Искатель. 2013. Выпуск №7 - Николай Буянов

Маэстро выступал в концертном зале «Олимпия». И его принимали на «ура». Камерный зал был переполнен, за кулисами толпилась околомузыкальная общественность, и Ракель устроился в отведенной Владику гримерной. Он опустился в низкое бархатное кресло, свернулся клубочком и задремал — чутко, как дремлет артиллерист возле орудия, пользуясь минутой затишья.

Его разбудил гул аплодисментов. За аплодисментами последовали возбужденные голоса, и в гримерную с шумом ввалился Владик Виндзоров с драгоценной скрипкой под мышкой и целой цветочной оранжереей в руках. Потом дверь снова приоткрылась, в образовавшуюся щель просочились две особы женского пола, держа наготове программки и шариковые ручки, и бодро залопотали по-французски.

— Вам автограф? — проявил Владик чудеса проницательности. — Заходите, девочки, не стесняйтесь. Кстати, прошу знакомиться: Рудольф Исаакович Изельман, мой импресарио и в некотором роде ангел-хранитель.

Дамы посмотрели на Рудика и синхронно сделали книксен. РуДик кивнул в ответ, скользнув по обеим равнодушным взглядом… Одной из «девочек» было хорошо за сорок — в своем дурацком алом жакете и такой же пламенной юбке она напоминала списанную из части пожарную машину. Или забытую в вазе давно увядшую гвоздику. Зато ее подруга…

На вид ей было не больше восемнадцати. И если первая напоминала сухую прошлогоднюю гвоздику, то эта вызывала в памяти нежнейшую веточку жасмина. У нее были очень светлые, с едва заметной рыжинкой волосы и чуть припухлые губы, тронутые невинной перламутровой помадой. Большие серые глаза и почти незаметные веснушки вокруг очаровательно вздернутого носика — всего по чуть-чуть, словно некто писал портрет, едва касаясь кисточкой поверхности холста. Фея, пронеслось в воспаленном мозгу Ракеля. Настоящая Лесная Фея из сказки Андерсена…

Владик меж тем с трудом отлепил от себя Пожарную Машину и обратил внимание на Фею.

— Как тебя зовут, прелестное дитя? — спросил он.

— Лаура Дассен, — скромно представилась Фея.

Лаура, подумал Ракель. Конечно, ее не могли назвать по-другому. Только Лаурой. Имя, естественное, как кожа после купания. Как лошадь в ночном, посреди пойменного луга. Как двое, напропалую занимающиеся любовью в стоге сена… Поняв, что его поведение вот-вот станет совсем уж неприличным, Ракель выскочил в коридор и прижался пылающим затылком к стене.

Дерьмо. Азохэм вэй, какое дерьмо.

— Вы импресарио? — спросила по-русски Фея, выйдя в коридор. Она говорила с очаровательным акцентом, чуть растягивая последнюю гласную и произнося мягкое «х» вместо «р», отчего ее речь слегка напоминала украинскую.

— В некотором роде, — он с трудом проглотил застрявший в горле снежный ком. — А вы… Вы тоже скрипачка? — для наглядности он поводил туда-сюда воображаемым смычком.

Фея слегка покраснела.

— Еще нет, но… как сказать по-русски… надеюсь стать. Я учусь в Академии искусств. И попутно пытаюсь выучить русский язык. Очень трудно.

Она немного подумала и добавила:

— Жаль, что вы скоро лететь… Лететь домой.

— У нас в распоряжении еще целые сутки, — хрипло сказал Ракель, ужасаясь собственной смелости. — Мы с вами могли бы… То есть я мог бы вас пригласить…

— Владик уже меня пригласил. Я поеду с вами завтра на экскурсию по городу.

Да, чертов Владик умел быть расторопным, когда нужно.

— А после экскурсии, вечером?

Она снова улыбнулась.

— Мне пора. До завтра.

И упорхнула, как и положено Фее — без следа, оставив в коридоре шлейф едва уловимых духов. И ушибленного внезапно нахлынувшей страстью Рудика у дверей гримерки.

Сиявший на солнце Город Влюбленных не вызвал у Рудика сильного энтузиазма. И это было обидно, если учесть, что о поездке в Париж он мечтал с суровых времен комсомольской юности — в горячечном воображении Ракеля весь Париж представлялся скопищем огней, звезд и фейерверков. Однако действительность оказалась намного прозаичнее. Что-то самозабвенно рассказывала в микрофон пожилая экскурсоводша, манерами и внешностью напоминавшая карликового пуделя.

После обеда автобус развернулся и двинулся по бульвару Сен-Дени к католической церкви, примыкавшей к Дому Инвалидов, — Ракель уже знал из путеводителя, что в этой церкви покоится прах императора Наполеона. Вот тут-то Пуделиха (так Ракель назвал про себя экскурсоводшу) буквально расцвела.

— Вы не представляете, месье Рудольф (можно, я буду обращаться к вам вот так, без церемоний? А вы можете называть меня Гортензией), какое это было феерическое зрелище — возвращение праха Наполеона на родину… Двадцать лет после смерти он пролежал на Святой Елене, куда его запрятали англичане. И вот наконец в 1840 году… О, это было грандиозное торжество! Кстати, здесь неподалеку живет моя старинная подруга, ее зовут Аника Блонтэ. Она страстная поклонница Бонапарта и хранит дома несколько поистине уникальных вещей той эпохи, и одна из этих вещей принадлежала когда-то самому императору. И даже была уложена в гроб вместе с ним. А еще Аника варит совершенно удивительный кофе по какому-то восточному рецепту. Мы можем заглянуть туда сегодня вечером, вы не против?

Рудик облегченно улыбнулся:

— Увы, дорогая Гортензия, сегодня вечером я занят. Банкет по случаю окончания гастролей господина Виндзорова: светские обязанности, знаете ли…

Экскурсоводша чуть не подпрыгнула от восторга.

— Господи, я совсем забыла: я ведь тоже приглашена! Один из спонсоров гастролей — муж моей покойной двоюродной сестры… Впрочем, это неважно. Вы будете моим кавалером на этом вечере, месье Рудольф?

В отель вернулись около шести вечера. До начала банкета оставалось еще полтора часа личного времени, и Ракель задремал на диване перед телевизором. А открыв глаза, с удивлением обнаружил в комнате мадам Гортензию. Мадам была занята тем, что ожесточенно трясла Рудика за плечо.

— Месье Рудольф! Вставайте же, месье Рудольф! Где у вас пульт к телевизору? Ее обокрали, представляете?

— Лауру? — почему-то спросил Ракель.

— Какую Лауру? Анику! Анику обокрали полтора часа назад!!! Точнее, не ее саму, а ее квартиру.

— Полтора часа? — Рудик вздохнул. — Тогда у меня алиби: я находился с вами в автобусе…

— Никто не говорит о вас… Где же пульт, черт возьми?

Пульт отыскался на диване под подушкой. Гортензия надавила на кнопку, телевизор ожил, и на экране возникла миловидная ведущая, что-то возбужденно тараторящая в микрофон. Справа от нее бронзовым монументом высился мужчина в мятой шляпе и с квадратной нижней челюстью. Либо высокопоставленный бандюхай, решил Рудик, либо полицейский. Скорее, полицейский, учитывая обстоятельства…