Обнаженная тьма - Елена Арсеньева

– Заткнись, а то подохнешь!

В то же мгновение нечто острое, дырявя куртку и свитер, больно клюнуло ее меж ребер, и Александра обмерла, поняв, что ей в бок уткнули нож. Она подавилась криком, мечась взором по двум незнакомым хмурым лицам, надежно укрытым «чеченками» с прорезями для глаз. Рядом на сиденье вскочил еще кто-то, и машина рванула с места.

– Тихо сиди! – посоветовал этот последний пассажир, и в руках его что-то липко, противно затрещало.

Что это было, Александра поняла, когда полоска пластыря надежно и болезненно запечатала ей глаза, а потом и рот. И все это время острие ножа стерегло каждое ее движение, отнимая последнюю, истерическую надежду на то, что это какой-то Костин розыгрыш, что он, не смирившись с их разрывом, вдруг явился в компании мрачных друзей и похитил возлюбленную Александру, плюнув и на ее возможные возражения, и на истерики собственной мамаши, и вообще на всю свою жизнь закоренелого холостяка. Но не стал бы Костя дырявить ей бок ножиком, не стал бы заклеивать глаза и рот, не стал бы обмениваться с приятелями отрывистыми репликами, из которых Александра ничего не могла понять. Костя разразился бы тягучей тирадой, восхваляющей его роль в мировом эволюционном процессе, но прежде всего – руководящую роль его маменьки…

Александра вздрогнула так сильно, что сидевший рядом человек грозно шикнул и шевельнул острием у ребра.

О чем она только думает?! Да пусть они провалятся, Костя и его маманя! Ее ведь похитили!

Зачем? Почему? Что с нее можно взять, кроме денег, которых у нее ни гроша в буквальном и переносном смысле, и застоявшейся, как лошадка в стойле, девственности? Тоже сомнительное богатство… Представить, что у кого-то могло возникнуть такое сногсшибательное и острое желание, ради которого стоило бы идти на ее похищение, Александра была не в состоянии, несмотря на буйную фантазию.

Впрочем, она уже вообще ничего не могла вообразить. Мысли метались, как всполошенные воробьи, иногда вообще уносясь куда-то вдаль и ввысь, и тогда Александра с потусторонним изумлением ощущала, что голова становится пустой и гулкой. Беспамятство плескалось совсем рядом, грозя нахлынуть и затопить сознание, тошнота подкатывала к горлу, потому что автомобиль то разгонялся, то резко тормозил. Еще слава богу, что убрали нож, потому что при внезапном толчке ее могли бы нечаянно прирезать. Но сейчас отнюдь не это казалось самым страшным.

«Если меня укачает и начнет рвать, я задохнусь!» – мелькнула жуткая в своей отвратительности догадка. Перепуганная Александра вскинула руки, остававшиеся несвязанными, и сорвала пластырь со рта.

На нее тут же навалилось тяжелое тело, выламывая руки, давя ладонью на лицо, опять послышался мерзкий треск пластыря, отрываемого от рулона, однако Александра успела выкрикнуть:

– Мне плохо, меня тошнит! – И треск прекратился.

– Кричать нэ нада, – послышался грубый голос. – Тогда убьем. Понатно?

Александра тупо кивнула.

Господи… еще не легче! Что за идиотский акцент? Кавказец, что ли? То есть, выходит, ее похитили кавказцы? Чеченцы?!

Тело обмякло, голова упала на спинку сиденья. Крик ужаса рвался из горла, но страх перед угрозой заставлял его сдерживать.

Вдруг свежее, прохладное дуновение коснулось лица, и Александра поняла, что ее похитители приоткрыли окно.

