Цветом света - Антон Ярев

Девушка, подняв брови, согласно кивнула.

– А вот «Ладожская загадка», что это такое?

– Филе судака, фаршированное шампиньонами и яблоками, в белой панировке, обжаренное во фритюре. Подается со свежими овощами, зеленью и соусом «Тартар».

– «Тартар»? Изумительно! И сколько такая «загадка» стоит?

– За все уплачено, мадемуазель.

– Это безвредное любопытство.

Официант покосился на Яна. Тот спокойно улыбался.

– Всего триста семьдесят рублей, мадемуазель.

– С «Титаник», стало быть… – Перчик перевернула лист меню. – Ну, раз уж за все уплачено, то и несите тогда: я все это съем.

– На первое осмелюсь предложить классический русский борщ, приготовленный по рецепту «Астория Клуба».

– Его издревле по этому рецепту готовили? Несите!

– Что будет пить мадемуазель?

– «Мартини Бианко».

– А на десерт?

– Взбитые сливки с клубникой и киви.

Официант поклонился и обратился к Яну.

– Как обычно, Сергеич, только водки в два раза меньше.

– Сделаем. А вы что будете, молодой человек?

Грек пожал плечами:

– Горячий салат с уткой, лосось «Бризоль»… Черный «Уокер».

Старичок поспешно удалился.

Женя удивленно взглянула на Яна:

– Он ничего не записывал?

– Вы прелесть, Женечка! – засмеялся Ян. – Рекомендую: Сергей Сергеевич Пересветов, первый гарсон Питера! Он из ресторана гостиницы, в другом крыле, а сюда я пригласил его из-за вас.

– Он тоже бесплатное приложение?

Ян обиделся.

– Дорогая Женя, вы превратно меня понимаете. Я стараюсь вам угодить, лишь той корысти ради, что это доставляет мне удовольствие. Вы допускаете мысль, что я влюбился? Да, я без ума от вас! Был бы я щедрым мальчишкой, я бы не имел возможности подарить даже самый скромный букет. Может, будучи старым скрягой, я сумею сделать вас счастливой?

Женя не отвечала.

– Чтобы доказать вам, что это так, а не иначе, я сейчас же готов проститься и оставить вас с Сашей. Вы этого хотите?

Александр застыл куском льда. Но девушка и не взглянула в его сторону:

– Нет. После того, что случилось, я не желаю к нему возвращаться.

Ян облегченно вздохнул:

– У меня, знаете ли, сердчишко совсем никуда.

Он поднялся из-за стола, зашел к ней со спины, достал из внутреннего кармана пиджака продолговатый футляр, открыл его и надел Жене на шею ажурную золотую цепочку с алмазным трилистником.

– Надеюсь, из всей Вашей коллекции цепей в конце концов останется самое ценное, – добродушно пожелал Ян.

Перчик обескуражено молчала. Появились две хорошенькие девушки, подали первые блюда и напитки. Ян вернулся на место.

– Теперь обсудим наше status quo [5] . Сегодня вечером я улетаю. В Европу. Вы, Женя, остаетесь на попечение Саши… Где, кстати, Вы прежде жили?

– Грек снимал для меня квартиру на Ваське, – ответила Перчик.

– Угу. Пока перевезем Вас ко мне на Невский, а там посмотрим. Конечно, некоторые неудобства: шум, толчея, но смею думать, это лучше, чем в трущобах. Если, Женечка, возникнут какие-либо пожелания, просьбы, капризы или – не дай то бог – жалобы, обращайтесь к Саше – он все сделает, я попросил его помочь. Надеюсь, так оно и будет, и всецело Вам доверяю.

Женя не знала, что и сказать.

– Я хочу, чтобы мы стали друзьями, – Ян поднял рюмку. – За нашу дружбу!

И они вдвоем чокнулись. Александр свое виски не тронул.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

…Твое задумчивое тело

Вдыхает аккуратно тьму;

В губах – туманная новелла,

В глазах – «к чему?» и «почему?..»

