тема: "Псы любви" - Ник Перумов

— Я едва не стал причиной твоей смерти, юноша, — сказал командир, снимая перчатки.

— Вина моя, — спокойно ответил раненый. — Я знал, чем рискую.

— Риск? — переспросил Синухет. Его густые черные брови сошлись к переносице. — У любого риска должна быть цель. Риск — это опасность ради пользы. Ехать поперек Движения не риск, а глупость.

Хатэм слабо улыбнулся. Несмотря на маковое молоко, он испытывал сильную боль.

— У меня была цель. Я почти добрался до Обочины…

— Почти? — фыркнул Синухет. — От моей галеры на той развалине, что была у тебя, до Обочины ехать сега три.

Он опустился в кресло и дал мне знак. Я поспешно наполнил пиалу.

— Зачем ты ехал к Обочине? — спросил командир, отпив черного пива.

Хатэм тяжело вздохнул.

— Желая проверить одну теорию. Сомневаюсь, варвар, что тебе она покажется интересной.

— Предоставь мне судить, — отрезал Синухет. — Итак?

Раненый помолчал.

— Вам не кажется, что Дорога становится длиннее с каждой натрой? — спросил он затем. — Я изучил сотни манускриптов и записей, читал журналы Первопроходцев. В древности натра была гораздо короче нынешней…

Мы с Синухетом переглянулись и, не сговариваясь, рассмеялись. Хатэм недоуменно поднял брови.

— Я сказал что-то смешное?

Синухет взял себя в руки и строго на меня посмотрел. Пришлось умолкнуть.

— Как твоё имя, юноша? — спросил командир. Когда Хатэм представился, Синухет вновь едва не рассмеялся.

— Я так и думал, что ты философ. Юноша, видишь ли, все кормчие, а я много дуг был кормчим на другой галере, прекрасно знают об удлинившейся натре.

— Мне известно об этом, — сдержанно отозвался Хатэм. — Но позволь закончить, варвар.

— Говори.

— Я построил теорию, объясняющую причину этого явления.

— Боюсь тебя огорчить, но это тоже не является тайной, — фыркнул Синухет. Однако Хатэм с неожиданной горячностью возразил, даже привстав от волнения:

— Общепринятые теории фальшивы! Я могу доказать!

Синухет умолк и странно посмотрел на раненого.

— Можешь? — спросил он после паузы. Хатэм кивнул. Командир дал мне знак, подождал пока его пиала окажется полной и откинулся в кресле, заложив ногу за ногу.

— Слушаю.

— Варвар, как твоё имя?

Синухет представился. Хатэм жестом приказал мне поправить постель и, когда это было сделано, заговорил негромко, с горячим убеждением в голосе:

— Мною обнаружены доказательства, что известная нам история — не более чем легенда, родившаяся в пьяном уме какого — то кормчего на заре времен. Только полный дурак мог бы вообразить, словно мир — это гигантское искусственное колесо, Станция, в ободе которой проложена бесконечная лента Дороги. На самом деле, мы живем на шаре!

Услышав это в первый раз, я решил, что Хатэм безумен. Но Синухет, к несчастью, был человеком редкого ума и страдал общей болезнью всех умных людей. Любопытством.

— Шар? — насмешливо переспросил командир. — Да-а, такой теории мне пока не встречалось. Ответь, юноша, как в таком случае объяснить натры? Что такое натра?

— Мальчик, — раненый обернулся ко мне. — Что такое натра?

— Ответить, командир? — спросил я. Синухет небрежно кивнул. — Натрой называется сегмент великой Станции, где древнейшие обогреватели перестали действовать. Холод мирового пространства убивает там все живое, поэтому мы вынуждены двигаться против вращения Станции, вечно убегая от натры…

— Достаточно! — прервал Хатэм. — Это чушь! Ерунда! Глупость!

— Ну, ну, потише, — улыбнулся Синухет. — Что глупого в теории мироздания?

— Нет никакой Станции! — горячо сказал философ. — Наш мир — это гигантский каменный шар, такой огромный, что с поверхности невозможно увидеть его кривизну. Шар очень медленно вращается вокруг своей оси, совершая один оборот за срок, сравнимый с натрой.

Я взглянул на Синухета, готовый рассмеяться следом за ним, но к своему изумлению увидел в глазах командира интерес. Огладив бороду, Синухет кивнул мне и указал на полку, где лежали принадлежности для письма.

— Черти, — коротко сказал он. Я поставил перед Хатэмом станок и молча смотрел, как раненый выводит на бумаге странный рисунок. То был смертный приговор всем нам, но тогда я этого еще не знал.

— Смотри, варвар, — философ закончил рисовать и протянул Синухету чертеж. — Видишь? Если представить, что где-то за тучами, всегда на одном и том же месте находится гигантский обогреватель, его тепло будет действовать лишь на половину шара. Но шар вращается — поэтому один раз в натру каждая его точка оказывается на противоположной стороне, где обогреватель не виден и повсюду царит холод мирового пространства.

— Так, так, — Синухет прищурил глаза. — И-и-интересная мысль. Значит, мы вечно движемся по поверхности этого шара, убегая от границы холода?

— Именно! — просиял Хатэм. — Ты очень умен, варвар, другим приходилось объяснять на макетах.

— Любопытно… — Синухет огладил бороду. — Солнце побери, в самом деле любопытно. Конечно, твоя теория в чистом виде — глупость, но идея о шаре… Над этим можно думать, юноша!

— Чем глупа моя теория? — опешил Хатэм.

Тут я почувствовал, что больше не могу молчать, и шагнул вперед:

— Закон всемирного тяготения к движению не позволит мистическому обогревателю висеть в небе на одном месте. Закон гласит: то, что не двигается, гибнет. Поэтому тучи всегда летят в сторону Движения, поэтому вечно дует ветер, а стада животных мигрируют, поэтому брошенный камень летит по дуге и, если его остановить, сразу падает…

— Умница, Яхмес, — улыбнулся Синухет. — Устами младенца… Хатэм, надо и в самом деле быть философом, чтобы придумать такую замечательную идею и не суметь ее развить.

Раненый мрачно смотрел на командира. Тот рассмеялся.

— Ты едешь по старой дороге, юноша. Общепринятая теория мироздания утверждает, что Станция под нашими ногами медленно вертится, и ты придумал вращающийся шар. Но любой человек, знакомый с техникой, сразу скажет — гораздо выгоднее вращать обогреватель вокруг шара!

— Я думал над этим, — возразил Хатэм. — Но такая схема противоречит постулату Диокла о непризнании исключительности нашего места во Вселенной.

— Причем тут место во Вселенной? — Синухет фыркнул. — Хоть шар, хоть Станция, мы где были, там и останемся. Лучше скажи, какие доказательства своей теории ты обнаружил?

Философ вздохнул.

— Их немного, однако они есть. Наблюдения за температурой в разных местах Колонны, отчеты дальних земледельцев и разведчиков, миграции животных — все это говорит в пользу шара. Но, самое главное, моя теория способна объяснить постоянное удлинение натры.