Слияние истерзанных сердец - Кэтти Эмерсон

Справа от нее сидела молодая женщина – судя по всему, ее дочь-невеста. Констанс была еще совсем маленькой, когда Томазину увезли в Лондон, а теперь она стала высокой и стройной женщиной, гораздо более красивой, чем ее мать. Она со скучающим видом подняла голову еще до того, как Томазина подошла к двери.

Зная, что плохо выглядит, проведя восемнадцать дней в седле, Томазина чувствовала себя неловко, хотя старалась не показать этого в первую очередь Констанс, которая смерила ее оценивающим взглядом. Ее черные глаза ничего не упустили. Не произнеся ни слова, Констанс вынесла ей приговор и вернулась к своему вышиванию.

В это время одна из служанок, подрубавших платки, закончила свою работу и увидела входящего Ника. Старуха была очень худой, если не истощенной, и маленькими острыми глазками впилась сначала в Ника, потом в Томазину.

Томазина помнила ее и была уверена, что стоит ей поднапрячься, как в памяти всплывет и ее имя. Ну конечно же! Вербурга Клейтон.

Выражение на костлявом лице Вербурги изменилось. Сомнение уступило место откровенному любопытству. Платок выпал у нее из рук, и она закрыла ладонями рот, но прежде успела сказать:

– Лавиния Стрэнджейс!

– Это Томазина, – поправил ее Ник. – Дочь Лавинии.

Устав после долгого путешествия и разозлившись на Ника, Томазина с трудом сдерживала раздражение. Она всегда знала, что похожа на мать, но ни один человек в Лондоне так не мучил ее этим.

– Матушка умерла три недели назад, – объявила она. – Последней она подумала о тебе, Фрэнси, и завещала мне разыскать тебя.

Фрэнсис Раундли побелела как мел. Томазина даже испугалась за нее и подошла поближе на всякий случай. Но еще больше ее изумило выражение глаз Фрэнси. В них не было печали по умершей подруге.

В них был страх.

Юная служанка тоже бросила работу, вскочила со стула и первой подбежала к Фрэнси. Она подозрительно смотрела то на Ника, то на Томазину, а потом спросила Фрэнси:

– Вам плохо, миссис Раундли? Позвать господина Лэтама?

– Нет, Агнес. – Фрэнси схватила служанку за руку. – Ничего не надо.

Томазина сделала еще шаг и остановилась в нерешительности. Агнес смотрела на нее во все глаза, но Фрэнси не поднимала головы.

Констанс не обращала внимания на мать, зато в ней вновь проснулся интерес к Томазине. Она отдала ночную рубашку, которую вышивала, Вербурге, и встала, оправляя платье. Ростом она была почти с Томазину и такая же стройная, только недовольная гримаса, к которой она, видимо, привыкла, очень ее портила.

– Зачем она послала тебя сюда? Что тебе надо?

Онемев от подозрительности Констанс и странной реакции Фрэнси на сообщение о смерти подруги, Томазина совсем растерялась. То, что в Лондоне было просто и легко, здесь оказалось совсем другим.

– Ну, отвечай же, Томазина! – сказал Ник, глядя на вишневые и яблоневые сады.

– Матушка думала, что я смогу быть полезной Фрэнси, – выпалила она. – Ведь было письмо!

Томазина могла бы и еще что-нибудь сказать, если бы ее не остановил какой-то шум за спиной. Фрэнси вновь изменилась в лице, и Томазина неловко обернулась. Она не понимала, почему у Фрэнси такой виноватый взгляд, да и не узнала ни одного из вошедших мужчин. Тот, который был с седеющими волосами и высокомерным выражением лица, прищурился, поймав ее взгляд. На сей раз Томазина даже не удивилась, когда он произнес имя ее матери.

– Нет, – сразу же поправился он. – Не может быть… Ты – ее дочь, Томазина! Какая неожиданная радость, мисс Стрэнджейс! А я – Ричард Лэтам.

Она не помнила, виделась ли с ним раньше: ни его лицо, ни его голос не показались ей знакомыми, – тем не менее когда он прикоснулся губами к ее руке в перчатке, она вздрогнула. Потом она посмотрела на Ника. Он не сводил глаз с Ричарда Лэтама, но лицо его совершенно ничего не выражало.

– Управляющий, у тебя что, нет работы? – ехидно спросил Лэтам. – Займись своими делами и предоставь мне заниматься дамой.

Внешне Ник никак не показал своего отношения к его словам, однако все в комнате почувствовали возникшее между ними напряжение. Томазина вздохнула, а Ник, не обращая на нее внимания, насмешливо поклонился Ричарду Лэтаму и, не произнеся ни слова, удалился.

Томазина посмотрела ему вслед, а потом взглянула на Ричарда Лэтама, как раз когда он бросил предостерегающий взгляд на Фрэнси, которая тотчас склонилась над своим вышиванием.

– Редих, ты мне тоже больше не нужен.

Молодой человек с узким лицом и срезанным подбородком удалился. Томазина не помнила, жил ли он в Кэтшолме, когда она была маленькой. А Агнес? Господи, ну почему она так мало помнит?! Ричард Лэтам вновь перевел на нее взгляд, и улыбка появилась на его привлекательном лице. Он был обаятелен, но что-то подсказывало Томазине: не верь ему, он лжет. Она сама себя не понимала, однако первое впечатление никогда еще ее не обманывало.

– Удивительное сходство, – заметил Лэтам.

– Кажется, я начинаю жалеть, что так похожа на свою мать, – пробормотала Томазина.

Четыре пары глаз буравили ее со всех сторон, но она сосредоточила свое внимание на Лэтаме. Вне всяких сомнений, он теперь правил в Кэтшолме.

– Ты должна присутствовать на моей свадьбе, – сказал он. – Осталось чуть больше недели. В последний день месяца мы обвенчаемся.

Никто больше не проронил ни слова, никто не подтвердил приглашения, никто не попросил задержаться подольше. Томазина хотела сказать, что утром едет в Йоркшир, но, вспомнив о слове, данном матери, промолчала.

Лэтам и не думал спрашивать ее согласия.

– Ты будешь жить в комнате своей матери, – сказал он. – Агнес, отнеси туда саквояжи.

Томазина поймала недовольный взгляд Фрэнси и вызывающий взгляд Констанс прежде, чем Лэтам повел се показать ей комнату. Пока они шли по дому, Томазина вспоминала расположение комнат. Оказывается, она не все забыла: коридор кончался залой, в которой вся семья собиралась во время обеда, когда в доме не было гостей. Открылась дверь. За ней была лестница, которая вела вниз, а другая лестница вела на верхние этажи в южном крыле.

Комнатка оказалась небольшой и неуютной, потому что в ней давно никто не жил, однако окно выходило на залитый солнцем двор, и в ней было много воздуха и света.

Томазина нахмурилась. Лэтам сказал, что Лавиния жила тут, но Томазина не помнила эту комнату. «Странно», – подумала она. Только самые почетные гости получали в доме отдельную спальню. Обычно две или даже три незамужние дамы делили одну кровать.

Она искоса взглянула на господина Лэтама. Почему он держит себя так, словно считает ее важной гостьей, когда все остальные явно недовольны ее появлением?