Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее - Николай Андреевич Мудрогель

с молодой девушкой. Все разряженные в пух и прах… Мы, конечно, встречаем их, готовы провожать по залам, объяснять. А те никакого внимания на картины, смотрят друг на друга, только между собой разговаривают. И с разговорами отправились по залам, будто гулять, как на бульваре. На картины смотрят между прочим… Поговорили-поговорили, ушли. Что такое?

Через несколько дней опять подобная история повторилась, потом опять. Каждый раз народ приходил новый, лишь неизменно присутствовала та разговорчивая, развязная особа.

Оказалось, это московская сваха! У нас, в галерее, она устраивала смотрины. Скоро об этом проведали и другие свахи и тоже начали устраивать смотрины у нас. Прежде в церквах устраивали такие первые смотрины, а потом в картинной галерее. Я сказал об этом Павлу Михайловичу.

- Ну, что же, - говорит, - пускай, это их дело. Пусть хоть таким путем заглядывают в культуру.

А у нас была картина художника Пукирева «Прием приданого по описи» - там и свахи, и жених, и невеста изображены. Я тогда молодой был, посмеяться хотелось, подведу такую компанию к картине: «Вот, говорю, обратите ваше внимание на дикие обычаи - человек не жену берет, а приданое».

Лет с десяток потом устраивались у нас подобные смотрины.

Само собой, и о них я говорил Павлу Михайловичу, а у того глаза становились веселые:

- Все-таки на картины-то смотрят женихи и невесты.

- Смотреть-то смотрят… но ничего не видят.

- Ну, пусть. Авось, что-нибудь в их памяти останется. На первый раз и этого достаточно, что узнали дорогу в галерею.

Очень часто посетители (конечно, не свахи и не женихи с невестами) расспрашивали меня и Ермилова, где покупает Третьяков такие картины. Узнавали цену, кое-кто старался узнать адрес художников. Видно было, люди загорались желанием иметь у себя картины.

- Вот видите, Коля, люди начинают любить живопись, - радовался Павел Михайлович, когда я рассказывал ему об этих разговорах.

Кто-то однажды обратился к нему с просьбой разрешить снять копию с картины Перова «Рыболов».

- Очень нравится картина, хотелось бы иметь у себя хоть подобие.

Третьяков разрешил. И вот в нашей галерее появился художник в мольбертом, палитрой, красками, начал копировать Перова.

И точно взрыв какой, дождем посыпались просьбы о разрешении копировать - и от художников, и от учеников Московской школы живописи, и просто от любителей живописи. Третьяков на первых порах никому не отказывал. Копировальщики десятками приходили к нам. Даже иногда неудобно было посетителям - так много мольбертов стояло перед картинами.

Между прочим, копировали и крупные художники. Помню, Левитан сделал копию с картины Куинджи «Север», Серов - с картины Поленова [32] «Московский дворик». Скопировала также несколько картин дочь Льва Николаевича Толстого, Татьяна Львовна. [33]

Третьяков особенно радовался, когда копировали талантливые ученики школы живописи и молодые художники.

- Это для них лучшая школа.

Увлечение Третьякова собиранием картин с каждым годом все возрастало и возрастало. В 80-х годах им приобретены такие крупные вещи, как «Иван Грозный и его сын» Репина, «Утро стрелецкой казни» Сурикова, появились залы - репинский, сури-ковский. Все лучшие вещи с выставок немедленно переходили в нашу галерею. Третьяков тратил сотни тысяч рублей в год на покупку картин. Каждый праздник он неизменно объезжал московских художников, стараясь достать у кого что можно. Ездил по антикварным магазинам. На его имя приходило много писем от москвичей и жителей других городов с предложением купить у них картины. Третьяков сначала списывался с ними - узнавал размер картины, на чем написана, какими красками, откуда попала, потом - в зависимости от ответа - или просил принести картину в галерею, или, если картина большая, посылал меня посмотреть ее на месте. Каждый раз он расспрашивал меня подробно и, если картина была интересна, он ехал сам смотреть ее. [34]

Проходил год, много два, и места в залах не хватало: вешать негде. Тогда Третьяков начинал новую пристройку… Ко времени его смерти он успел построить двадцать пять залов, ныне составляющих центральную часть галереи.

Число посетителей к началу 90-х годов сильно выросло. Галерея стала известна широким кругам москвичей, много людей приезжало и из других городов. [35]

Вдруг произошли события, крайне неприятные и для Третьякова, и для нас.

ВРЕМЕННОЕ ЗАКРЫТИЕ ГАЛЕРЕИ

Как я уже сказал, копирование картин в галерее год от года увеличивалось, и к началу 90-х годов копировщиков стало так много, что наша галерея стала походить на школу живописи. Больше всего копировали Перова, Репина, Сурикова, Прянишникова, Саврасова, Маковского и Васильева. [36]

Вдруг Третьяков начинает получать письма от своих знакомых о том, что там-то продается такая-то картина, бывшая в галерее, - не похищена ли она? Из Харькова сообщили, что в одном из местных магазинов продается картина Сурикова «Меншиков в Березове», потом кто-то зашел в галерею и сказал, что в Москве продается портрет Рубинштейна работы Репина. Иногда приходили люди с картинами и, показывая их Третьякову, говорили, что купили за оригинал. Оказалось, что предприимчивые копировщики писали не только копии картин, но и подделывали подписи под копиями, а затем продавали их за оригинальные работы. Особенно этим отличался некий Гвоздиков. Третьяков, очень огорченный этим обстоятельством, тотчас запретил таким «художникам» работать в галерее. Однажды он обратил внимание, что на двух картинах появились желтые и темные пятна. Он сильно заволновался: «Что такое? Откуда?»

Стал присматриваться, позвал нас, - вот еще пятна на третьей картине, на четвертой, десятой, пятнадцатой. Лучшие картины галереи, как раз те, с которых больше всего копировали, оказались попорченными. Третьяков был в отчаянии. Доискиваясь причины появления пятен, мы решили, что тут виноваты копировщики. Он приказал нам присмотреться, что же делают копировщики с картинами. На другой же день мы обнаружили: копировщики, чтобы точно уловить тон картины, смешивали свои краски на палитре, а затем накладывали их на картину… Наложит - отойдет, посмотрит: если тон подходящий, тогда кладет краску на свое полотно… А потом тряпочкой сотрет с картины сырую краску. И будто все шито-крыто. Но как сухо ни стирает такой варвар-копировщик свою краску с чужой картины, пятно остается, разъедает и лак, и ту краску, которой написана картина.

П. М. Третьяков и И. М. Прянишников. 1891.

В. А. Серов. Портрет П. М. Третьякова. 1899.

Третьяков, узнав об этом, долгое время был вне себя.

Он тотчас же категорически запретил всякую копировку кому бы то ни было. «Копирование картин в галерее запрещено навсегда». Такой