Собрание стихотворений - Сильвия Платт

   Овцы-то знают, где живут! Бесконечные годы

   Эти грязные шерстяные облачка

   Пасутся спокойно, серые, как погода...

   Погружаюсь в черноту овечьего зрачка -

   Я - словно посланное в пространство сообщенье,

   Глупое, как эти животные, обступившие меня,

   Эти переодетые бабушки, желтозубые, в париках,

   Густо и жёстко мекающие

   Над лужами в разъезженных колеях.

   Подхожу - вода прозрачна, как одиночество,

   Протекающее сквозь пальцы,

   А ступеньки - от одной полосы травы до другой.

   Люди? Только ветру обрывки слов вспоминаются,

   И он повторяет их,

   то жалуясь, то беседуя сам с собой...

   "Тёмный камень, тёмный камень..." -

   бормочет ветер печально,

   А небу одна опора - я. Ведь тут

   Только я, только я одна вертикальна,

   Да травинки, что качая рассеянно головами,

   в ужасе темноты ждут.

   А в узких долинах, чёрных, как раскрытые кошельки,

   Монетками поблескивают далёких домиков огоньки.

   сентябрь 1961

В ЕЖЕВИКЕ

   Никого, ничего на тропинке.

   Одна ежевика. Блеск её чёрен.

   Ежевика по обе стороны. Ежевичная аллейка

   Вьётся вниз, как жёлтая змейка,

   И в конце её дышит море.

   Ягоды крупней, чем подушки пальцев -

   Живая изгородь, усыпанная зрачками.

   Молчаливые зрачки на меня пялятся,

   И красный сок стекает по пальцам -

   Я не спросила, может мы - одной крови с вами?

   Наверное, я понравилась этим ягодам:

   сплющивая чёрные бока,

   Они прижимаются к моей бутылке молока...

   Над головой птицы - обрывки крикливых стай,

   Клочки сожжённой бумаги вертятся в бледном небе -

   В один протестующий крик слиты их голоса,

   И кажется - моря здесь нет и никогда не было.

   Высокие поля светятся изнутри - всё в зелёном огне.

   Подхожу - куст усыпан жуками: вот

   Чёрно-зелёные брюшки,

   узоры крылышек, как на полотне

   Театра теней. Медовый ягодный праздник раз в год

   Ошеломил их, и они поверили в райское небо...

   Ещё поворот - и ежевики нет, как не было:

   Море - вот единственное, что сейчас появиться должно.

   Между двух скал ветер в лицо, как в трубе -

   Хлопает незримым бельём на незримой верёвке. Но

   Не верится, что эти холмы преданы столь грубой судьбе.

   Нежные и зелёные,

   Ну как могут они пережить такие рваные и солёные

   Ветры?

   Последний зигзаг делаю по овечьей тропе,

   Она выводит меня на северную сторону:

   Рыжая скала над пустотой встала,

   И ничего нету,

   Кроме серебряного света и гулкого простора,

   Словно ювелиры бьют и бьют по неподатливому металлу...

   23 сентября 1961

ФИНИСТЕР

   Это - край земли.

   Пальцами кривыми от ревматизма

   земля цепляется за пустоту.

   Чёрные скалы

   и море за ними, взрывающееся брызгами,

   Твердят нам, что дна нет,

   предостерегают, что незачем на ту

   Сторону...

   Это море, белое от лиц утонувших,

   Этот мыс - просто угрюмая свалка скал,

   Солдаты, уцелевшие в хаосе войн. Им в уши

   Волна за волной вбивают горсти песка -

   Они и не шелохнутся.

   Но другие скалы упрямо и постоянно

   прячут враждебность под водой.

   А туманы -

   Эти древние, бледные, тающие туманы

   Смахивают скалу за скалой

   и возрождают опять...

   Не туманы это, а души,

   укутанные в шум судьбы,

   разнесённый океаном -

   И лёгкая их дымка не в силах устлать

   Низкий клевер, звездчатку и колокольчики,

   Такие незаметные,

   словно чьи-то умирающие пальцы

   устали их вышивать.

   Я бреду, и туман, как вата, забивается в рот и в нос,

   А потом он меня оставляет,

   всю покрытую бусинками слёз.

   Мадонна Кораблекрушений

   летит и летит к горизонту,

   Мраморные юбки её, словно крылья, сдуты назад,

   Мраморный матрос

   молится на коленях,

   отчаяньем согнут,

   И живая крестьянка в чёрном,

   глядя молящемуся в глаза,

   Молится ему.

