Русофобия - десять лет спустя - Игорь Шафаревич

Русофобия как переживание, чувство особенно ярко проявляется в письмах. "Алкогольно-послушное большинство", "революция, задуманная как освобождение, как истинный социализм, выродилась на русской почве из-за ряда национальных особенностей", "народ, бунтующий за 6- или 8-конечный крест или из-за способа написания имени идола" (намек на раскол, одним из поводов к которому было изменение написания имени Иисуса. Так что "идол" это Христос, чувство выражено серьезное!). Вот некоторые характеристики из одного только письма: "самовлюбленный дурак: мы на горе всем буржуям!", "тысячелетие диктатур подорвало интеллектуальный и моральный потенциал масс", "претензии на пуп земли", "народ с упоением самоуничтожающийся" , "нищий дебил с атомной бомбой", "герой фольклора Иванушка - дебил есть ли еще у какого народа?". Последнее хоть проверить можно. У Афанасьева к сказке "Иван-дурак" есть примечание: "Сказка известна во всей Европе, на Кавказе, во всей Азии, на островах Зеленого Мыса, в Америке. Древнейший известный вариант относится к 492 г. и содержится в китайском сборнике Po-yu-king, переведенном с индийского". Сюжет приведен в справочниках всемирно распространенных сюжетов Bolte-Polivka, Aarne-Thompson и многих других. Автор, видимо, и не пытался проверить свой взгляд: он был ему заранее известен и факты должны были его подтвердить - иначе, что же это за факты!

Концепция "Малого народа" тоже выражена очень ярко. Один корреспондент пишет, что концепция ему даже нравится, но ее надо дополнить одним положением: "А очень просто. Они умнее других". Сопоставим с мыслью предшествующего автора о народе-дебиле. Как же "умные люди" поведут его по пути прогресса? Ведь он элементарной логики не понимает, тут нужны другие средства. (Вот и автор уже посылает на меня жалобу в идеологическую комиссию ЦК - написано-то было еще в 1989 г.)

В критических статьях поразила меня какая-то пропасть взаимного непонимания; мои аргументы просто не воспринимаются критиками, наши рассуждения движутся в разных, не пересекающихся пространствах. Причем мне кажется, что лишь в некоторых случаях это есть сознательное игнорирование сказанного как полемический прием.

Пример такого загадочного непонимания - обсуждение (множеством авторов) самого явления русофобии. Есть стандартный набор цитат из статьи в статью, в письмах, в записках после выступлений. Это - слова из письма Пушкина о себе самом: "удрал в Париж и никогда в проклятую Русь не воротится - ай-да умница", предсмертная запись в дневнике Блока: "Слопала меня Россия, как чушка глупого поросенка", "Прощай, немытая Россия" Лермонтова, "В судах полна неправды черной" Хомякова, Чаадаев, Гоголь. Авторам кажется убийственным вопрос: "Не зачислите ли Вы и их всех в русофобы?" Всякий раз кажется, что спрашивающие, если бы захотели, смогли бы и сами понять и ответить - а если есть желание не понять, то любые ссылки излишни.

Тут смешиваются отрывки из личного письма и дневниковые записи со статьями и книгами. Но кто будет судить, например, об отношении мужа к жене по словам, вырвавшимся во время ссоры? Когда-то в связи со скандалом, вызванным публикациями Синявского, и в частности "Россией-сукой", в оправдание ему вспоминали, что и Блок-де назвал Россию чушкой. В письме в парижскую "Русскую мысль" один не раскрывший своего имени автор из СССР обратил тогда внимание на то, что Блок написал это в дневнике, а Синявский в журнале "Континент"; Блок - в России, умирая с голоду, а Синявский - в Париже, отнюдь не голодая. И Блок, назвав Россию чушкой, назвал и себя поросенком, а Синявский, написавший "Россия - Мать, Россия - Сука", не пожелал сделать из этого напрашивающийся о нем самом вывод.

Еще поразительнее любовь к "немытой России". Авторство Лермонтова не раз ставилось под сомнение, стихотворение впервые упоминается через 30 лет после его смерти, автографа нет. В некоторых дореволюционных изданиях печаталось в разделе "приписываемое". Во всяком случае не его следовало бы привлекать для характеристики отношения Лермонтова к России, столь отличного в других его произведениях. (Для сравнения - пушкинское стихотворное переложение "Отче Наш": "Отец людей, Отец Небесный..." в последних изданиях его сочинений вообще не упоминается). Недавно я просмотрел ряд учебников литературы за все классы: "Немытая Россия" повторяется дважды - если ученик забыл, чтобы через несколько лет вспомнил. Что же отражает такая сладострастная тяга к этому стихотворению, как не русофобию?

Конечно, было и такое загадочное явление, как Чаадаев, друживший с Пушкиным и писавший: "Мы миру ничего не дали", "мы не дали себе труда ничего создать в области воображения". Но было и еще ярче, Печерин: "Как сладостно отчизну ненавидеть! И жадно ждать ее уничтоженья". Что же это доказывает? Только существование русофобии (у Чаадаева - как одной из компонент его загадочного мировоззрения). Так о том и статья.