Дача Александра, если слово «дача» приемлемо к строениям такого рода, находилась на побережье Финского залива, между Песками и Зеленой Рощей. Внушительных размеров трехэтажный композитный дом, сомнительное торжество мысли в стереометрии. Судя по всему, это бунгало отстроили год назад, натаскали материала для отделки и «заморозили» объект.

Лескова подвели к пустым стенам: бетонным, кирпичным, а то и просто иллюзорно-каркасным. Сделайте милость – проявите смекалку… Айда веселиться, худосочный мальчик!..

С ним оставили двоих. Некоего краснокартофельнолицего Славу, постоянно называемого вторым оставленцем не иначе как – Москит. Самого же второго, Гену, то ли за двухметровый рост, то ли за другую ущербность – недоразвитость воображения и мышления как такового вообще – Слава в свою очередь называл Карликом. Эти двое «достали» Лескова в первый же день. Слава-Москит любил рассказывать истории о своем городе Ельце, что под Липецком, причем истории начинались в качестве раскрытия или дополнения какой-либо общедоступной интернациональной темы, а заканчивались если не летальным исходом для персонажей, то, по крайней мере, их злостным увечьем. Гена-Карлик чуть ли не каждые полчаса приглашал Лескова составить им компанию для игры в секу или промачивания горла, что принципиальной разницы не имело, или того хуже – пытался навязать себя в помощники (да чё там, все мы русские!). Евгений, посмотрев на его бычью, но безрогую голову, пальцы толщиной в железнодорожный костыль и с таким же квадратным сечением, вежливо отказался. Карлик угрюмо злился, потом угомонился и оставил художника в покое. Но Москит со своим былинно-сказительным талантом продыха Евгению не давал. Мало просто рассказывать, он еще требовал от «благодарного» слушателя, чтобы тот внимательно следил за мимикой и жестикуляцией. Лесков не знал: может быть, это на самом деле интересно, может быть, в Славе ни за что пропадает отчаянной силы юморист, но согласен был считать себя человеком без чувства юмора, ибо юмористов не любил; все они казались ему одинаково скучными и пошлыми. Лескова хватало лишь на редкие неловкие улыбки.

А однажды, когда он встретил затруднение в работе, и несколько плоскостей в один узел не сходились, Слава довел Лескова до белого каления. Художник послал. Охранника это шокировало, бросило в нездоровую краску, он что-то полуневменяемое крикнул из разряда: «Здесь посылать могу я!» – и ушел, к сожалению, ненадолго.

Дабы отдохнуть от замылившей глаз «хибары», Евгений устраивал непродолжительные путешествия вдоль воды по промозглому песчаному берегу или в печальный, изрядно полысевший лесок, где еще лежал снег, плотно укрытый настовой коркой. За Евгением обязательно шел один из соглядатаев.

Променад принес плоды: художник довольно скоро отыскал решение, способствующее, как ему казалось, удовлетворению и запросов хозяина, и замыслов самого творца. Он с воодушевлением принялся за работу и в первые десять дней успел наворотить более чем достаточно для демонстрации своего мастерства Александру.

Хозяин заехал на выходных и остался с ночевкой. Лесков предложил ему подробный план убранства всех помещений и не только провел подготовительные работы на кухне и в санузлах, но и полностью завершил отделку одной из комнат первого этажа. Александр подивился темпам мастерового, одобрительно хмыкнул, вечером устроил шашлык и, благополучно в свежей комнате переночевав, проснулся воскресным полуднем бодрый, довольный собой и окружающей его действительностью. Лесков нервничал, не позволил себе просидеть с шампуром у мангала более получаса, сорвался в бездну труда. А Москит и Карлик стали побаиваться художника. Связь между Лесковым и Александром Эмильевичем выглядела для незадачливых телохранителей на уровне вселенского бреда. Их разжиженные мозги кипели вплоть до отъезда хозяина.