционными идеями восстановления в стране капиталистического строя обсуждает план захвата в Москве Большого театра. Террористическую акцию эта кучка предателей намерена провести во время предстоящего торжественного заседания, посвященного Великой Октябрьской социалистической революции. По их плану подлежит аресту весь состав Политбюро и физическому уничтожению дорогого, всеми нами любимого генерального секретаря ЦК ВКП(б) товарища Сталина и его ближайших соратников…

В кабинете повисла тягостная тишина. Все словно окаменели. Первой мыслью была мысль о том, что они присутствуют на собственных похоронах…

В ту же ночь Политбюро ЦК ВКП(б), обсудив заявление начальника УНКВД по Московской области единодушно постановило: «Выразить политическое недоверие всему руководящему составу Народного комиссариата внутренних дел СССР».

Открывалась новая страница в истории этой организации. С утра следующего дня начались аресты и обыски, опечатывались дела, письменные столы, сейфы, несгораемые шкафы сотрудников наркомата. Подверглись аресту уже и те чекисты, которые, согласно постановлению ЦК ВКП(б) и его Политбюро, накануне выполняли аналогичные функции. Косвенно они якобы тоже были причастны. К чему? Точного ответа никто не знал. Тайна оставалась за следствием…

В наркомате и подведомственных ему службах проводились собрания, циничные, беспардонные разбирательства, в ходе которых выдвигались чудовищные обвинения, распространялась несусветная клевета. Пользуясь случаем, сводились и личные счёты, прикрытые политико-патриотической демагогией.

Вскоре начались судебные процессы, выносились приговоры, гибли или заточались в тюрьмы люди. Вначале топор обрушивался на верхний эшелон НКВД. Почти тут же начали расправляться и с низами, коль скоро выражено недоверие всему наркомату.

Поначалу аресты коснулись десятков людей, потом сотен, затем многих сотен чекистов, прокуроров, партийных работников. Было среди них немало и таких, кого трудно пожалеть. Но много невинных, достойных сотрудников попали в мясорубку царившего беспредела, понятия не имевших о закулисной интриге, разработанной на самом верху партийно-государственной иерархии, преследовавшей свои цели.

…Судоплатов ждал. Знал, что за партсобранием последуют арест, следствие, суд, «особое совещание» или громкий процесс. Всё зависело от фантазии и способностей следователей… Порядок общепринятый, путь проторённый, конец общеизвестный. Ничего нового, кроме фамилии обвиняемого, «сообщников», очередных «вредителей». Но на этот раз произошло иначе: постановление партсобрания предстояло утвердить на партбюро, потому что именно оно выступило инициатором решения «…в связи с делом врага народа Шпигельгласа».

Павел Анатольевич был удручён. В воспалённом мозгу роились тысячи мыслей – странных, противоречивых, сбивчивых, лишенных стройности и последовательности. И в то же время голова казалась пустой. Он не мог ни на чём сосредоточиться. Глаза словно заволокло туманом.

Не впервые Судоплатову приходилось оказываться в рискованной ситуации, грозившей смертью. Но состояния, подобного теперешнему, он никогда не испытывал. Если и случались ранее критические ситуации, то это за кордоном, среди чужих, среди отъявленных врагов, с которыми он вел борьбу не на жизнь, а на смерть. А сейчас?

Самое худшее заключалось в том, что ему всё труднее становилось сосредоточиваться на работе, к которой он всегда относился чрезвычайно ответственно.

В день партсобрания атмосфера в отделе была как перед похоронами. Все без исключения понимали, что часы пребывания их руководителя Судоплатова на свободе сочтены. Иного исхода никто и не ждал. Свыклись. Некоторые сотрудники, невзирая ни на что, при встрече с Павлом Анатольевичем продолжали вежливо, хотя и сдержанно, раскланиваться, выражая тем самым сочувствие ему. Но большинство делали вид, будто не замечают его, либо обходили стороной. От греха подальше.

Обедать домой он не пошёл. В столовую также. Не хотел своим присутствием ставить сослуживцев в неловкое положение. Но один из самых смелых принёс ему в кабинет стакан крепкого чая и свежий бублик. Судоплатов взглянул на него, и на мгновение ему показалось, будто он смотрит сквозь тюремную решётку. По телу пробежали мурашки. Резким движением он разломил бублик и съел его. Быстро, озлобленно. Выпил и чай.

До собрания оставалось два часа. Больше никто не заходил к нему. Словно он уже не существует. Без конца поглядывал на часы. Стрелки передвигались медленно. Время тянулось тягостно, мучительно.

Вдруг резко открылась дверь, вбежал взволнованный сотрудник, который приносил Судоплатову чай, и, приблизившись к нему, прошептал:

– На объявлении исчезла надпись о «персональном деле»…

Судоплатов молча смотрел на товарища и не мог понять, о чём тот говорит.

– Ни слова о «персоналке», – удивляясь, продолжил сотрудник. – На объявлении о повестке дня: “Персональное дело П. Судоплатова” заклеено напечатанным на машинке текстом: «О положении в пионерском лагере». О тебе ни слова!

Судоплатов продолжал молча смотреть на недоумевавшего коллегу, теряясь в догадках: что бы это могло значить? Всё выглядело как-то странно и непонятно. С чем это связано? C лучшим или самым худшим?

Павел Анатольевич знал, что надо быть готовым ко всяким неожиданностям. И все же чья-то странная затея оставалась непонятной: уловка? Или что-то действительно изменилось? Внешне спокойный, он поблагодарил коллегу и попытался продолжить работу. Но если раньше это как-то удавалось, то теперь стало невозможным. Сосредоточиться он не мог, будоражили самые разные мысли. Все смешалось…