Измена командармов - Андрей Владиславович Ганин

о Махине сосланного в Оренбург великого князя Николая Константиновича ограничил срок каторги пятнадцатью годами[57]. Махину повезло — едва ли вступивший на следующий год на престол Александр III проявил бы подобное милосердие.

Махин попал на каторгу в селе Александровском Усть-Балейской волости Иркутской губернии и округа вместе с женой Агафьей. Именно там находился знаменитый Александровский централ — центральная каторжная тюрьма. У них родились дети Афанасий и Федор (в приказе по войску ошибочно указано, что родились в 1880 г., а не в 1882 г., но это дает основания предполагать, что речь шла о близнецах), а 14 мая 1887 г. третий сын Константин[58].

Через пятнадцать лет, в 1895 г., Махины смогли вернуться домой. Евдоким Васильевич был зачислен в войсковое сословие Оренбургского войска по поселку Буранному одноименной станицы с земельным наделом из буранинских дач. Местный журналист (по некоторым данным, это был Н.А. Ершов, но статья не подписана) отмечал, что «Махин был скорее несчастною жертвой своего времени, своего темперамента и неправильного понимания служебного долга, чем сознательным развращенным преступником.

Все это станичники знали и чувствовали, а потому и жалели его как несчастного, пока он был на каторге, и с радостью приняли в 1895 году в свою среду, когда это стало для него возможным, благодаря Высочайшей милости. Будучи человеком нравственным и всеми уважаемым до каторги, Махин остался таковым же и после нее. Возвратившись на Родину, он быстро снова снискал уважение и любовь своих станичников настолько, что был избран ими в последнее время в почетные судьи, а должность эта принадлежит к самым важным в станичной администрации, наравне с должностью станичного атамана, и на нее избираются только люди выдающиеся по своим служебным и нравственным качествам»[59].

Друг Ф.Е. Махина генерал П.С. Махров излагал эту историю со слов своего товарища следующим образом: «Биография Федора Евдокимовича полковника Махина была не из заурядных. Он был сын каторжника и родился где-то в местах отдаленных Сибири[60]. Его отец до ссылки был урядник оренбургского казачества и кавалер всех четырех степеней Георгиевского креста[61]. Эти награды он получил за бои при взятии крепости Геок-Тепе в 1881 г.[62], и ген[ерал] [М.Д.] Скобелев назначил его своим ординарцем[63].

Возвращаясь после войны в Оренбург, на одной из почтовых станций ему сделал офицер какое-то замечание. Урядник Евдоким Махин, будучи навеселе, ударил офицера по лицу. За это по суду он был лишен воинского звания, орденов и был сослан в Сибирь на каторгу. За ним последовала и его жена с двумя мальчиками. В пути один из них умер. Другой выжил. А на каторге Бог им послал сына Федора.

Через десять лет отец Махина за отличное поведение был переведен на поселение в район Иркутска, а в 1905 г. в день рождения наследника цесаревича государь император повелел восстановить Евдокима Махина в прежних правах и возвратиться в Оренбург[64]. Вся семья Махиных были старообрядцы. До 14-летнего возраста полковник Махин познал грамоту от своего отца по Псалтыри на древнеславянском языке и знал Псалтырь наизусть.

Он часто, видя несправедливость высшего начальства, особенно из аристократов, цитировал мне: “Не надейтеся на князя, на сыны человеческие — в них бо несть спасения”. Только в Оренбурге 14-летним мальчиком он взялся сам за учебу и чрез 4 года выдержал экзамен для поступления в Оренбургское казачье училище, откуда и был выпущен в офицеры. В 1911 году[65] он окончил академию Генерального штаба и был причислен к Генеральному штабу»[66].

Детство Федор провел в Сибири, получив домашнее образование. После амнистии отца в 1895 г. Махины возвратились в родную станицу Буранную, где жили до ссылки. Через год станичники избрали отца на должность почетного станичного судьи. После ходатайства прежнего сослуживца Махина атамана 1-го военного отдела генерал-майора А.С. Мелянина в Главное управление казачьих войск в июле 1898 г. Евдоким Васильевич был полностью восстановлен в правах, ему возвратили чин урядника и награды. Это событие было столь значимым, что попало на страницы губернской печати. В газетной статье в связи с возвращением наград отмечалось, что «Махин пользуется общею любовью и уважением всего станичного общества и, благодаря своей особенной судьбе, является человеком, выдающимся из ряда обыкновенных смертных»[67].

5 декабря 1898 г. состоялась торжественная церемония возвращения Е.В. Махину наград, на которую прибыли из Оренбурга генерал Мелянин с группой офицеров. Присутствовавший при этом журналист сообщал: «Хотя станица наша во время приезда комиссии всегда оживает, но в настоящем году жители ее были особенно ажитированы. Всем хотелось взглянуть на своего почетного судью, лихого и удалого воина, полного георгиевского кавалера, когда будут надевать на него “Егория”, а потому в день смотра 5 декабря вся огромная площадь около станичного правления была битком набита народом: тут были и седые старики, украшенные Георгиевскими крестами за храбрость и медалями, были и молодые еще безусые подростки-казачата, только еще думающие готовиться быть казаками. Во всей этой массе черных кафтанов, теплушек и полушубков, как цветы мака в траве, пестрели своими яркими платками буранинские красавицы и шныряли между взрослыми школяры и школьницы, сбежавшиеся полюбоваться на своих отцов и братьев. Словом, вся Буранка высыпала со всеми чадами и домочадцами. — Все почему-то ожидали, что сделано это будет тожественно, публично.

Но вот атаман отдела с офицерами отсмотрел местных казаков, проверил подготовку молодых, поблагодарил тех и других за исправность и распустил по домам, а Махину орденов все не надевает. Разочарованная толпа стала расходиться по домам.

“Стало быть, зря сболтали”, - решила она. Но оказалось, что слухи были верны.

Вечером во время юртового[68] схода в станичном правлении атаман отдела потребовал к себе старшего адъютанта подъесаула [Д.Г.] Серова и, когда тот пришел, сообщил ему что-то на ухо. Адъютант вышел и через минуту возвратился с книгою и коробкою в руках. “Ну, вот, вот!”… пронесся робкий шепот в рядах представителей и присутствовавших на сходе офицеров-станичников, и они устремили свои взоры на атамана отдела и адъютанта. “Урядник Махин[69]!” — позвал генерал. “Я!” — раздался громкий радостный голос, и перед генералом как из-под земли вырос высокий, стройный, сияющий 50-летний герой Махин. Глаза его горели почти юношеским огнем, на лице было написано невыразимое счастье; богатырский рост и мощная фигура казали его значительно моложе своих лет. “Прочтите”, - обратился генерал к адъютанту, взяв из рук его коробку. Все затаили дыхание. Громко и внятно прочитал адъютант приказ по войску (1898 г. № 374), в котором объявлена Высочайшая милость Махину