Млечный Путь № 1 2020 - Наталья Ахпашева

осветилось другое, и оказалось, что коттедж на самом деле совсем близко, в нескольких шагах, аллея вынырнула из космоса на свет и закончилась полукруглой лужайкой. Глаза Розенфельда успели привыкнуть к темноте, и неожиданный свет почти ослепил его - будто, пройдя темным туннелем, он вышел в мир, не существовавший в реальности. Мир, им самим придуманный и все-таки неузнаваемый, потому что узнать придуманный мир, по сути, невозможно - он переменчив, зависит от мысли "здесь-и-сейчас", мир не может поспевать за фантазией, а фантазия - за пенистой игрой подсознания.

Розенфельд стоял у входа в коттедж, как Гретель перед пряничным домиком. Он не собирался входить, он был сейчас в чужом мире, не знал его правил. За двумя освещенными окнами, в комнатах, скрытых полупрозрачными жалюзи, двигались тени, не похожие на силуэты людей - скорее, сказочные монстры с огромными рогами и удлиненными мордами. Розенфельд понимал, что у него разыгралось воображение, и в комнатах были, конечно же, люди, просто ракурс оказался странным. Как должен стоять и передвигаться человек, чтобы на светлом экране тень его так странно выглядела?

Додумать мысль (была ли это мысль или только ощущение еще не возникшей мысли?) Розенфельд не успел. Мелодия, которую он сразу не узнал, потому что часто ее слышал в обычных обстоятельствах и не ожидал услышать здесь и сейчас, разорвала настойчивую тишину, как сам он разрывал на части и бросал в корзину для бумаг ненужные листы с текстами экспертных оценок.

Высветившийся номер был ему неизвестен, и первым желанием стало: не отвечать. Зачем, если звонят из другой вселенной?

Он ответил за секунду до того, как звонок должен был кануть в небытие голосового почтового ящика.

- Простите, - сказал женский голос, будто колокольчик из "Волшебной флейты".

Розенфельд молчал - он не ждал продолжения, просто растерялся, и пауза оказалась слишком долгой, чтобы собеседница посчитала ее естественной.

- Не вовремя, - сказала она почти испуганно. - Перезвоню утром... если можно.

- Нет-нет, - спохватился Розенфельд. - Слушаю вас. Слушаю, - повторил он, соображая, кому мог понадобиться. Голос был незнакомым, но он не знал всех сотрудниц бостонской полиции, звонить могла любая, чтобы передать, как бывало, просьбу о срочной экспертизе.

- Я Бохен, - сказала женщина, и Розенфельд сильнее сжал аппарат в ладони. Бохен? Он же... Она...

- Дженнифер Бохен, сестра... - голос прервался, будто у женщины перехватило дыхание.

- Да. - О сестре Бохена Розенфельд не знал ничего, даже не подозревал о ее существовании.

- Мне прислал ваш номер профессор Ставракос, - объяснила Дженнифер уже спокойным голосом, вовсе не похожим на звук колокольчика, как Розенфельду показалось вначале - глубокое, полное обертонов, меццо-сопрано, приятное для слуха настолько, что Розенфельд невежливо продолжал молчать, ожидая новых слов и новых ощущений.

- Простите...

- Конечно, - спохватился Розенфельд. - Рад вашему звонку, хотя, конечно, обстоятельства...

- Об обстоятельствах, - перебила миссис (мисс?) Бохен, - я хотела бы с вами поговорить. Вы ведь...

Она замялась, и на этот раз Розенфельд воспользовался паузой:

- Я эксперт-криминалист, если вы имеете в виду мою профессию. Правда, то, что меня привело в Принстон, не имеет отношения к полиции, точнее, если и имеет, то очень косвенное. Дело в том, миссис Бохен...

- Мисс.

- Простите. Дело в том, что я физик по образованию, теоретической физикой и математикой интересовался все время, и прекрасные работы вашего брата в области инфинитного исчисления читал с огромным интересом. Они... - он попытался найти сравнение, которое было бы понятно неспециалисту. - Они подобны нераспустившемуся цветку, в них чувствуется... - На этот раз он запнулся, сравнение оказалось слишком вычурным, не передававшим и сотой доли ощущений и, особенно, мыслей, которые привели его в Принстон. - Чувствуется, что доктор Бохен предполагал сделать нечто более грандиозное...

А это уж совсем банально, подумал Розенфельд и замолчал, соображая, как исправить впечатление, которое, несомненно, возникло у мисс Бохен после его невразумительной речи.

- Я хочу поговорить с вами о брате, - просто сказала мисс Бохен, отвергнув любые красивости в объяснениях. - Я здесь третий день, и мне просто не с кем... Все они прекрасные люди, все мне сочувствуют, предлагают помощь, которая мне вовсе не нужна. И никто... понимаете, доктор Розенфельд, никто не хочет говорить о том, каким был Джерри в жизни, будто он был не человеком, а...

Она тоже не могла найти правильного сравнения.

- Математической структурой, - подсказал Розенфельд. - Членом уравнения "Институт перспективных исследований".

- Да, - благодарно согласилась мисс Бохен.

- Когда мы могли бы встретиться? - спросил Розенфельд, соображая, удобно ли пригласить женщину на завтрак часов в восемь утра, не рано ли, но, с другой стороны, не хотелось откладывать...

- Сейчас, - сказала мисс Бохен, и в этом слове было больше от утверждения, чем от вопроса, хотя и вопрос тоже был, задавленный более сильным желанием.

- Где?

- Вы остановились в отеле "Е равно эм це квадрат"? Мне так сказал профессор Ставракос...

- Да, но сейчас... Я вышел погулять в парк...

Она еще подумает, что я предлагаю встречу в парке. И дождь опять накрапывает.

- Где я могу вас найти?

- Да там же, в эйнштейновской формуле. Первый этаж, комната сто седьмая.

- Сейчас буду.

Он едва не заблудился на обратном пути, а когда подошел к крыльцу, дождь припустил в полную силу, и Розенфельду пришлось подняться к себе, что скинуть мокрую куртку и причесаться.

***

Бохен умер в возрасте тридцати семи лет, и Розенфельд предположил, что сестра его значительно моложе - не замужем, детей, по-видимому, нет.

Дверь открыла женщина лет сорока пяти. Едва заметные морщинки у глаз - это оказалось первым, на что обратил внимание Розенфельд, а уже потом на удивительные глаза: голубые, как канадское озеро Морейн, где он был со студенческой экскурсией и остался под впечатлением цвета воды, настолько чистого, будто свет отражался в очень узком диапазоне. Больше ничего примечательного в женщине не было, но глаза и взгляд завораживали, не позволяли отвлечься, лгать, увиливать, говорить о мелочах и вообще о ненужном ей. Розенфельд понял, почему она не сумела установить контакт с профессором Ставракосом и с математиками, сотрудниками ее брата. Они просто жили в разных мирах.

Неприлично, подумал Розенфельд, так пялиться на женщину, но ведь и она рассматривала его внимательно, изучающе, хотела понять, с кем имеет дело, о чем с ним можно говорить, а о чем не