Властелин замка - Виктория Холт

Вымывшись в сидячей ванне с головы до ног, я почувствовала себя посвежевшей. Затем переоделась в серую шерстяную юбку и легкую кашемировую блузку подходящего оттенка. Блузка застегивалась под самую шею, и я уверяла себя, что в "ней меня можно принять за тридцатилетнюю женщину — конечно, если подобрать вверх волосы. Я не любила серый цвет. Инстинктивно я чувствовала, что некоторые оттенки голубого, зеленого, красного и бледно-лилового в сочетании с серой юбкой придали бы мне большую выразительность; однако как бы я ни любила комбинировать цвета в живописи, я не хотела так же экспериментировать с одеждой. Одежда, в которой я работала, была темно-коричневой, простой и строгой, как и та, что носил мой отец — я носила и его жакеты, которые мне были широковаты, но сидели вполне сносно.

Когда я застегивала блузку, в дверь постучали. Я заметила свое отражение в зеркале над столиком: на щеках появился легкий румянец, волосы лежали по плечам до пояса, словно плащ. Я вовсе не была похожа на ту бесстрашную женщину, что вошла в эту комнату.

— Кто там? — спросила я.

— Мадемуазель, ваш обед.

Служанка вошла в комнату. Одной рукой я откинула волосы назад, а другой чуть-чуть отодвинула занавес.

— Пожалуйста, оставьте его здесь.

Она поставила поднос и ушла. И тут я ощутила, как голодна, и вышла осмотреть содержимое подноса. Кусок курицы, ломоть хрустящего хлеба только что из печи, масло, сыр и графин вина. Я тут же села и принялась есть. Как вкусно! Здешнее вино, сделанное из винограда, что растет около замка! После еды и вина меня потянуло в сон. Похоже, оно было крепким; к тому же я устала. Я путешествовала весь предыдущий день и всю ночь; ночью накануне я спала мало и почти ничего не ела.

Сонное умиротворение овладело мной. В любом случае, некоторое время я пробуду в замке и увижу все его сокровища. Я вспомнила другие случаи, когда мы с отцом приезжали в знаменитые дома. Я вспомнила волнение от встреч с редчайшими произведениями искусства, тот свет понимания и восхищения, что был сродни радости творения их создателей. Я была уверена, что что-то подобное ждет меня в замке... если только я смогу остаться здесь и насладиться ими.

Я закрыла глаза и ощутила вновь перестук колес поезда; мысли мои были о жизни в замке и за его стенами. О крестьянах, выращивающих виноградную лозу, их ликовании во время сбора винограда. Интересно, у той крестьянки родился мальчик? И что думает обо мне кузен графа? А может, он уже и думать обо мне забыл? Мне снилось, будто я в картинной галерее, работаю над восстановлением картины, и цвета, что появляются из-под слоя вековой пыли, ни с чем не сравнимы в своем великолепии — изумрудно-зеленый на сером фоне... алый с золотом.

— Мадемуазель...

Я вскочила с кресла и какое-то мгновение не могла сообразить, где я. Передо мной стояла женщина — маленькая, тонкая, морщинка на ее лбу скорее выражала озабоченность, чем раздражение. Пепельные волосы в кудряшках и с челочкой взбиты в тщетной попытке скрыть их немногочисленность. Серые глаза внимательно изучали меня. На ней была белая блузка с маленькими розовыми бантиками и темно-синяя юбка. Руки нервно теребили розовый бантик у воротника.

— Я уснула, — сказала я.

— Вы, должно быть, очень устали. Месье де ла Талль предложил мне проводить вас в галерею, но, может быть, вы еще немного отдохнете?

— О нет, нет. Который час? — Я взглянула на золотые часы, приколотые к моей блузке — они достались мне от матери, — и волосы снова рассыпались по плечам. Я слегка покраснела и откинула их назад, — Я так устала, что заснула. Я ехала сюда всю ночь.

— Конечно. Я за вами вернусь...

— Вы очень любезны. Пожалуйста, скажите, кто вы? Меня зовут мисс Лоусон, я из Англии...

— Да, я знаю. Мы думали, что приедет джентльмен. Меня зовут мадемуазель Дюбуа, я гувернантка.

— Я... не думала... — Я запнулась. Как я могла знать, кто есть кто в этом доме? Мысль о том, что волосы мои распущены, а не уложены в прическу приводила меня в замешательство. Из-за этого я запиналась, что никогда не случилось бы, сохрани я свою обычную суровую манеру.

— Я вернусь за вами… скажем, через полчаса?

— Через десять минут я приведу себя в надлежащий вид и буду счастлива принять ваше любезное приглашение, мадемуазель Дюбуа.

Она перестала хмуриться и очень неуверенно улыбнулась. Когда она ушла, я вернулась в будуар и посмотрела на себя. Ну и вид! Лицо мое пылало, глаза блестели, а волосы совершенно спутались! Я зачесала волосы со лба, заплела их в косу и заколола в тяжелый пучок на макушке. Так я выглядела даже выше ростом. Краска постепенно сходила с лица, глаза стали серыми. Оттенок их менялся в зависимости от цвета моей одежды, так же, как от цвета неба меняется цвет моря. Поэтому мне следовало бы носить зеленое и голубое; но уверив себя, что не в личной привлекательности мое преимущество, и что если я собираюсь завоевать доверие своих работодателей, то должна представлять себя здравомыслящей женщиной, я отдавала предпочтение строгим тонам и суровой манере держаться. Я считала, что для одинокой женщины это оружие в борьбе за выживание. Лицу своему я постаралась придать выражение, не допускавшее никаких вольностей, и к моменту возвращения мадемуазель Дюбуа я была готова играть привычную роль.

Увидев меня, она удивилась, и я поняла, насколько неблагоприятным было первое впечатление, которое я произвела на нее. Взгляд ее скользнул по моей прическе — гладкой и строгой, ни один волосок не выбивался — и я почувствовала мрачное удовлетворение.

— Извините, я вас тогда побеспокоила, — тон ее был извиняющимся. Инцидент был исчерпан, я сама была виновата — не услышала стука. Я сказала ей об этом и добавила:

— Этот, месье де ла Талль, просил вас проводить меня в галерею? Я сгораю от нетерпения увидеть картины.

— Я не очень разбираюсь в картинах, но...

— Вы сказали, что вы гувернантка. Значит, в замке есть дети.

— Да, Женевьева. У господина графа только один ребенок.

Любопытство мое было  сильно, но расспросы были неуместны. Она колебалась, похоже, ей хотелось поговорить, а мне так хотелось узнать побольше! Но я держала себя в руках и оптимизма у меня прибавлялось с каждой минутой. Ванна, пища инебольшой отдых совершили со мной маленькое чудо.

— Женевьева — еловый ребенок.

— Это часто бывает. Сколько ей лет?

— Четырнадцать.

— Тогда я уверена что вы с ней легко справляетесь.

Она с недоверием посмотрела на меня, губы еескривились:

— Просто, мадемуазель Лоусон, вы не знаете Женевьевы.

— Единственный ребенок, и вероятно, избалована?

— Избалована! — В ее голосе зазвучали странные нотки. Страх? Опасение? Я не могла понять. — И это... тоже.