Грибник - Михаил Васильев

— Рыба это. Сырая, — как-то принужденно произнес Артур. Не представлял, о чем можно говорить с этим тридцатипятилетним ребенком. А в детстве они общий язык находили. — А вообще-то, я за грибами ходил… Скоро лето, гриб сушить можно будет. — Артур помолчал. — Кстати, в театр на службу поступил. Библиотекарем.

— Мы тоже из леса чего только не тащим, — бодро сообщил Алмаз. — В прошлом году Максима нашли.

— Какого Максима? — с недоверчивым недоумением спросил Артур.

— С колесами, железного. Черные копатели мы, — с гордостью объяснил Алмаз.

— Кого ты слушаешь! — послышалось из подворотни. К ним шел еще один дворовый деятель, Эдик Намылин, по кличке Намыленный. Торопился почему-то.

Был такой, живший в соседнем семейном общежитии, когда-то принадлежавшем Невскому заводу, а сейчас, кажется, никому. Маленький, с обычным для людей такого роста комплексом Наполеона. В местных кругах он был известен тем, что активно промышлял наркотиками. Вот появился из-под подворотни на свет, низенький, коренастый.

Этого Артур не видел несколько лет. Вблизи стало заметно, как тот постарел. Будто поблек, мумифицировался, его уже нельзя было назвать молодым человеком.

— Ты же знаешь, — не здороваясь, заговорил он, — мы на перешейке копаем.

Артур, вообще-то, мало, что знал о жизни обитателей двора, но промолчал.

— Мы свою работу работаем, — бодро, будто в чем-то убеждая, продолжал Намыленный. — У нас все реально, ботву не гоним. Прошлой осенью блиндаж финский заваленный нарыли. Взялись копать. Пулемет там нашарили, "Максим" старинного образца, еще кое-что по мелочи.

— Ага, финляндский пулемет. Только он уже не стрелял, — вставил Алмаз.

— Молчи, урловой. Неплохую копейку за него взяли, — не останавливался Намыленный. — Сдали барыге одному. Совсем бодрый пулемет, даже краска кое-где осталась. В торфе хорошо сохранился. А если что, тот барыга восстановит, он и не такое мастрячил… У меня еще каска немецкая есть. Не надо? Штык трехгранный. Свиней хорошо им колоть, в деревне колют.

— Нет у меня свиней, — пробормотал Артур. Он отчужденно смотрел вверх, на квадратное серое небо над двором.

— Думаешь, мне на кислоту деньги нужны? — обиженно спросил Намыленный. — Я такого не употребляю. Так, растаманю потихоньку. Косяк забить, пыхнуть слегка — это мое. А по вене не гоняю, — настойчиво повторил он. — И капитал кое-какой у меня у самого есть. В этом году уже нарыл немного. Открыли сезон, ходили копать с Герычем и чуваками из общаги. Сашка Хромой был, Валерка Косой и Толька Дальтоник. И сразу фортануло. Смотри, что имею.

Намыленный достал сильно поцарапанный алюминиевый портсигар с остатками анодированного покрытия, осторожно открыл. Внутри перекатывалась золотая коронка.

— Во, щелкни глазом! — сказал с гордостью. — Видал?

— Золото, — зачарованно произнес Алмаз.

— Зуб ржавый, — с гордостью высказался Намыленный. — Немецкий. Эдик тебе не нищий, не обсос последний. С немца зажмуренного снял. Сам выкопал. Только дешево не отдам, буду жать, пока настоящую цену не получу. Продаю дорого, потому, что покупатели богатые, а Эдик бедный. Сейчас мало, что находится. Все рвут в леса — копать. Все уже перекопано. В этом сезоне блиндаж закончим, там еще, наверняка, есть что-то.

— А Артурка в театр поступил, — сообщил Алмаз.

— Первым любовником что ли? — рассеянно спросил Намыленный. — Я тоже в Среднем театре трудился. Пока здоровье позволяло. Рулез этот знаю — прогон-перегон, творческий процесс, все дела.

— Ты же в котельной там работал! — с возмущением воскликнул Алмаз.

— Ну да, в котельной самое творчество, — скептически заметил Артур.

Намыленный нисколько не смутился.

— А я в театре в библиотеку оформился, — счел нужным объяснить Артур. — Библиотекарем. Буду сидеть там и писать стихи, кроткий, как микроб.

Он решил устроиться на официальную работу, такую же, как у всех — захотелось. И оказалось, что работать он желает и согласен только в театре. Служить в театре!

— Я книжный червь, а не грибной. Не предназначен для работы на свежем воздухе.

Намыленный, похоже, не обратил внимания на его слова:

— Ладно, чуваки, — сказал он. — Пойду я, дел много. Честь имею! — добавил неожиданно.

