Гниль - Владимир Голубь

сорванный с петли железный крючок. Он глубоко погрузился в снег, оставив за собой широкий след, напоминавший издалека знак вопроса.

Со стороны донесся тихий скрип.

Вместе с псом мы повернули головы в сторону звука и увидели, как открывается неспешно калитка, а за ней, сгрудившись прямо на границе забора, клубится почти осязаемая тьма, пугавшая своей чернотой даже в ночной мгле глубокой зимы.

Сияющие синевой глаза снова посмотрели на меня. Изъеденная мором мохнатая лапа скользнула по снегу и снова скрылась за забором. Морда медленно скрылась в темноте, а затем, словно намеком сверкнув напоследок разумностью, погас и взгляд, растворившись в буране.

Наконец, я осмелился сдвинуться с места. Поднялся на ноги, посмотрел на покачивавшуюся из стороны в сторону на ветру калитку.

Нечто по ту сторону забора не хотело, чтобы я заходил внутрь. Но это странное существо, похожее на смесь человека и пса, наоборот открыло проход, и сейчас неясное чувство манило меня внутрь, обещало ответы.

Я оглянулся и тут же испуганно всхлипнул.

Упав, я скатился вниз с небольшого холма, а сейчас, очерченные снегом, на вершине его сгрудились огромные темные силуэты. Сгорбленные, с длинными шеями, несоразмерно раздутой грудью и тонкими полутораметровыми руками, сцепленными друг с другом, они молча стояли надо мной и недвижимо наблюдали, будто интересуясь, какой выбор я совершу в следующее мгновение.

Их горящие синевой глаза парили над землей подобно блуждающим огням, обрекавшим на смерть заблудившихся путников. Просторные балахоны развевались, хлопали, напоминая удары птичьих крыльев.

Я в нерешительности отступил к открытой калитке.

Внутри меня ждал монстр. Снаружи – еще больше.

Я взялся замерзшими пальцами за калитку, сопротивляясь сносящей с ног буре. Тьма, ограниченная хлипким деревянным забором, беззвучно плавала внутри, словно ее совсем не трогало творящееся снаружи природное безумие.

Она была спокойной, молчаливой. Ждущей.

Еще раз оглянувшись на искалеченные силуэты на холме, я сделал шаг вперед.

Часть четвертая. Дурная кровь

В ушах зазвенело от резко накатившей тишины. Вспыхнувший перед глазами свет слепил, и я со вздохом отстранился, прикрыв лицо ладонью.

По-прежнему стоял холод. Шарф сбился в сторону, и лицо слегка защипало морозом. Сопли потекли с новой силой, неприятно струясь по потрескавшимся губам.

Я вытерся рукавом и осторожно приоткрыл веки, пытаясь справиться с болью. Мир вокруг был еще мутным, но с каждой секундой становился четче, пока не приобрел естественные краски.

Небольшой дворик, огороженный знакомым забором. Припорошенная снегом мерзлая земля с двумя глубокими бороздами, за много лет проделанными выезжающей машиной, что вели к пустому навесу на другом конце участка. Слева на краю располагалась маленькая летняя кухня с покосившейся выстланной шифером крышей и прямоугольной синей дверью, чья краска наполовину слезла, обнажая серые доски. А справа дом…

Я поднял голову. Квадратное деревянное окно выделялось на фоне красной кирпичной стены. Яркий лунный свет отражался в стекле, но внутри по ту сторону тлела желтым росчерком пламени одинокая свеча, поставленная на подоконник.

Я снова посмотрел вниз.

От края забора недалеко от калитки виднелась небольшая лужица свежей крови, проделавшая в снегу глубокую дыру. От дыры же этой, сопровождаемая крупными багровыми каплями, шла в сторону дома вереница неуклюжих шагов, сливавшихся в широкую грязно-серую полосу.

Я шумно сглотнул.

Следы эти явно принадлежали человеку, однако никогда в жизни я не видел такую большую ступню. Может, здесь крылось то же существо, как те, с холма? И, судя по всему, оно было ранено. Это сделал черный пес?

Было страшно. Но я все равно пошел следом, догадываясь, что иного выбора нет.

Следы уходили за угол, переместившись на залитую бетоном дорожку. Затем поднимались по двум невысоким ступеням крыльца и скрывались за высокой входной дверью, оббитой снаружи тонким листом выкрашенного в синий металла. Железная ручка-скоба, прибитая к двери четырьмя загнутыми у шляпки гвоздями, слабо поблескивала свежей бурой кровью, размазанной по ней чьим-то неаккуратным прикосновением.

Не рискуя касаться крови, я слегка надавил рукой на дверь, и та послушно открылась, выдохнув наружу порцию спертого горячего воздуха.

— Ох!..

Ладонь невольно прикрыла нос. Казалось, этот запах гнили и разложения преследовал меня уже очень давно, и здесь он приобретал особую силу. Будто нечто внутри служило его источником.

Я заглянул внутрь. У порога на разложенной газете кучей валялась обувь: цветастые детские ботинки, женские сапожки и большие резиновые галоши, изнутри утепленные мехом. Такие носил мой отец, когда мы приезжали раньше в деревню на выходные.

Капли крови шли дальше, по коричневатому старому паласу вдоль коридора, освещенного тусклым светом стеклянной лампочки на скрученном изолентой проводе. Та слегка покачивалась из стороны в сторону, отбрасывая на стены изогнутые трепыхающиеся тени, тянувшиеся ко второй двери в конце коридора, за которым – я уже знал наверняка – находилась маленькая комнатка со старой кирпичной печкой.

— Что за?..

Виски вдруг пронзило болью. Охнув, я пошатнулся и присел, едва не упав на пол. Кровь пульсировала в ушах. Казалось, что-то изнутри разрывает голову на части, и когда сознание уже понемногу начало меня покидать, все прекратилось так же резко, как началось.

Я тяжело перевалился через порог, закрыв за собой дверь.

В доме было тепло. Снег на моей одежде тут же растаял, пропитав ткань. На потрепанном коричневом коврике образовались темные пятна.

Половицы заскрипели под подошвой. Старое дерево прогибалось под моим весом, исходя почти на хруст. Я аккуратно прошел несколько метров ко второй двери, но остановился прямо перед ней и приложился ухом.

Хр-р-р…

Что-то по ту сторону тихо хрипело. Звук доносился издалека, приглушенный толстой дверью, и от него дверь слегка подрагивала, перенимая вибрацию.

Я стянул с рук мокрые варежки и сунул их в карман. Дрожащие пальцы обхватили теплую ручку, и я с осторожностью потянул ее на себя.

Почти беззвучно дверь открылась. Прикрывавшие проход шторы дрогнули от резкого порыва воздуха, открывая взору знакомую белую печку с черной чугунной пластиной сверху.

Над печкой, от стены до стены, тянулась бельевая веревка. Прикрепленные прищепками, на ней висели светлые лоскуты какой-то ткани, а дальше, у окна, примостился квадратный столик, освещенный маленькой свечкой в стеклянном стакане.

Хр-р-р…

Хриплый звук тяжелого дыхания доносился откуда-то из следующей комнаты, за очередной синей дверью.

Я приподнялся. Подошел к печи и коснулся пальцами ткани, ощущая сухую шероховатость знакомого материала. Неумелыми движениями ножниц некогда единый холст был располосован на мелкие куски. Кое-где виднелись выцветшие родинки, застарелые шрамы. Один из кусков напоминал эскиз для большой перчатки, не хватало