Покрытое потом лицо сразу остыло, в голове слегка прояснилось. Если они заботятся о ее самочувствии, значит, решили довести до места живой и относительно здоровой. Не исключено, конечно, что беспокоит посетителей всего-навсего опасение, что им потом придется мыть салон машины, однако и за это надо благодарить судьбу. Жаль, что логика не подсказала этого с самого начала, когда в бок ей уткнули нож, а она сразу – брык и перестала сопротивляться. Ни один здравомыслящий владелец навороченной и внушительной тачки не станет осквернять свою красавицу пролитием крови на кожаные сиденья просторного салона. Это была просто острастка, а она купилась, как дура! Надо было биться, орать, чтобы привлечь к себе как можно больше внимания, чтобы хоть кто-то увидел, как ее заталкивают в машину, и, может быть, заметил бы номер, позвонил в милицию… Ладно, двор был пуст, но вдруг кто-нибудь смотрел в окно?!

Впрочем, какой смысл предаваться ненужному самобичеванию? Все равно ничего нельзя исправить. Остается покориться судьбе, потому что не справиться ей с тремя ражими мужиками. Она попыталась вспомнить, как выглядят похитители, но в памяти маячили только широченные плечи да грозно мерцали глаза в прорезях «чеченок».

– Не проскочи поворот, – послышался негромкий голос, и Александра радостно встрепенулась: это говорил русский. Что ей давала эта информация, чему она радовалась, было совершенно непонятно. Братья славяне зачастую зверствуют похлеще иных мусульман. «Озверел народ, – послышался ей вдруг голос старика Филатова, – озверел до полной волчьей лютости!» Вот именно. Может быть, это чеченцы наняли русских, чтобы помочь похитить Александру?

Но зачем, господи, зачем?! Кому она вообще нужна? Или уже началось насильственное обращение в мусульманство особо стойких православных? Но Александра совсем даже не стойкая, в церковь ходит годом-родом, вообще вспоминает о боге, только когда ей чего-то от него нужно…

А что, если дело тут вовсе не в религии, а в ее профессии? Вдруг бандитам понадобился врач? Там, в Чечне, сейчас туго приходится и нашим, и вашим. Ну да, и «ваши» везут Александру за тридевять земель, аж из Нижнего Новгорода, чтоб она обходила позиции со своей сумкой…

Боевой участковый врач, да? Это уж полный бред! Вдобавок сумку она выронила, и та осталась валяться во дворе Золотовых.

Автомобиль резко встал, и Александру дернуло вперед.

– Приехали, – хмуро сообщил русский. – Сейчас заклею рот, но ты не бойся, это ненадолго. Главное, не дергайся.

– Я не… – начала было Александра, но не успела договорить: «Я не буду кричать». Липкая лента приклеилась ко рту. К тому же теперь ей таким же пластырем перетянули и запястья. Потом довольно бесцеремонно вытолкнули из машины – Александра успела сильно втянуть носом свежий морозный воздух – и, крепко держа под руки, ее потащили по скользким ступенькам куда-то вниз, во влажную духоту.

«Не успели снега выпасть, а уж и ступить нельзя!» – устало подумала Надежда Лаврентьевна, осторожно выставляя ногу с тротуара на дорогу.

Черная полоска льда угрожающе поблескивала в свете фонаря. Надежда Лаврентьевна сделала всего один осторожный, крадущийся шаг, однако у нее тотчас заболело сердце, когда в начале крутого спуска вдруг вспыхнули огни приближающегося автомобиля. В прошлом году на этом самом месте она так упала среди бела дня, что сломала правую руку в двух местах. А почему упала? Вот так же несся сверху черный «танк», мрачный, непреклонный, совсем не собиравщийся притормаживать, хотя на светофоре был красный свет. Надежда Лаврентьевна испугалась, хотя сама-то шла на зеленый, заспешила, ну и… У нее и сейчас перехватывало дыхание от воспоминаний о боли, о слезах, которые ослепили ее. Она лежала на льду, ничего не видя, не соображая от этой боли, – только слышала, как взвизгнули по льду шины «танка», который лихо обогнул ее, да и был таков.