Артур тоже с облегчением взялся за свою канистру. Похоже, что с переменой подъезда возникали новые дворовые связи. Или, точнее, возобновлялись старые.

Лестница, которая, надобно отдать справедливость, была вся умащена водой, помоями и проникнута насквозь тем спиртуозным запахом, который ест глаза и, как известно, присутствует неотлучно на всех черных лестницах петербургских домов.

"Кажется, так у Гоголя"?

Пред глазами ступени, стершиеся посредине от шарканья бесчисленных ног. Может быть, по таким же когда-то поднимался к себе Акакий Акакиевич. Его, Артура, старинный дом.

Вроде, совсем недавно, они, всей многочисленной семьей, выкупали и выкупали комнаты в своей коммуналке, пока полностью не освободились от соседей. Когда-то огромная и запущенная, такая неуютная коммуналка опустела. Намечался раздел ее, и уже нашелся покупатель. И не кто-нибудь, а Артуров детский друг и сосед по этой же квартире, Сережка Куксенко. Жена его оказалась владелицей собственной риэлтерской конторы. Каждый в семье Башмачниковых готовился обрести отдельное индивидуальное жилье по собственному вкусу. А дед вместе с Артуром собрался купить большую роскошную, совсем недоступную им раньше квартиру, обязательно, на какой-нибудь набережной. Об этом он часто говорил. Неужели такое было возможно? Эх, дед! Всегда уверенный в себе и в своих силах, и знать не желавший ни о какой смерти. Может, все и удалось бы и даже, наверняка, удалось, но кто-то поставленный следить за правилами заметил и пресек самовольство. Не посчитавшись с планами, ни деда, ни его наследников.

Потом жена Сереги Куксенко все-таки появилась, сошлись на том, что она купила большую часть квартиры. Все Башмачниковы разделили деньги и разъехались по миру. Артуру достались не мельница и не кот, а этот родовой коммунальный угол, и еще немного от общих денег. Те быстро кончились. Часть квартиры теперь называлась "отчужденной". Новые хозяева строили там супержилье, намечалось что-то сверхъестественно роскошное. Хозяина этого, своего друга Сережку Куксенко, Артур так ни разу еще не видел, только несколько раз слышал в глубине квартиры голос его жены, всегда недовольной тем, что сделали.

Вот она, его теперь дверь. Наспех сколоченная из старых грязных досок с висящим амбарным замком. Будто украденная и перенесенная сюда с чьего-то дачного сортира. Нелепая тут, в городском доме.

Когда-то здесь была дверь черного хода для народа попроще. Потом ее заложили, а вот недавно нашли и снова "прорубили", по выражению строителей. Для Артура, для входа в его новое жилище.

Наконец-то он оказался внутри. Сразу стало заметно, бросилось в глаза, что за время его отсутствия в квартире все сильно изменилось. От прежнего длинного коридора, непременного атрибута любой коммуналки, почти ничего не осталось. Только маленький огрызок перед комнаткой Артура. Сейчас и он почти исчез, заставленный коробками, мешками и узлами. Всем брошенном в прежнем коридоре имуществом клана Башмачниковых, которое стащили сюда строители. Голоса их, непривычно гулкие, звучали где-то неестественно далеко.

Толстый граненый нож для колки льда пробил один мешок и торчал из него. Сколько лишних вещей появляется, когда изменяется жизнь людей.

Артурово детское еще пианино теперь стояло, будто перегораживая вход на чужую территорию. Все оно теперь было в строительной грязи, цементе и побелке, а сейчас еще, оказывается, заляпано белой краской. Сверху на крышке лежали кирпичи и мешок шпатлевки.

Прежние коммунальные клетки, стены, двери — все такое, вроде бы, незыблемое исчезло. На той стороне были видны пирамиды щебня и другого строительного хлама. Пол не виден под слоем серой пыли. Она проникала к Артуру, проползала под пианино.

Сложилось впечатление, что строители всегда спорят и ругаются или гуляют, пьют. Обедают, выражаясь их словами. Но ремонт, оказывается, все- таки шел и даже сильно продвинулся за то время, что Артур пропадал на Ладоге. И сейчас голос вдалеке звучал резко, кто-то явно ругался. Артур решил, что чего-то неправильно построили или, наоборот, сломали, невольно прислушался.

— Юрке премию не давать! — оказывается, возмущался кто-то. — Он опять воды купит. Я знаю. Тебе денег некуда девать — дай мне. Дай мне! — Ругавшийся говорил с непонятным акцентом. — Приезжай ко мне в деревню — я тебе ведро воды налью. Ведро! Бесплатно… Ухмах! — непонятно закончил тот.

К Артуру приближался один из строителей, шел вдоль стены, выдирая из-под штукатурки старую проводку. Артур даже знал, как его зовут. Юрка Саяпин. Сибирская фамилия, несмотря на то, что он, как и большинство в бригаде, был из Чебоксар.