Колдунья - Александр Бушков

— Может быть… — в растерянности произнесла Ольга.

— Значит, видела, — удовлетворенно сказала старушка. — То-то и бледновата… Пренебреги, душа моя. Никакого вреда он никому причинить не волен, а то, что вертит глазами и водит ручонками — дело житейское… Это бывает. Напущено на картину, вот и весь сказ. У кого болото, у кого лес с разбойниками, а у нас напущенная картина. Случается. Скажу тебе по совести, в округе бывают вещи и поопаснее, так что я бы на вашем месте по лесам не носилась очертя голову…

Ольга искренне сказала:

— Вот уж где мы не встречались ни с чем… таким, так это в лесах. Разбойники, конечно, водятся, где же без них…

— Я не про разбойников говорю. Я про другое.

— В жизни не видела, — сказала Ольга.

— А ты не зарекайся, не зарекайся… Ступай уж, что тебе лясы точить с выжившей из ума старухой… Пруссак где, вот кстати?

— Изволят любоваться балетом, — сказала Ольга, заметно повеселев после того, как узнала столь успокоительные новости о картине.

— Сказала б я, чем ему любоваться, без прикрас и простыми словами, как было принято без лишних церемоний при государыне Елизавете Петровне, да не хочу подавать дурного примера современному юношеству в твоем лице… Ступай уж, егоза…

И старушка двинулась дальше. Ольга видела, как она, задержавшись напротив картины, выпростала из обширных складок капота сухонький кулачок и мимоходом погрозила — настолько привычно, что это, сразу ясно, происходило не в первый раз. Сразу вспомнились все россказни, кружившие вокруг Бригадирши — что она, в молодости частенько наезжая в Париж, по живости характера присутствовала на сеансах черной магии, приятельствовала со знаменитыми то ли шарлатанами, то ли настоящими колдунами вроде Калиостро. Вовсе уж глухо говорили о какой-то ее амурной истории, оказавшейся самым причудливым образом перемешанной то ли с некромантией, то ли с другим чернокнижием. Вполне могло оказаться, что если на картину и в самом деле напущено, то не просто так, а в честь конкретного адресата — болтают еще, что Бонапарт, будучи еще генералом, поссорился с Бригадиршей в Париже, и в этой невнятной истории опять-таки присутствовало нечто такое, что не к ночи поминать. Люди восемнадцатого столетия, как известно, жили ярко, очертя голову бросаясь в любые приключения, лишь бы приятно щекотало нервы и будоражило кровь…

Ольга вдруг остановилась и, убедившись, что Бригадирша уже скрылась за поворотом коридора и свидетелей нет, вернулась к картине. Прекрасно знала о себе, что строптивости и решительности в характере хоть отбавляй, вот и теперь не выдержала…

Покойный император, бледный, как стена, медленно повернул к ней узкое лицо, недружелюбно сверкнул глазами, переместил руку — иначе, чем в прошлый раз, сделав совершенно другой жест — столь же непонятный, впрочем, как и в первый раз.

Но теперь ей уже не было страшно, скорее — весело.

— И это все, на что вы способны, ваше величество? — спросила Ольга полушепотом. — Пугать девушек со стены? А ведь вы, говорят, были лихим полководцем и предприимчивым любовником, во что же вы превратились — пыльное, обветшалое пугало…

Она осеклась, отступила на шаг — во мгновение ока что-то произошло, и покойный император стоял теперь перед ней. Как и писали историки, он оказался низкорослым, ниже Ольги чуть ли не на голову — но глаза жгли, словно два уголька, лицо было настолько холодным и властным, что она невольно стала отступать к стене, а он надвигался, мертвенно-бледный, плотно сжавший губы, выглядевший совершенно реальным, на белом камзоле алели кровавые пятна в тех местах, куда угодила картечь, то ли ей казалось, то ли и в самом деле потянуло промозглым холодком…

А потом отступать стало некуда, и Ольга уперлась спиной в резную деревянную панель. Вполне осязаемые холодные пальцы больно стиснули ее подбородок и принудили опустить голову, так что они теперь смотрели Друг другу в глаза.

— Вы мне напоминаете нахального и бесцеремонного щенка, мадемуазель, — отрывисто произнес мертвый император. — Ваше счастье, что с вами мы не ссорились…

— А что вам сделала старуха? — запальчиво спросила Ольга, твердо решив не поддаваться страхам. — Двадцать лет… да нет, наверняка больше, грозите ей со стены…

Холодом от ее странного собеседника и в самом деле веяло — но не ощущалось запахов разложения, тлена, о которых так любят упоминать рассказчики страшных историй. Это и понятно, в некотором смятении чувств подумала Ольга, он же вовсе не покойник, выбравшийся из могилы, очень уж далеко отсюда похоронен, тут что-то другое…

— Старуха? — Бледный император улыбнулся уголком узкого рта. — Милая моя, тридцать с лишним лет назад это была никак не старуха, скорее уж пожилая чертовка с самыми неожиданными мыслями и идеями… Короче говоря, это старые дела, и касаются они лишь тех, кто в них был замешан… Вы действительно не боитесь? В такой ситуации с вами всякое может приключиться…

— Не пугайте, — сказала Ольга, собрав всю отвагу. — Если бы вы могли мне что-то сделать, давно бы сделали. А вы только грозите с полотна… Кстати, почему мне? Я-то вас ничем не обидела, меня вообще не было на свете, когда…

Его лицо вдруг изменилось — словно бы он пытался выйти из созданного художником образа — задергалось в странной гримасе, как будто накрепко сшитое нитками, которые теперь он движениями мускулов пытался порвать. И это было довольно жутко.

— Эжени, — сказал вдруг Бонапарт. — Ты меня совершенно не помнишь? Нисколько? Это неправильно, Эжени, я никогда не верил всем этим глупостям… Это же ты…

Он придвинулся вплотную, схватил Ольгу за плечи, бесцеремонно притягивая к себе, воздух стал по-настоящему морозным, так что показалось, будто вокруг мечется вихрь снежинок. Ледяные губы коснулись ее щеки, волос, губ.

Ольга отчаянно вырывалась, совершенно так, как если бы имела дело с живым бесцеремонным наглецом, распустившим руки под влиянием горячительных напитков и законченного беспутства.

— Ступайте вы… откуда пришли! — вскрикнула она отчаянно, вздрагивая от пронизывающего холода и ледяных прикосновений. — Да воскреснет Бог и расточатся… Никакая я не Эжени, понятно вам? С чего вы взяли? Пустите!

Глава вторая

Загадки остаются

Внизу громко хлопнула дверь, послышались уверенные, веселые голоса — это общество возвратилось с балета. В следующий миг произошло нечто непонятное, больше всего похожее на порыв ветра, пронизанного несущимися снежинками и россыпью искр, — и Ольга обнаружила, что осталась в совершеннейшем одиночестве. Если только рядом с ней и в самом деле кто-то был совсем недавно. Пламя многочисленных свечей слегка подрагивало — но это можно было приписать и ветерку, ворвавшемуся в парадную дверь следом за хозяином и гостями. В коридоре было пусто, и, насколько Ольга могла разглядеть с того места, где так и стояла, прижавшись к стене, на картине все обстояло по-прежнему: император указывал цепенеющей рукой куда-то в пространство, а сподвижники стояли в прежних позах.