Остров для белых - Веллер Михаил

Так, сказал себе Мелвин Баррет. Раз уж делать мне все равно нечего. А в мозгу моем гениальном продолжает жить необъятный мир. Я могу только вспомнить все то, что произошло. Вернуть к жизни всё и всех, кого я видел и слышал, о ком читал и что-то знаю, кто существует сейчас только в газетных обрывках, моем штабеле старых книг, где-то в сожженных библиотеках, раздавленных флешках и затерянных жестких дисках компьютеров.

Конечно, им несколько овладела мания величия. Это неудивительно в его положении и с его нереализованными амбициями. И еще, видимо, у него было уже спутанное сознание, что случается с возбудимыми людьми в немолодом возрасте.

Глава 4. Память

К числу книг, которые Мелвин Баррет помнил хорошо, относились и «Три мушкетера». В последнее время он все чаще стал повторять:

– А Портос говорил: – Поедемте лучше со мной, Д’Артаньян. Мы состаримся вместе, вспоминая наших друзей.

Мелвин Баррет вспоминал. Он вспоминал бо́льшую часть дня. И часть ночи, иногда тоже бо́льшую, когда не спалось. Он вспоминал все время, когда не занимался ловлей рыбы и приготовлением пищи, и не читал старые газеты или книги из своего запаса, и не писал. Хотя, когда писал, он тоже часто уплывал в воспоминания, варьируя былое так и эдак.

Он обнаружил, что прожил огромную жизнь. Память оказалась неисчерпаема, как Вселенная. В ней были женщины и школьные друзья, родители и брат с сестрой, гамбургеры и виски, колледж и редакции, океан и пляж, автомобили и самолеты, горе и радости. Он думал, что если человек сидит в одиночной камере, но сыт и здоров, не мерзнет и не измучен – он может быть совершенно счастлив. Огромные прожитые годы всегда с ним, и каждый миг можно повторять и длить бесконечно. Или посреди счастья вдруг станешь несчастным – если в воспоминании вдруг откроется новая, неосознанная ранее сторона событий – и ты поймешь, какое счастье по глупости упустил или какую скверную гадость сделал, не сознавая; или защемит старая боль непоправимой потери.

В своей памяти – ты властелин своей судьбы и всех событий, с которыми соприкасался. Каждый сам себе демиург. А воображение в одиночестве разрастается беспредельно, и бесконечен перечень вариантов судьбы в мельчайших ее подробностях.

В воображении Мелвин Баррет продолжал разнообразно и изощренно обладать всеми женщинами, с которыми был близок, и с теми, кого лишь хотел, они говорили ему и делали все, о чем он мечтал, и спустя время после того, как наслаждение разрешалось и спадало, не было никакого различия в чувствах и мыслях между прошедшим реальным и воображаемым.

Он разбогател, купил родителям новый дом, хорошую новую машину и заказал месячный тур в Европу первым классом. Год он путешествовал по миру, останавливаясь в президентских люксах и арендуя бизнес-джеты.

Он купил винтовку с оптическим прицелом и с дальней крыши пристрелил Бадена, влепив ему пулю с семисот ярдов точно в середину лба. Охрана заметалась, телепрограммы сходили с ума, а он пил в баре и наслаждался новостями.

И конечно, во всех магазинах продавались его книги, и очередной бестселлер Мелвина Баррета возглавлял топ-десятку «Нью-Йорк Таймс». Он так ясно видел обложки своих книг на полках, раздал столько автографов и провел столько читательских встреч, что улыбка удачливого, со вкусом прожившего жизнь человека оставляла все более явственный отпечаток на его лице.

Тронуться умом в долгом одиночестве несложно. Особенно личности творческой, с повышенной нервной возбудимостью. Человек привыкает разговаривать сам с собой, воображаемые картины впечатляют все реальнее, желаемое и достигнутое перемешиваются. Здравый рассудок уже не совсем здравый, а трезвая память опьяняется собственным содержимым.

Он изменил наш мир, и в этом легко убедиться.

Предисловие

Никакое это не предисловие, и не знаю, какой дурак поставил его в середину. Стихийный процесс создания исторического полотна контролю не поддается. Мало ли клочьев и обрывков летят на ветру в небеса, иногда попадая в случайные окна.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Никто никогда не узнает правды. Всей правды. Правды полной и объективной. Не потому, что ее нет. Есть, конечно. Просто ее не может увидеть и охватить своим знанием ни один отдельный человек.

Понимаете, какая штука, ребята. Вот в хорошем настроении ты видишь в первую очередь одни вещи, на них обращаешь внимание и про них потом помнишь и рассказываешь. А в другом настроении или в другой жизненной ситуации ты видишь в той же картине другое, и помнишь другое. Умирающий от усталости помнит мягкую траву, в которую он свалился, и тихий теплый ветерок, и птичий посвист в деревьях. А умирающий от голода помнит банку консервов, которую он нашел в траве, и как он мучился, открывая ее ударами о камень, и каким сытным было жирное тушеное мясо в этой банке, и как острым краем он порезал губу. А умирающий от жажды помнит свежую воду в речке, как он упал, погрузив плечи и лицо в воду, и жадно глотал, и был так счастлив этой влагой, прохладой, свежестью, этим блаженством пить бесконечно, а дно было песчаное с мелкими камушками, а потом он лег в воду прямо в одежде, и лежал так, в неземном счастье возрождаясь к жизни в прохладе воды.

Солдат помнит войну, мать детство своих детей, крестьянин поле, влюбленный помнит возлюбленную, а хирург операционную. А еще они все помнят подробности своей жизни, которые всегда одинаковы: как просыпались и одевались, что готовили и ели на завтрак, как покупали машины и джинсы, следили за банковским счетом, болели и выздоравливали.

И вдруг оказывается, что одна и та же жизнь в одном и том же городе, в одно и то же время, выглядит у разных людей совершенно по-разному – хотя состоит из одних и тех же подробностей! У одного город состоит из работящих людей и наглых бездельников, а у другого – из тех, кому не повезло в жизни и самодовольных эгоистичных буржуев. У одного хорошие дороги – у другого автомобили сгоняют пешеходов к стенам домов. У одних высокие налоги – у других маленькие пособия. У одних каждый имеет в жизни свой честный шанс – у других верхний класс охраняет себя и не дает подниматься беднякам.

И вот в этом мире нам предлагают знать историю! То есть выбрать из прошедших событий самые важные и характерные и изложить их связно, логично и последовательно. В то время как даже сегодняшний день разные люди видят по-разному – и ругаются до хрипоты, обвиняя друг друга во лжи и слепоте!

Поэтому самое лучшее, что может предпринять историк – это последовать рецепту трех молодых англичан, приготовивших в качестве сытного ужина ирландское рагу, позволившее им употребить все имевшееся съестное в стихийно сложившейся пропорции. Им понадобились их крепкие молодые желудки (то было время величия Британской Империи), чтобы усвоить съеденное – и не менее крепкие мозги нужны каждому, кто вознамерился переварить блюдо, сваренное для него Историей.

…А я даже не историк. Мне случайно попал в руки некоторый материал. И получилась не то свалка, не то исторический сэконд-хэнд. Здесь собрана всякая всячина, по кусочкам, отовсюду понемногу. И как жадный старьевщик, я трясусь над своими сокровищами: перебираю их, раскладываю, пытаюсь сортировать и не могу придумать, как бы мне их использовать.

Не стреляйте в историка: он не виноват, что Историю творят идиоты. Даже если они подразделяются на патриотов, жуликов, эгоистов и умственно неполноценных.

…Здесь будут отрывки из газет и телепередач, полицейских хроник и медицинских карт, рассказы очевидцев и бред сумасшедших, шутки юмористов и анализы философов, главы романов и донесения сыщиков, доклады политиков и школьные учебники; здесь будут исповеди закоренелых злодеев и тайные черные мечты священников, досье спецслужб и отчеты благотворительных фондов, театральные постановки и армейские приказы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Может быть, это хроника крушения мира. Нет, пока еще не Вселенной, а только нашего мира. А может быть, история возникновения Нового Мира. Пока еще не Вселенского, а только того, что на Земле.