   Мадонна Кораблекрушений

   Втрое выше крестьянки. Её губы божественно сонны,

   И она не слышит молитв ни матроса, ни женщины,

   В прекрасную бесформенность моря, вглядываясь влюблённо.

   Кружева гагачьего цвета

   Хлопают в порывах ветра

   на прилавке с открытками.

   Одна из продавщиц,

   придавливая тяжёлыми раковинами кружева,

   Говорит: "Вот какие вещицы

   в океане скрыты!

   А из мелких ракушек мы делаем

   куколок, бусы и сказочные морские существа.

   Но эти ракушки не отсюда,

   не из Залива Утопленников,

   они с другого конца света,

   Из тропических синих морей.

   Мы там никогда не бывали...

   Покупайте блины,* ешьте скорей,

   пока не остыли от ветра..."

   29 сентября 1961

ХИРУРГ В 2 ЧАСА НОЧИ

   Искусственный свет стерилен как небо.

   Бактерии в нём не выживают.

   И в призрачных одеждах убегают немо

   От скальпеля и резиновых перчаток.

   Стерильная простыня - мёрзлое снежное поле - накрывает

   Какое-то тело и -

   Мои руки с ним что-то делают.

   Как всегда нет лица. Только

   Бесформенная груда фарфорового цвета.

   С семью отверстиями.

   Душа, видимо, светится иначе.

   Я её не видел, - не вылетала.

   Только сегодня уплыла вдаль, словно огни корабля... А это -

   Сад это сад, - всё, что перед моими глазами -

   Истекают жидкими субстанциями переплетенья корней.

   Мои ассистенты напряжённо их прикрепляют

   На места.

   Меня атакуют зловоние и цвета.

   Вот дерево - это лёгкое, а та

   Великолепная орхидея, сверкающая как змея, может...

   А вот и сердце - полный несчастий колокол алого цвета...

   Как же я по сравнению с этими органами ничтожен!

   А ведь вламываюсь, кромсаю что-то в лиловой этой

   Пустыне. Кровь - будто закат над ней.

   Я по локти в скрипучем и красном.

   А оно всё сочится - оно ещё есть!

   Волшебный горячий родник - вот!

   Надо закрыть его поскорей,

   Чтобы он наполнил фантастической плазмой

   30 Эти спутанные синие трубы над белым

   Мрамором... Как я восхищаюсь римлянами:

   Акведуки ...* Орлиные носы... Термы Каракаллы*...

   Это ведь римская вещь - тело:

   На белом постаменте оно закрывает рот.

   То, что сейчас санитары укатывают -

   Усовершенствованная мной статуя.

   Пациент получит чистую розовую пластмассовую конечность,

   А у меня останется рука или нога, или горстка камней, чтоб

   Ими в пробирке бренчать. Относительно же других

   Деталей - они будут плавать в спирту, как реликвии святых.

   Над одной из кроватей в палате голубым огоньком

   О прибытии новой души сообщают мне,

   Сегодня в голубом свете парит она под потолком:

   Ангелы морфина позаботились о ней.

   Человек парит, чует носом рассветные сквозняки,

   А я хожу в марлевых доспехах среди лежащих, сонных,

   Тусклы от крови плоские луны - ночные огоньки -

   И лица, обесцвеченные лекарствами,

   поворачиваются ко мне, как цветы к солнцу.

   29 сентября 1961

ЗЕРКАЛО

   Я точное и серебристое,

   и не знаю, что значит предвзятое

   мненье. Ни любовью, ни отвращеньем

   ничего не замутнив,

   Всё, что вижу - немедленно проглатываю.

   Мой взгляд не жесток: он просто правдив.

   Я глаз прямоугольного маленького божка.

   Почти всё время

   противоположная стена в меня глядится.

   Она в розовых пятнах.

   Я долго смотрю на неё, пока

   стена не покажется мне

   собственной моей души частицей.

   Но порой отделяют её от меня то темнота, то лица.

   И вот я - озеро. Наклоняется женщина надо мной.

   Она ищет свою сущность в моей глубине,

   А потом отворачивается к этим лгунам,

   к свечкам или к луне.

   Но и тут я честно отражаю её,

   повёрнутую ко мне спиной.

   Нервными жестами и слезами она награждает меня.

   Для неё так много я значу -

   то приходит она, то уходит.