Вождь семейного племени - Людмила Колесникова

сил. Одна из них ударила рядом и ослепила. Стебель подсолнечника упал к моим ногам как скошенный. Мне казалось, что молния пытается настичь меня, и испытала дикий ужас! Потом по мне больно замолотил град. А затем ливанул такой дождь, что на мне не осталось ни одной сухой нитки. Подбегаю наконец к дому, стучу изо всех сил. Никто не открывает. Из последних сил бегу к бабушке. Их с дедом тоже нет. Дома один Николай. Смотрит на меня, мокрую и дрожавшую от испуга и холода, и я впервые вижу в его холодных глазах сочувствие.

— Давай-ка быстрее в дом! — миролюбиво скомандовал он.

Потом принес большое махровое полотенце. Велел снять мокрую одежду и завернуться в него. А сам с ключом побежал по дорожке за моими сухими вещами. Когда я переоделась, он не издевательски, как обычно, а душевно расспросил, на каком инструменте я играю и кем собираюсь стать. А потом неожиданно произнес:

— А я вот на баяне хотел играть! Но не срослось. Забрили меня, — и захохотал своим диким смехом, который я так не любила.

Своих родителей Николай пережил ровно на год. Как многие предсказывали, просто не смог жить без них. После очередного запоя умер от остановки сердца. Похоронили Николая рядом с бабушкой, его беззаветно любившей мамой.

Глава 6. Экономист

Когда началась война, дедушка строил в Москве корпуса авиационного завода. Вместе с другими рабочими он получил бронь и был эвакуирован со всем оборудованием в Казань. Там в чистом поле в рекордные сроки предстояло возвести аналог столичного авиационного завода и запустить его действие. Бабушка с детьми осталась в Москве. Обживала недавно полученную семьей новенькую коммуналку.

— Но начались такие бомбежки, а потом голод, что мы убежали к мамане с папаней в деревню, — вспоминала она.

В деревне их спасли две кормилицы: корова и земля. Летом и осенью люди кормились тем, что выращивали на полях и огородах. Зимой пытались выжить на одной картошке с молоком. Труднее всего и человеку, и скотине было весной. Едва дотягивали до первой травы. В рот шло все, что едва наклевывалось из земли. Ели одуванчики, мать-и-мачеху, лебеду, подорожник… Сильно болели, слабели порой так, что ветер качал, но в войну продержались.

В конце ее бабушка неожиданно получила от соседки по московскому бараку письмо. Она уехала вместе с авиазаводом в Казань и сообщала, что ее тихий и невозмутимый отец (так бабушка всю жизнь называла мужа) завел себе вторую жену. С того дня в бабушку словно бес вселился! Оставив детей родителям, она рванула в Казань. Деда застала на «месте преступления» и учинила ему такой скандал, о котором он помнил до конца своих дней.

— Мне будто кровь в голову ударила, — делилась бабушка. — Ничего не соображала.

Характер гордых и своенравных казачек проявился в ней в тот момент с безудержной неуемной силой. Никогда не поднимавшая ни на кого руку, бабушка так оттаскала соперницу за волосы. Коварного изменника без промедления увезла в деревню. А там еще долго как с цепи сорвалась. Ругала деда почем зря так, что было слышно на всю улицу. Мол, я тут с детьми, на поле как вол ишачила. А он шуры-муры в городе развел! Обиду от жгучей ревности она топила в работе, не уступая по силе молодым мужчинам.

Как же неистово бабушка работала! Не припомню, чтобы она праздно сидела по вечерам с соседками. Всегда была в делах. А умела она, кажется, все: топить русскую капризную печь, готовить, убирать, прясть, вязать, шить. Ухаживать за огородом, скотиной и пчелами. Правильно хранить овощи и фрукты. И конечно, растить нас, трех ее внуков. Выжив в результате естественного отбора, она словно получила недюжинную крестьянскую силу братьев, умерших в младенчестве.

Когда они с дедушкой строили дом, бабушка подрядилась к нему подсобницей. Поднимала немыслимые тяжести. Сколько же земли, камней и шлака она перетаскала! А еще кормила и обихаживала свою немаленькую семью и следила за садом-огородом. Когда вырыли фундамент для будущего дома, весь грунт — не меньше тонны, она вывезла одна. Привязала к старому корыту веревку и с утра до ночи возила в нем землю на огород.

Как же искренне она радовалась, когда их с дедушкой дом — шлакобетонный, просторный и светлый, был наконец отстроен. И осенью они «взошли» в него. Тогда на радостях бабушка напекла гору своих знаменитых блинцов — тоненьких блинчиков невероятной красоты и вкусноты. Их следовало макать в теплое растопленное масло с сахаром. Бабушка угощала ими на радостях всех родных и соседей.

Официально она работала раз в жизни — в Москве на фабрике мороженого. А дальше считалась дедушкиным иждивенцем, получив в итоге минимальную пенсию. Но это не мешало ей грамотно вести домашнее хозяйство. Это был еще тот экономист! Занять денег до получки к ней регулярно наведывались не только мама, но и соседки.

На огороде у бабушки царил идеальный порядок. Не пропадало ни одно яблоко или картофелина. Упавшие фрукты, падалицу, она летом неутомимо резала, сушила на жарком солнце, а в дождливые дни — на чердаке. Привычная летняя картина: бабушка в фартуке с ножом в руке сидит перед кучей яблок и груш. Аккуратно режет и чистит их. Потом раскладывает на листе фанеры под жарким солнцем. Фрукты тут же атакуют кучи насекомых и бабочек. А мы с братом обожаем наблюдать, какие невероятные особи слетались сюда на будущий компот! Несколько раз видели знаменитую бабочку «мертвая голова», разновидностей же махаонов не счесть.

Зимой из высушенных фруктов варили вкусный компот — бабушка называла его узваром. Яблоневый сад у нее считался лучшим в поселке. Сорта редкие, один штрейфлинг чего стоил! Хранили отборные крупные яблоки в сухом подвале, бережно перекладывая каждое пергаментной бумагой. Зимой, когда они поднимались в цене, бабушка аккуратно складывала их в два ведра. Клала на плечи коромысло. И шла торговать на рынок.

Торговля приносила неплохую прибыль. Кроме яблок, бабушка — бизнесвумен, как бы сейчас сказали, искусно вязала и продавала пуховые платки. Для этого разводила пуховых коз. Шапки тогда женщины носили зимой редко, предпочитая пушистые и теплые пуховые шали.

Эпизод из детства. Мы с мамой идем по торговым рыночным рядам и вдруг видим знакомую фигуру. Бабушка, надев сверху своего неизменного черного плюшевого жакета сразу несколько пуховых платков, белых и серых, мышиного цвета, величаво вышагивает по рынку, покрикивая: «А кому платки пуховые, теплые, как печка, самовязанные!»

Если в нашем городе торговля платками шла плохо, они с сестрой отправлялись на