Здесь был Баранов - Елена Хаецкая

– Послушай… – заискивающе произнес над его ухом Окрикул. Дима обернулся. – Ты уже напился, – деликатно напомнил пират, – так отойди, а?

Дима покраснел и быстро встал на ноги.

Тем временем торговец, сидевший в тени деревьев на своем складном табурете, подозвал его к себе. Дима поплелся. Он успел уже забыть, какую жгучую благодарность только что к нему испытывал. Торговец разложил на коленях баночки и кувшинчики с какими-то притираниями.

– Встань на колени и подними голову, – сказал он, не глядя на Диму.

Дима мрачно подчинился. Торговец со знанием дела замазал наиболее выдающиеся синяки и кровоподтеки на его физиономии и велел позвать тех двоих, которых Дима вчера вечером попортил во время драки.

Гераклея, небольшой сицилийский портовый город, ослепляла белыми стенами, сплошь исписанными углем и красной краской. Дома стояли к улицам спиной, окнами во дворы. Диму тошнило от голода, духоты и пыли. Как назло, торговец вел их портовыми кварталами, пропахшими рыбой и смолой. Они поднялись по крутой, извилистой улочке, и торговец постучал рукояткой бича в довольно грязную дверь.

Через несколько минут они стояли уже в прохладной полутемной комнате, освещенной через отверстие в потолке. Навстречу им шел человек средних лет, одетый в легкую тунику и легкие сандалии. Внешность его была совершенно стертой: серое лицо, маленькие глазки, чуть отвисшие щеки. Он напомнил Диме завуча их интерната.

– Милейший Канноний! – вскричал он.

– Милейший Воконий! – отозвался торговец.

Они перешли на диалект, которого Дима не понимал. Солдаты торчали у входа, припечатав сапогами мозаичную надпись на пороге, и глазели по сторонам. Приятели куда-то удалились. Дима уселся на холодный пол. После раскаленной пыли это было блаженством. В интернате в это время обед. Он гулко вздохнул, вспомнив родную столовую.

– Вадим Баранов, – услышал Дима свое имя.

Он вздрогнул и поднялся на ноги.

– Сюда, – позвал чей-то незнакомый голос. Он звучал из-за темного занавеса на противоположной стороне комнаты. Дима откинул занавес, и свет ударил его по глазам. Под ясным небом зеленели подстриженные в форме птиц и рыб низкие деревца и кусты, среди них голо белели скульптуры.

Его тронули за руку.

– Сюда. Господин ждет тебя.

– А вы кто? – спросил Дима своего провожатого.

– Я диспенсатор[11], – последовал исчерпывающий ответ.

Воконий и Канноний сидели в крытой галерее, потягивая винцо. Диспенсатор толкнул к ним Диму и, поклонившись, ушел. Воконий с интересом рассматривал павшего духом сюковца. Затем повернулся к Каннонию:

– Кто он по справке?[12]

– По справке он врач, но и боец недурной. Посмотри, как сложен! Несомненно, на родине его обучали владеть оружием.

Воконий покачал головой в раздумиях.

– Десять динариев, – сказал он.

– Дорогой мой Воконий!

– Хорошо. Сорок одна сестерция.

– Одиннадцать динариев, – сказал торговец. – Но учти, это грабеж.

– Северяне быстро дохнут, – отозвался хозяин дома, отсчитывая сорок четыре сестерции.[13]

Вадим проснулся от того, что в него тычут палкой. Тыкали в спину, не то чтобы больно, но назойливо и довольно нагло. Дима зашевелился и со стоном сказал:

– Встаю, встаю…

Под руками зашуршали сухие листья и солома. Было темно и тесно. Дима зевнул и закашлялся от пыли. Вчера он так устал, что не соображал уже, где свалился в объятия Морфея. Сейчас кто-то настойчиво его из этих объятий извлекал.

Дима обнаружил себя в темной каморке площадью не более четырех квадратных метров, как он определил на глаз. На полу ее было устроено лежбище. В проеме двери темнела фигура с палкой в руке. Вероятно, это древнеримский сумасшедший дом, подумал в смятении сюковец.

– Эй, ты, – сказал человек.

Дима выбрался из каморки и оказался с ним нос к носу. Это был невысокий худой черноволосый человек лет двадцати семи или чуть больше.

– Ведь это ты – тот варвар, которого вчера привел Воконий? – спросил он, щуря глаза и рассматривая Баранова, имевшего довольно жалкий вид в драном сюковском комбинезоне, со всклокоченными волосами и тем туповато-рассеянным выражением лица, которое выводило из себя самых терпеливых преподавателей интерната.

– Меня зовут Вадим, – сказал он. – Вадим Баранов. Сам ты варвар.

– Так ты говоришь по-латыни? – удивился тот.

– Со словарем, – огрызнулся Дима.

Черноволосый, видимо, не расслышал. Дима с любопытством озирался по сторонам. Они стояли во дворе, довольно просторном. Сооружение отчасти напоминало Гостиный Двор. На галерею второго этажа и в портик первого выходили многочисленные двери, за которыми, судя по всему, были комнатушки, вроде барановской.

– Где это мы? – спросил Дима.

– Это школа Спурия Вокония, – был ответ.

– Школа? – в ужасе переспросил троечник. – С каким уклоном?

– С гладиаторским, – ответил черноволосый. – Раскрой глаза пошире, варвар. Ты теперь просто мясо.

– Что ты несешь? – возмутился Дима.

Тот фыркнул:

– Надеюсь, тебя не отправят в мой отряд.

Дима пожал плечами. Разговор ему решительно не нравился. Черноволосый обозвал его как-то непонятно, плюнул под ноги и пошел прочь. Дима с завистью посмотрел ему вслед. Затем он принялся рассуждать логически. Сейчас утро, сказал он сам себе. Независимо от эпохи, по утрам люди завтракают. Логично? Логично. Умница, Баран…

Ведомый безошибочным детдомовским инстинктом, Дима нашел столовую сразу. В длинной комнате шумно ели человек шестьдесят. Вадим появился там как раз вслед за своим давешним собеседником, которого приветствовали криками могучие молодцы.

– А вот и Кашеед, как волк из басни! – заорал один.

Черноволосый недобро сощурился, пробираясь между скамьями на свое место. Дима остался стоять посреди столовой. Отчетливо пахло едой. Гремели плошки, шаркали ноги, гудели мужественные голоса гладиаторов. Помимо того, раздавались разнообразные другие звуки, и все это было музыкой столовой. Баранов едва не расплакался. Он был смертельно голоден.

– Заснул, новобранец? – сердито сказал неизвестно откуда возникший тип в грязном фартуке и ткнул Диму плошкой в живот. – Садись и ешь, пока предлагают.

Дима взял плошку и огляделся по сторонам в поисках свободного места. Поначалу такового не оказалось, и он сел прямо на пол посреди столовой, зажал плошку коленями и начал есть руками, давясь от жадности. Ему было наплевать, что остальные с любопытством смотрят. Раб в грязном фартуке стоял поодаль и насмешливо качал головой. Проглотив последнюю фасолину, Дима поднял голову и громко сказал: