Война Войной, А Деткам -- Кашу - Сергей Шведов

— Прими корзину, а то руки скоро отвалятся.

Генерал перехватил корзину и поставил её подальше от воды.

— Давай отвяжу сома!

— Не, ты сомов не знаешь. Сначала я лягу на сухое место, потом ты ему башку отчекрыжишь. Смотри, и мне заодно шею не перережь.

Когда обезглавленное тело рыбины перестало выгибаться кольцом, рыбак спросил:

— За что прапор шлёпнул Ладьку?

— Как ты в темноте различил звёздочки?

— Я железнодорожник, машинист поездов дальнего следования. Я и не то могу различить… Павло! — протянул рыбак свою провонявшуюся рыбной слизью лапищу, даже не обтёр её о себя.

— Петька! — без брезгливости протянул свою небольшую руку навстречу бывший генерал.

— Я ясно видел, как прапор из "макарова" выстрелил в гуцулёнка.

— Он говорил, что из лемков.

— Это одно и то же. Про какое такое сокровище Ладька прапору кричал?

— Не было никакого прапора, — сказал генерал.

— А что это было?

— Наваждение.

— Так кто с вами был?

— Искуситель.

— Ты его видел?

— Видел.

— И я его видел. Разве наваждение у двоих случается?

— Бывают даже коллективные галлюцинации у целой толпы.

— Ты психолог или гипнотизёр?

— Да как тебе сказать…

— Тогда лучше не говори… Темнишь ты, парень, но тебе почему-то хочется верить. У тебя лицо доверчивое, доверительное… тьфу-ты… вызывающее доверие. Так что с Ладькой?

— Споткнулся об эту корягу. Упал в воду и захлебнулся.

— Почему ты не кинулся на помощь?

— Не успел. Вишь, какое течение тут бурное!

— А выстрел?

— То масло хлопнуло, когда вспыхнуло на сковородке.

— Ладно, поверю. У тебя лицо доверчивое, доверительное, располагающее к доверию… Ну, не знаю, как точно выразится. У тебя, Петька, оружие есть?

— Пистолет.

— Забирай Ладькин автомат. Я менонит. Вера такая. Нам нельзя из оружия людей убивать. Запрещено даже к нему прикасаться… Я тоже из лагерников. Ты из блатарей, фраеров или просто мужик на зоне, а сел за растрату? — разглядел его промасленную чёрную робу Павло.

— Вынужденное убийство.

— Ну, вы все эти песни поёте. Так куда прапор делся? Островок-то совсем махонький. Он не вернется?

— Сквозь землю провалился, как ему и положено… Сома, Павло, порежем на засолку, у меня пустой мешок и пачка соли в сидоре. Рыбёшку чистить и жарить не будем. Времени нет. У меня есть банка сгущёнки и сухари. Наскоро перекусим с кипяточком и отплывём на твоём плоту.

— Куда?

— На группу островов в северо-западном направлении. Сначала на ближайший, чтоб успеть до рассвета.

— И на кой такая спешка?

— Потом объясню, а пока просто поверь на слово.

— Ладно, поверю.

Павло был мужик необъятных размеров. Захотел бы, как муху раздавил недорослого Петра. Его прямо поставленные глаза, толстый прямой нос и огромный подбородок выдавали в нём нерусского. Лицо, как с древнего плаката, изображающего бесстрашного солдата вермахта. Каски со свастикой только не хватало.

— Ты какого рода-племени?

— Военнопленный немец.

— Захватили или сам сдался?

— Перебежал, когда амерские негры, спецы-советники, захотели меня власовцам под трибунал отдать.

— Расист, что ли?

— Не, убил Соньку-пулемётчицу из Тамбова, командиршу расстрельной зондеркоманды местного карательного батальона "Тамбовский волк".

— Ты же менонит. Вам нельзя к оружию прикасаться.

— Я её без оружия полотенцем удавил.

— Ты сам в ту сторону на своём плоту ходил?

— Ни разу. Скоро Артёмка вернётся, у него спросишь. Он на своём плескоплаве везде побывал. А вот и он!

В тиши послышались плёскающие хлопки по воде, как будто цапли разгуливали по мелководью. На диковинном водном велосипеде подплыл дородный парень. Конопатый, рыжий, аж гнедой.

— Что это за японский робот под ним?

— Артёмка в рембате служил. На всех станках работал. Сварку знает. Вот и соорудил себе водную гаргару… Сегодня не бУхало на островах? — спросил Павло.

— Тихо, как на кладбище, — ответил рыжий Артёмка. — А это кто?

— Петька. Похоже, зэк, но неопасный.

— А Ладька где?

— Петька говорит, что оступился и утонул.

— С чего вдруг зэку верить, дядь Паш? — недоверчиво насторожился веснушчатый паренёк.

— Мне лицо его сразу понравилось. Располагает. Я ему поверил.

— Вы, менониты, и душегубу поверите. Воевал, дядя?

— С двадцати лет призвали, — ответил генерал. — Пятнадцать лет в армии

— А до призыва кем был?

— Иереем.

— Чего-чего?

— Попом.

— Сейчас почему не на фронте?

— А ты, здоровенный лоб лет двадцати пяти, почему не на фронте?

— Так фронта никакого нет. Кругом вода.

— Тогда чего ты мне уши паришь про фронт! Ты бывал в той стороне? На ближнем острове, — спросил генерал Артёмку.

— Там военные. И дети беспризорные.

— Чьи?

— А кто его знает! На разорванной барже к ихнему берегу малышню прошлым годом прибило.

— Я про военных спрашиваю. Чьи подразделения?

— Похоже российские, но какие-то странные. Как и не русские вовсе.

— И чего такого в них странного?

— Сирот не кормят и не доглядывают, а сами пьют и гуляют с бабами напропалую.

— Пить и русские горазды. И на гульбу с бабами охотники найдутся. Пушки или безоткатки у них есть?

— Даже пулемётов не видел.

— Вышки смотровые с прожекторами на острове стоят?

— Ни одной. И собак служебных нет.

— До рассвета дойдём на шестах?

— Течение как раз в их сторону. Даже не вспотеете. Но я стрелять в них не буду, если что.

— Тоже менонит?

— Я в рембате служил. За два года не пульнул ни разу. Просто не умею стрелять. Боюсь, детей задену ненароком. Там их больше, чем военных.

— Погодите, мужики, с плотом! Я тут забавную цацку с военного кунга свинтил на одном острове. Главное, работает ещё. Аккумуляторы не сели.

— Там не аккумуляторы, а кристаллические генераторы электричества, — сказал бывший генерал. — Это приёмник для службы единого времени.

— На кой для времени приёмник?

— Запуски всех ракет и полёты авиации должны быть привязаны к сигналам службы единого времени Гринвичской обсерватории. Без этого не работает даже всемирная система позиционирования для спутникового скрининга земной поверхности.

— А он только эти импульсы ловит?

— Нет, это обычный всеволновый радиоприёмник. Вот тебе панель частот. Вот переключатель диапазонов. Вот наушники в нише. Включай и слушай.