Конечно, существуют явления, обладающие общими внешними чертами, хотя и совершенно различные. Но ведь разница чувствуется сразу! Когда Гоголь читал Пушкину "Мертвые души", тот сначала смеялся, потом становился все печальнее и воскликнул: "Боже, как грустна наша Россия!" Но разве мог бы кто-нибудь сказать, что "Россия грустна", читая роман Войновича, где наши потомки в ХХI веке питаются переработанным калом; этот "вторичный продукт" сдают в приемные пункты, а выполнившие норму получают право в особом чулане предаться рукоблудию. У Гоголя ощущается ужас перед греховностью человека, для него, конечно, - русского человека. Это "критика человека", идущая в глубь его духовной сущности, но основанная не только на сочувствии, но на чувстве единства с ним. Роман же Войновича содержит, собственно, лишь, поверхностные, хоть и нечистоплотные ругательства, бессодержательные, как ругательства, выкрикиваемые пьяным или написанные на заборе. Сочувствию же здесь явно нет места: всю ситуацию автор описывает, весело похохатывая, а может быть, и со злорадством.

Казавшийся мне столь любопытным феномен "Малого народа" не вызвал вообще никакого интереса, попыток принципиального обсуждения. А меня-то так поразила единообразность всех исторических реализаций этого явления! Когда наши публицисты утверждали, что в России вообще нет литературы, Пушкин и Лермонтов - бездарности, вся культура - у немцев, немецкие то же писали о своей литературе, о Гете, и культуру видели лишь во Франции, а французские - в Англии. Но я встретил лишь возражения то поводу деталей. Наиболее распространенное - что это неправдоподобно, будто меньшинство могло навязать свою волю большинству, что такая мысль даже оскорбительна для "Большого народа". Конечно, если бы речь шла о чисто физическом столкновении, так сказать "стенка на стенку", это был бы убедительный довод. Но ведь "Малый народ" действует через идеологию, средства массовой информации или подпольные партии - тут не численное соотношение решает. Ведь не удивляет же то, что, например, отсутствие витамина В12, которого в организме всего 1-2-миллионные доли грамма, вызывает злокачественную анемию и смерть или что еле видимые бациллы убивают крупное животное, "оскорбителен" ли этот факт для животного? В начале 80-х гг. прошлого века департамент полиции составил список всех известных ему революционеров. Он включал действительно подавляющее число участников революционного движения, а всего в списке был 151 человек, это за четверть века до революции! Наиболее ярко непонимание этой стороны социальной жизни проявил Сталин, когда на замечание о роли папы римского спросил иронически: "А сколько он может выставить дивизий?" Кроме того, область деятельности "Малого народа" есть разрушение, а оно всегда примитивнее и требует гораздо меньших усилий, чем созидание, жизнь. Чтобы создать Пушкина, необходимы были тысячелетия русской и мировой истории, чтобы убить - достаточна одна пуля Дантеса.

Иногда мои критики в своих взглядах отстоят друг от друга дальше, чем я от каждого из них. Так понятию "Малый народ" даются две диаметрально противоположные интерпретации. Одна - что это любое меньшинство. Например, штатный философ "Радио Свободы" Б. Парамонов напоминает, что и апостолы составляли меньшинство, и предлагает мне, как христианин христианину, над этим задуматься. Но ведь "Малый народ" - это такое меньшинство, которое стремится сохранить свою изолированность среди остального народа, видя в этом путь к подчинению большинства его воле. Апостолам же было завещано проповедовать свою веру всем народам - т. е. перестать быть меньшинством! Почему-то это очевидно нелепое возражение повторяют многие критики. Противоположная интерпретация, наоборот, чрезвычайно суженная, что "Малый народ" - это одни евреи. Например, Синявский не раз так излагает мою работу: "Малый (еврейский) народ, оказывается, ведет давнюю смертельную борьбу с большим (русским)". Какое отношение это может иметь к моим взглядам, если в качестве примера "Малого народа" я привожу в своей работе пуритан во время Английской революции, в то время, как евреи были изгнаны из Англии еще в ХIII веке, и въезд туда им был запрещен под страхом смерти? В применении к современному "Малому народу" я разбираю этот вопрос подробно ("Наш современник", 1989, №6, с. 189 и №11, с. 165) и привожу ряд соображений, почему отождествление "Малый народ" - евреи, на мой взгляд, неверно. Вот случай, который никак уж нельзя отнести за счет добросовестного непонимания. То же утверждение содержится в письме за подписью 31-го автора ("Книжное обозрение" №38, 1989). Письмо вообще содержит иногда и прямую неправду, написано в духе писем, когда-то разоблачавших Пастернака, Солженицына или Сахарова. К сожалению, под ним стоит и подпись самого А. Д. Сахарова! Еще больше поражает подпись академика Лихачева, для которого добросовестное отношение к разбираемому источнику должно бы быть профессиональной привычкой. Одно утешение надеяться, что оба они подписали письмо, не вчитываясь, положившись на составителей.