Вождь семейного племени - Людмила Колесникова

в коридоре следам. Велела по нескольку раз в день совершать обход всех тренажеров и заняться восстановлением элементарных бытовых функций. Медсестры и нянечки, удивленно встречая меня за этими полезными занятиями, удивлялись и одобрительно улыбались: «О, мы уже спортсмены!»

Убедившись, что основных бытовых навыков не утратила, я совсем осмелела. Вскоре на лифте спускалась в больничный двор уже одна и часами гуляла вокруг озера. Благо конец августа стоял в то лето жарким, а на озере полным-полно плавало уток, за которыми можно было наблюдать часами. В один прекрасный день я храбро заявила дочерям: «Сегодня ночью дежурить со мной не нужно. Все буду делать сама!»

Как же оказались рады этому мои девчонки! В первый одинокий вечер, конечно, было страшновато: вдруг меня опять накроет приступ слабости, закружится голова и все повторится сначала? Но внушив себе, что все будет хорошо, я потихоньку поплелась в ванную принять душ. А когда у меня получилось, остро поняла, как же хочу домой! Моя кровать стояла у окна, из которого я наблюдала за кусочком жизни нашего большого города. Страдая больничной бессонницей, видела, как рано утром к остановке спешит первый троллейбус. А глубокой ночью бежит одинокий прохожий. Больше всего в те мучительные часы, проведенные без сна, я вспоминала о бабушке, которую считала своим ангелом-хранителем и прародительницей нашего рода. Думала о том, что раз осталась жива, то непременно должна оставить память о ней своим детям и внукам. А также о моей семье, детстве и самых родных давно ушедших людях. Иначе с моим уходом оборвется важная часть семейной истории. И мои дети и внуки никогда не узнают о людях, которые дали мне жизнь, воспитали, закалили характер. Сделали такой, какая я есть: не сгибающейся перед жизненными ветрами и чрезвычайно любящей этот мир.

Глава 2. Баба Саня

Главной в нашей семье считалась бабушка по материнской линии Александра Семеновна, баба Саня, она же Шура. Она родилась в начале прошлого века, в 1905 году, вынесла все его тяготы, прожив долгие 90 лет испытаний. Она была сердцем и мозгом нашей немаленькой семьи. Сильная, невероятно трудолюбивая и работоспособная, с отличным чувством юмора, она повелевала всеми и вся в наших двух домах, несмотря на то, что за ее плечами была лишь сельская церковно-приходская школа. В своем, где жила с дедушкой и непутевым сыном Николаем. И в доме дочери, где жили мои родители. После того как в 1954 году отца-фронтовика комиссовали из армии по состоянию здоровья, они приехали к родителям матери в пригородный поселок под Тамбовом. По приказу бабушки дедушка-каменщик быстро возвел для молодой семьи на конце их земельного участка скромный шлакобетонный дом. Наши дома разделял большой фруктовый сад с дорожкой посередине. На ней прошло наше детство. По ней мы с братом бегали от бабушки до дома по сто раз за день.

Баба Саня покинула этот мир ровно в 90 лет жарким июльским полднем. В тот день она подошла к окну и вдруг почувствовала себя плохо. Прошептала: «Чтой-то мне так плохо?» Попросила внука довести ее до кровати, которая в последнее время не застилась, и глубоко вздохнула в последний раз. «Обширный инфаркт. Острая сердечная недостаточность», — сказано в свидетельстве о ее смерти.

Когда прибежали за моей мамой, единственной дочерью бабушки, которую тоже почему-то назвали Александрой (бабушка величала ее Шуревной), бабы Сани не стало. За то, что не застала ее живой, мама корила потом себя всю жизнь: «Она ушла и ничего мне не приказала…».

Бабушку я обожала за стальной несгибаемый характер и мудрость. Умение делать все на свете и смешить нас с братом так, как это не умел делать никто. Она обладала уникальным чувством юмора: видела смешное на каждом шагу. А еще я любила ее за то, что она всегда оказывалась права. В стратегических семейных вопросах никто в семье не смел ей перечить, кроме разве что бестолкового сына. Но о нем позже.

…Мне седьмой год. Канун Пасхи. Солнечный, светлый, благоухающий всеми цветущими растениями майский день. Из дома бабушки до умопомрачения вкусно пахнет ванилью. С раннего утра она печет куличи в небольших алюминиевых кастрюльках, которые подчиняются только ей. В них кулич поднимается до нужной высоты, исходит пахучими аппетитными дырочками и изюмом. Не подгорает, а после осторожных постукиваний ловко выпрыгивает из своей формы. И к восторгу внуков, становится главным блюдом и украшением пасхального стола. После освящения их в церкви бабушкины куличи мы могли есть в невероятном количестве и никогда не наедались ими.

Сегодня Чистая суббота. Яйца сварены вкрутую и покрашены луковой шелухой за день до этого, в Чистый четверг. Сейчас они аппетитной блестящей горкой золотятся на большом блюде. Когда кулич остынет, бабушка водрузит его в центр и аккуратно обложит крашеными яйцами. Я замираю и не могу отвести глаз от волшебной красоты.

— Скоро пойдем с тобой в церкву куличи святить! — торжественно объявляет бабушка.

Пулей мчусь к маме по дорожке. У нее сегодня генеральная уборка. Моет после зимы окна и стирает шторы. Развешивает их в саду на длинной бельевой веревке, а попутно готовит обед. Но почему-то не печет куличи и яиц не красит.

— Мам, можно я с бабушкой в церковь пойду? — робко спрашиваю, зная, какой получу ответ.

Моя мама, завуч местной школы, делает вид, что не слышит. Хожу за ней хвостом, без устали повторяя:

— Ну можно?

Реакция та же: молчание. Приходится прибегнуть к тяжелой артиллерии: начинаю хныкать и тереть глаза. Но у мамы приступ глухоты и слепоты. Она меня не слышит и не видит.

Но вот на пороге появляется бабушка. Нарядная, с просветленным взором, благоухающая куличом. На ней лучшая праздничная шерстяная коричневая кофта, тщательно отглаженная кашемировая черная юбка. На голове белоснежный, аккуратно подсиненный платок, повязанный замысловатым способом под подбородком так, как покрывались донские казачки. В руках у бабушки тоже белоснежный, только марлевый, аккуратный узелок. В нем на плоской тарелке высится башенкой кулич с сахарной головой. Он со всех сторон обложен крашеными яйцами. Узелок мастерски завязан сверху, чтобы, не дай бог, не помялся кулич или не разбилось яйцо.

— Ты, девка, вот что, — голосом, не терпящим возражений, обращается бабушка к маме. — Обряди мне малую в церкву. Вымой ее, надень самое лучшее. Пойдем с ней куличи святить.

В ответ мама еще яростнее начинает работать тряпкой.

— Не притворяйся, знаю, что слышишь. Обряжай, говорю, дите! — в голосе бабушки начинают звучать металлические нотки.

Мама наконец прерывает молчание.

— Что ты творишь? Зачем меня