Шах помидорному королю - Ирина Стрелкова

Самодельные электрогитары наводили Фомина на грустные размышления. Откуда берутся детали, которыми не торгуют в Путятине? К тому же Фомин понимал, что на самоделках музыкальный бум не остановится. Каждый ансамбль мечтает о настоящих покупных инструментах.

В размышлениях, куда может завести ребят электромузыка, Фомин руководствовался своим опытом голубятника. Мальчишка начинает с простых сизарей, а потом не умеет себя удержать. И пошло-поехало… Одних продал, других купил, третьих заманил и в конце концов докатился до кражи, до Уголовного кодекса.

Два ансамбля законно обзавелись покупными инструментами и всей полагающейся аппаратурой. Первый комплект, полученный путятинским универмагом, перехватил директор ПТУ для своего ансамбля «Радуга». А второй достался школе для «Юности», где всем заправлял Джека Клюев, хотя официальным руководителем считался молодой учитель Олег Сергеевич.

Между школой и ПТУ существовали давние контры. Страсти кипели на футбольных матчах и на районных смотрах самодеятельности. Но такого соперничества, как между «Юностью» и «Радугой», Путятин еще не видывал. Все юное население города раскололось на два лагеря — одни за «Юность», другие за «Радугу».

И тут случилось то, что Фомин предвидел и ожидал. Джека Клюев кончил десятый класс и, несмотря на протесты своего отца, всеми в городе уважаемого врача-педиатра, поступил в ПТУ, в группу наладчиков. Впрочем, ходили слухи, будто директор ПТУ клятвенно обещал Джеке: «Никакой наладкой станков заниматься не будешь. Только «Радугой».

Одним ударом «Юность» лишилась блистательного гитариста, певца, поэта, композитора, а «Радуга» обрела нового перспективного руководителя. Джека сразу засадил ребят из ансамбля за серьезные музыкальные занятия. У него открылся и коммерческий талант — «Радуга» выступала за плату в городском парке и в колхозных клубах.

«Портят парня», — размышлял Фомин, наблюдая в зеркале нахально раскачивающуюся ногу в голубом вельвете и бело-голубой кроссовке.

Фомин помнил Джеку Клюева примерным мальчиком, самым одаренным учеником Путятинской музыкальной школы по классу рояля. На отчетных концертах Джека, то есть тогда Женя Клюев, выходил в белой рубашечке с голубым бантом и бойко отстукивал на рояле пьески собственного сочинения.

От наблюдений за Джекой, вернее, за его ногой, отраженной в левой створке зеркала, Фомина оторвали загадочные действия, возникающие с другой стороны. В правой створке отражалась дверь, ведущая в подсобные помещения парикмахерской, откуда, как знал Фомин, имелся черный ход во двор.

Дверь стала поминутно приоткрываться, кто-то подавал Люсе призывные знаки. Фомин разглядел очки в металлической оправе и сивую бороду.

— Вас зовут, — сообщил он Люсе, упорно не замечавшей призывных знаков. Или притворявшейся, что не замечает.

Люся удивленно пожала плечами, отправилась в подсобку, пробыла там считанные секунды и вернулась, плотно прикрыв за собою дверь. Фомин понял, что деловой разговор в подсобке состоится после его ухода.

Наконец Люся завершила свои труды над головой Фомина, занятой уже другими, далекими отсюда мыслями. Из коридора, где ждал своей очереди Джека, послышался одобрительный возглас:

— Люси! Ты превзошла себя! Отличный скальп!

Фомин вздрогнул и поглядел в зеркало. В самом деле скальп! Он не узнал свои родные волосы. Они стали шедевром парикмахерского искусства.

Такую работу совестно уносить домой. Хоть снимай с себя голову и оставляй здесь для украшения витрины.

— Не нравится? — кокетливо прощебетала Люся.

— Блеск! — с фальшивым восторгом произнес Фомин, прикидывая про себя, куда завернуть по дороге, чтобы ликвидировать немыслимую красоту.

За шедевр ему пришлось заплатить ровно столько, сколько с него брала Татьяна Ивановна за свою немудрящую работу. Люся категорически отказалась взять с Фомина хоть на копейку больше. За их препирательством с усмешкой наблюдал Джека, плюхнувшийся по-свойски в кресло перед зеркалом.

— Ну-ка давай отсюда! — Люся бесцеремонно выставила звезду эстрады в коридор и умоляюще поглядела на Фомина. — Николай Палыч! Одна малюсенькая просьба. — Для убедительности она прижала руки к груди, и Фомин уставился на золотое колечко, засверкавшее фиолетовыми искрами. — Нравится? — прощебетала Люся. — Аметист…

Фомин чуть не спросил: «Когда купили? А чек имеется?»

Никакой просьбы у Люси не было. Она завела Фомина в подсобку и раздраженно бросила прятавшемуся там старику:

— Вот тебе милиция, дядя Проша, а я пошла, меня клиенты ждут…

Теперь Фомин узнал старика. Прокопий Лукич Смирнов. Живет на Парковой улице, в собственном доме. Лет ему не так уж много, а на вид благообразный старец, борода лопатой, седой венчик вокруг лысины.

Когда-то Лукич ходил с палочкой и в валенках с калошами чуть ли не круглый год. Считалось, у него больные ноги, ревматизм. По слабости здоровья Лукич служил на фабрике вахтером.

Потом вахтер Смирнов оказался причастным к краже ситца с фабричного склада — ситец среди бела дня вынесли через проходную. Каким-то образом Лукичу удалось выкрутиться. С фабрики его, конечно, уволили, и он устроился грузчиком на железную дорогу.

Ревматизм у Лукича к тому времени исчез. Он хвастал, будто вылечился сам, припарками из трав. Вранье, конечно. Однако, еще будучи вахтером, Лукич приторговывал на рынке мятой, душицей и зверобоем. А по бесплатному железнодорожному билету он стал ездить со своими травами в Москву. Обтерся там, кое-чему подучился и в корне переменил образ жизни. Отрастил бороду, научился говорить мудреными словами, увесил дом иконами, раздобыл старинные книги и открыл прием больных. Знахари-травники сейчас в моде, и народ к Смирнову повалил валом. Из самых дальних краев.

Все это Фомин припомнил, пока благообразный старец извлекал из внутреннего кармана старомодного, добротной ткани пиджака кожаный бумажник с монограммой из желтого металла, очевидно золотой.

— Извините, что побеспокоил столь необычным путем. Узнал от племянницы, когда вы здесь бываете, и вот… — Знахарь выудил из бумажника сложенный вчетверо тетрадный листок. — Прошу ознакомиться. Намедни обнаружил в почтовом ящике. Идти в милицию не имею смелости: за мною следят.

«Артист, — отметил про себя Фомин. — Намедни… Специально вкручивает словечки».

На тетрадном листке в левом верхнем углу красовалась зловещая эмблема пиратов и бдительных электриков. Череп и скрещенные кости… Фомин чуть не расхохотался в лицо знахарю. Нашел чего испугаться!

Текст записки и старательный школьный почерк вполне соответствовали рисунку: