Женский роман (СИ) - Светлая Марина

— Смелая моя, и ты все равно сбежала! Клянусь тебе, нам нужно подождать совсем недолго. Еще немного, я завершу дела, и мы обвенчаемся и заживем спокойно и вольно. И тогда ни твоя мать, ни флотилии тех, кто желает моей смерти, нам не будут страшны. Я пошел бы на сговор даже и с дьяволом, если бы это могло нам помочь. Куда проще было добиться внимания испанского короля. Последнее плавание, и я буду свободен и честен перед законом.

— Как? — задохнулась Дейна. — Еще одно плавание? И сколько месяцев в этот раз тебя не будет?

— Я не знаю. Никто не знает. Мне нужно изловить капитана Браера. Я дал клятву. Как только станет известно, куда он пристал на этот раз, мне придется отплывать. А далеко он уйти не мог. Это будет мое последнее сражение, даю слово. Больше никаких набегов. Больше никаких грабежей. Его судно перейдет короне, как и все, что будет на этом судне. А «Серпиенте марина» останется мне. И будет обычным торговым кораблем. Никаких угроз, никаких опасностей. Это необходимо, пойми… И я ведь не теперь же отчаливаю. Я здесь, с тобой. Я твой, слышишь?

Дейна кивнула. Прижалась к нему тесно-тесно, словно не собиралась его отпускать, словно это что-то могло изменить.

— Да, ты здесь сейчас. Но как же я буду без тебя потом? Долгие дни, месяцы. Ах, Блез! Я боюсь. Я так боюсь, что однажды ты вернешься, а меня здесь не будет. Или еще того хуже, — глаза ее округлились от ужаса. — Я же знаю, что этот проклятый ван дер Лейден мечтает повесить тебя.

Блез усмехнулся. И успокаивающе погладил ее по спине. Потом положил руку ей на затылок, провел пальцами по нежной коже, зарылся ими в завитушки на шее. И проговорил:

— Ван дер Лейден ничего мне не сделает. Не он. И никто другой. Ты же знаешь — капитан Ратон непобедим.

— Я верю тебе, Блез, — она потерлась о его руку и посмотрела на него. Провела кончиками пальцев по его щеке, подбородку, а после неожиданно дернула шелковую ленту в его волосах, та развязалась, и Дейна снова весело рассмеялась. Капитан мотнул головой, волосы рассыпались по плечам, а потом он вдруг разомкнул объятие и ласково шепнул:

— Забыл совсем! У меня подарок для тебя.

Открыл шкатулку, стоявшую на столике тонкой работы, вынул оттуда маленький мешочек из синего бархата и высыпал себе на ладонь блестящее ожерелье из светло-зеленого жемчуга такой красоты, какой, кажется, не могло существовать в природе. Но он так изумительно подходил бы к ее глазам, что ни о какой цене и речи не шло с той минуты, как Блез увидал эту длинную нить, которую можно было обернуть много раз вокруг ее тонкой шеи. И все равно оно станет свисать ниже груди.

— Можно я надену тебе? — спросил он.

— Можно, — зачарованно шепнула Дейна.

Блез снова приблизился к ней, мимолетно касаясь пальцами ее теплой кожи, накинул на шею ожерелье — жемчуг был прохладным и тяжелым. А потом капитан закрыл глаза, быстро наклонился и поцеловал пониже ушка — долгим и горячим поцелуем. Дейна замерла, закрыв глаза, мечтая остаться так навсегда, чувствуя, как внутри нее загорается от его горячих губ что-то доселе неведомое. И крепко прижала рукой ожерелье, охлаждая им грудь.

— Блез, — тихонько позвала она, — мне пора, Блез.

Он нехотя отстранился и вынудил себя улыбнуться — она заставляла его терять разум, никаких усилий к тому не прилагая. Совсем еще юная, совсем еще неопытная… Встреченная им между бурями его жизни и сделавшаяся истинной его пристанью. Вместе с тем она будила в нем чувства, на какие, он думал, не может быть способен никто. Потому что чувств таких ни на земле, ни в море, ни в воздухе быть не может. Ни одна женщина из тех, что он знал в своей жизни, не заставляла его пылать изнутри. Ни одна, даже самая искусная, не могла заменить ему этих глаз, этого голоса, этой хрупкости и совершенной красоты. Ни одну он не любил. Только ее.

— Поедем вместе, — хрипло выдохнул Блез. — Я сойду с тобой на берег. Все и так знают, что Ратон любит Дейну. И что Дейна любит Ратона.

— Дейна любит Ратона, — эхом отозвалась девушка, — и Ратон любит Дейну.

Она вложила свою ладошку в его руку.

— Я бы никогда с тобой не расставалась, Блез.

Капитан улыбнулся в ответ. И вместе, рука об руку они вышли из каюты. Их ладони не расцепились ни на минуту. Ни когда садились они в лодку, ни пока плыли к пристани, ни когда вышли на берег. Потом так же, вместе, мимо суетящейся и пестрой толпы, они шли к таверне сеньоры Руива. Он поцеловал ее в щеку напоследок в двух кварталах от дома. И со словами «Я скоро снова приду» пошел прочь.

Как раз в это самое время поблизости оказался Дьярмуид. Едва увидав Дейну, он замахал руками и закричал, пробираясь к ней:

— Сеньорита Руива! Сеньорита Руива! Вы же помните про именины моей сестрицы? Вы же придете? Весь город будет! Танцы, веселье! Приходите, сеньорита Руива, я буду ждать! Все мы будем ждать.

Не успевший далеко уйти капитан Ратон замер и обернулся назад так, словно бы испытывал напряжение во всем своем теле. И взгляд его сделался насмешливым и совсем недобрым.

3. Брожение в Альфа-Центавре

Следующее утро, в отличие от предыдущего, было холодным. Да и Мара проснулась не от звонка будильника, а от шума за окном — частые капли бились о подоконник, протяжно гудел ветер, и, что еще хуже, у соседей по площадке выла собака. Мара бросила взгляд на часы. Так и есть. Четыре. А легла сильно после полуночи.

После нескольких неудачных попыток повернуться как-то поудобнее и накрыть голову подушкой, чтобы хоть немного подремать, смирилась с мыслью, что все тлен, а значит, бренное ее тело надо поднимать с кровати, а то хуже будет. Уснет — проспит вовсе.

Она обреченно встала, тяжело потянулась. Зевнула. Вставила ступни в тапки и прошлепала на кухню. Дед еще спал. И слава богу, иначе бросился бы снова кормить. Мара сунула голову в холодильник и, изучив его содержимое, достала вчерашнее молоко. В хлебнице, если ей не изменяла память, оставались еще булочки. Нормальный завтрак!

Потом поставила кофе. Надо сказать, что ее коронным (и единственным) блюдом оставалась яичница с колбасой. Но кофе сварить она была в состоянии… Если не задумывалась у плиты о чем-то своем. Дед этот взгляд называл «брожением в Альфа-Центавре». В принципе, да, похоже. Правда, грезила она в основном не о космосе. Предметами ее грез были совсем-совсем другие просторы.

Кофе убежал. Мыть плиту не хотелось. Но следы преступления за собой оставлять хотелось еще меньше. Следующие пять минут развела бурную деятельность у печки с губкой и моющим средством.

Потом, в конце концов, села завтракать. Вместо кофе был чай. Из пакетика. Это она могла. Это она умела. Булочки зачерствели, молоко прокисло. Пришлось переливать в банку — будет кисляк. Дед кисляк уважал. Булочку уныло погрызла. Соседская собака продолжала душераздирающе завывать.

В конце концов, плюнув и на попытки позавтракать, Мара решила собираться. Ушла в свою комнату. Подошла к письменному столу, за которым уроки делала еще ее мама. Стопку тетрадей семиклашек сунула в пакет. Особо ценный блокнот — в сумку. Снимать с себя тепленькую и уютненькую пижамку в горошек совсем не хотелось, и это действо откладывалось до самого последнего момента. В конце концов, пижамка была снята. Мара в очередной раз покосилась в окно — дождь все не переставал. И вместо привычных брюк надела… джинсы. Строгой белой рубашке решила не изменять.

Что там еще? Ботинки, куртка, зонт. Мара снова бросила взгляд на часы. Ну выходит раньше. Раньше приедет. Тем лучше.

В учительскую она влетела за три минуты до звонка на первый урок. Сначала сломалась маршрутка. Потом пробка на трассе. Слава богу, в метро пробок нет! Но то, что день был совсем не ее, стало очевидно, когда налетела на завуча. Та поджала губы, процедила сквозь зубы: «Доброе утро, Мариночка». И решительно вышла из учительской. Маре оставалось только пробормотать приветствие ей в спину и последовать ее же примеру. Первый урок снова был в любимом 11-Б. И сама мысль об этом да еще в совокупности со всеми мелкими неурядицами за одно только утро навевала на нее обреченность и тоску.