Пятьдесят восемь лет в Третьяковской галерее - Николай Андреевич Мудрогель

И летом и зимой он вставал аккуратно в семь часов, завтракал и до открытия конторы шел в галерею. Он делал нам разные указания относительно перевески картин. Отмечал, где вешать новые картины (а новые прибывали еженедельно). Он был немногословен, никогда голоса не повышал, как бы ни был рассержен.

Очень пристально он осматривал картину за картиной, зайдет с одной стороны, с другой, отойдет дальше, снова приблизится, и лицо у него делается довольное. Но если вдруг найдет какой непорядок - потрескалась краска или пожухла, - сейчас забеспокоится, нахмурится, видно, как это ему неприятно, будто заболело родное детище. А если увидит на картине пятнышко в булавочную головку, просит дать акварель и сам заделает.

Для нас он выработал правило: без белых трикотажных перчаток не браться не только за картину, но и за раму. Картину при съемке со стены класть на пол только на ковер или на мягкие подкладки, которые всегда должны быть во время работ. При переноске картин стараться как можно меньше трясти их. Одним словом, он старался нас так воспитать, что картина - это самый священный предмет, а художники - самые достойные люди.

- Берегите произведения художников, как бережете свои глаза.

- Вы, Коля, всегда слушайте, что говорят художники о картинах, - учил он меня, - слушайте, запоминайте и говорите мне. И вообще, слушайте, что говорят люди. Мне важно знать суждение всех…

И я должен был ежедневно давать ему отчет, что говорили художники и посетители о картинах.

Когда приходил художник, я неотступно ходил за ним по галерее. Художники меня уже знали, вступали со мной в разговор, я пользовался этим и иногда расспрашивал, каково их мнение о той или другой картине.

Сам Павел Михайлович никогда не выходил из дома в галерею в те часы, когда там была публика, даже если там были его друзья или какие-либо знаменитые люди. За всю мою работу в галерее такого случая не было ни разу. Не появлялся даже и тогда, когда галерею посещали лица царской фамилии. Особенно это часто случалось в те годы, когда генерал-губернатором Москвы был брат Александра III - Сергей Александрович Романов. Он гордился, что в Москве есть такая достопримечательность - картинная галерея - и привозил к нам своих гостей - иностранцев и своих родственников. И всякий раз спрашивал: «Где же сам Третьяков?» А Павел Михайлович нам, служащим, раз навсегда отдал строгий приказ: «Если предупредят заранее, что сейчас будут высочайшие особы, - говорить, что Павел Михайлович выехал из города. Если приедут без предупреждения и будут спрашивать меня, - говорить, что выехал из дома неизвестно куда». Нам, конечно, это было удивительно. Честь-то какая! Сам царев брат, разные великие князья и княгини, графы, генералы приедут в мундирах, в звездах, в лентах, в орденах, в богатейших каретах, полиции по всему переулку наставят, начиная с самых каменных мостов, всех дворников выгонят из домов мести и поливать улицы. А он: «Дома нет!» Сидит у себя в кабинете, делами занимается или читает.

Впрочем, был случай, когда Павла Михайловича вынудили присутствовать при осмотре галереи царскими особами, - это когда 15 мая 1893 года галерею посетил царь Александр III со своей свитой. Об этом случае я расскажу потом…

В конторе Павел Михайлович сидел как раз у окна, выходившего на дорожку, по которой проходили в галерею посетители. Он всех замечал: кто идет, сколько времени пробыл в галерее. Случалось, что посетитель войдет в вестибюль, спросит, с каких часов и до каких галерея открыта, и уйдет. Павел Михайлович тотчас пришлет за мной из конторы мальчика:

- Почему сейчас быстро ушел посетитель? Ему не понравилось?

И опишет посетителя, как был одет, в какой шапке, бородатый или безбородый.

Очень он ревниво следил за этим.

Тогда в галерею приходила главным образом интеллигенция, студенты, ученики средних школ. Рабочих было очень мало, и Павел Михайлович очень радовался, когда видел, что идут рабочие. И вечером очень подробно расспрашивал меня, как вели себя рабочие, что говорили, перед какими картинами особенно долго стояли, мимо каких прошли, мало обратив внимания.

- Я собираю это для народа, мне надо знать мнение народа, - говорил он нам нередко.

П. М. Третьяков. 1890-е гг.

Тогда народу больше всего было перед картинами Перова, Верещагина, Шишкина, [30] Маковского, потом, по мере появления картин, - перед Репиным и Суриковым. Много также стояли перед Максимовым, Корзухиным, Савицким, Куинджи, Айвазовским. [31] Любопытно, что перед этими картинами каменный пол с годами стал вытачиваться, на нем появились углубления, - так много народу тут толпилось.

В. Н. Третьякова. 1880-е гг.

Вход был для всех бесплатный, каждого мы встречали радушно. Если нас спрашивали, мы старались дать самый подробный и самый вежливый ответ. Павел Михайлович внушал нам, что каждый, кто приходит в галерею, - его дорогой гость и его надо встретить именно как гостя.

Известность Третьяковской галереи стала расти, и даже наши соседи, замоскворецкие купцы и мещане, заинтересовались ею. К одному купцу, например, приехал из провинции гость, «хвативший просвещения», и просил указать, где здесь, в Замоскворечье, галерея с очень интересными картинами.

- Где такое? Мы и не слыхали, - простодушно заявил хозяин.

- Да где-то здесь, купец Третьяков собирает…

- А, Третьяков, наш сосед почти, недалеко живет. То-то к его дому какие-то люди ходят… Надо и нам сходить…

И вместе с гостем впервые пожаловал купец-сосед в нашу галерею.

А то пришла раз ближайшая соседка в галерею и стала хвалиться, что она много лет живет рядом с галереей и ни разу не была в ней, и даже не знала, что в соседнем доме какая-то галерея, только видела из окна - народ куда-то все ходит. Дальше она стала справляться у служителей, что же народ делает в галерее. Ей было предложено пойти и самой посмотреть. Много она дивилась всему, что увидала.

Однажды мы заметили, что галерею стали посещать странные женщины: очень разговорчивые, развязные, пестро одетые. Придут - и ну расспрашивать:

- А всем можно ходить сюда? И семейно можно? И, к примеру, сразу человек двадцать? И говорить между собой можно?

- И говорить можно, и смотреть, и чем больше народу, тем лучше, - отвечали мы.

Через несколько дней в галерею сначала пришла одна из этих женщин, потом сразу целая семья купцов с молодым сынком, потом другая семья купцов