Вредина для мажора - Алекс Коваль

Тот “памятный” разговор за неделю до его отъезда два года назад и мое “унижение” я помню до сих пор. Да так ярко, что сидя в аудитории и покручивая в пальцах ручку, вдруг чувствую, что щеки ни с того ни с сего начали полыхать, как фонарики в ночи, а сердце сорвалось в галоп.

И почему он снова в моей голове?

Чертов мажор!

Машу головой, словно пытаясь вытрясти друга детства из мыслей, и с остервенением вырываю лист из тетради.

Ну его. Катился бы обратно в свой Питер. Не видели мои глаза вживую его два года и еще бы столько же не видели.

После занятий мы всей своей дружной группой толпимся на крыльце, решая, пойти в кафе сейчас или собраться в конце недели. И в итоге в нашем “цветнике” преобладает разум, и “обмыть” знакомство исключительно кофе и чаем мы решаем завтра. После чего и расходимся по своим делам.

Проходя мимо парковки, вижу байк Сима и давлю в себе детское желание пнуть эту опасную черную “игрушку”. Практически за шкирку (мысленно, конечно), оттаскиваю себя, заставляя ноги идти в сторону ресторана родителей.

Они сегодня, как обычно, по уши в работе, и домой мне ехать предстоит на такси.

Папа уже не раз заикался о том, чтобы нанять мне водителя, раз на права я совершенно точно сдавать не хочу, но я пока все отнекивалась. А дальше? Дальше жизнь студента покажет.

Но сама я за руль не сяду. Нет-нет-нет. Я еще жить хочу. Да и бедолаги, которые могут оказаться со мной на одной трассе, тоже, думаю, на тот свет не торопятся. А зная мою “ловкость” и “собранность”… В общем, тут слова “женщина — беда на дороге”— стопроцентное попадание.

Неторопливо переставляю ногами вдоль аллеи парка, и вдруг мобильный напоминает о своем присутствии в моем кармане. А когда достаю гаджет и вижу на экране смешную фотку старшего братишки, улыбка расцветает на губах сама собой.

— Земля точно сойдет с оси, Тёмчик! — пою в трубку, и слышу смешок на том конце провода. — Чтобы ты, да мне, да сам набрал… м-м-м…. или тебя держат на мушке и шантажируют? Так ты только кашляни три раза, и я пойму.

— Очень смешно, мелкая! — говорит братишка, а голос родного человека разливается приятным теплом в груди.

Давно. Очень давно мы не виделись. Почти год прошел с прошлого приезда Тёмы. И очередного визита пока не предвидится. Увы.

— Между прочим, я звоню поздравить с первым днем взрослой жизни, — продолжает мой собеседник шокировать дальше. — Как оно? Ощущаешь его?

— М-м-м… кого?

— Ветер свободы, вредина.

— А-а-а, ты об этом. Ну, знаешь, это ты за тысячи километров от предков, а я все еще живу с ними, в одном гнездышке, и меня все устраивает. Не нужен мне этот ваш ветер.

— Серьезно? Даже не появилось желания пожить в общаге с тараканами? — удивлению, прозвучавшему в голосе братца, нет предела.

— Ты вообще видел, какие общаги в универе, в котором я учусь? Разве что унитазы не золотые, откуда там взяться тараканам? И нет, не появилось. Сам-то ни разу в общаге не жил, — хмыкаю, останавливаясь перед нежной вывеской ресторана “Перья”.

И почему каждый раз, когда вижу это название, в сердце что-то слегка колет? Может, даже… зависть? Но ведь нельзя же завидовать собственной маме, что ей так повезло с папой, правда? Просто ресторан, как мне объяснили, был назван в честь мамули. Почему эти “перья” стали своеобразным символом в отношении родителей, не знаю, но, видимо, в их истории когда-то такая штучка сыграла очень большую роль. Потому что любимая мамина подвеска, которую она никогда не снимает, именно в форме перышка, а еще у моей прогрессивной ма есть тату. Да-да, большая такая, на боку, и тоже угадайте, в форме чего? Верно! Перо. Надо будет, кстати, их с папой еще раз попытать на эту тему.

— Я честно, хотел, но ты же знаешь предков?

— Это да, все ради нас, — улыбаюсь, дергая на себя дверь и тут же окунаясь с головой в сногсшибательные ароматы свежесваренного кофе и наисвежайшей выпечки. М-м-м. Слюноотделение увеличилось раза в два, а желудок жалобно скрутился и заурчал. — Ты-то приехать не собираешься?

— Какой тут! Учеба-диплом-учеба…

— Угу, и Ксюша в перерывах.

— Мелкая! — рычит братец, цикая. — Ты обещала, что предкам пока не слова.

— Тебе двадцать пять лет, Артемий! А прячешься, как мальчишка пятнадцатилетний.

— Ой-ли! — фыркает братец обиженно. — Я серьезно! Ты обещала!

— Вот тебе и ой-ли, и я тоже серьезно! Мама с папой за тебя очень переживают. Что ты там беда-бедовая один, ни пригреть, ни приласкать некому нашего лбушеньку здоровую, а у тебя вон, Ксю…

— Я понял тебя! Понял. Заноза. Как только будет момент, я все расскажу.

— Да, и лучше папе. Сначала, — заявила от чистого сердца.

— Почему?

— Потому что мама побежит пригласительные на свадьбу выбирать. Их с тетей Лией желание хоть кого-нибудь из пятерых детей женить или выдать замуж в последние пару месяцев достигло своего апогея!

— Макс вернулся, — ухмыляется негодяй Артемий с легкой издевкой в голосе.

— Это ты сейчас на что намекнуть собрался?

— Исключительно на то, что, пока вы маячите оба у них перед глазами, они не отстанут, так и знай, — обнадежил братец.

— Не собираюсь я из-за этого зануды съезжать! — аж завопила, повысив голос на пару октав и переполошив пробегающую мимо официантку. — Что опять началось-то? — уже тише шиплю в трубку. — Я думала, все уже с этой темой распрощались, еще когда Сим уехал два года назад.

— Да я же так просто, — идет на попятную братишка, — к слову пришлось. Ладно, мелкая, помчал на пары. Давай, нос по ветру и задай там в своей художке всем жару.

— Это не художка! А отделение искусств!

— Угу, я тоже тебя люблю, вредина. Пока-пока.

— Пока… — бросила в трубку, пыхтя от недовольства, но на том конце провода уже были слышны короткие прерывистые гудки. Сбросил.

Вот так всегда. Все вокруг кидают намеки, лелеют надежды, а мы потом, уверовав в такие возможности таких союзов, разгребай. Хотя кто “мы”? Я. Виолетта Максимовна собственной персоной.

Ну ладно, хватит топтаться на пороге и, поздоровавшись со знакомой девушкой хостес, которая, конечно же, меня узнала, прохожу в глубь зала, там за одним из столиков вижу…

— Тетя Таша? — улыбаюсь, не веря своим глазам.

Она поворачивается на оклик и одаривает меня своей очаровательной улыбкой. А я тут же срываюсь с места, залетая в объятиях папиной двоюродной сестренки, которую не видела уже непозволительно